2. Эпиграммы: тематика и художественное своеобразие

   ЭПИГРАММА КАК ЖАНР. Эпиграмма как жанр имеет длительную историю. Впервые мы рассматривали эпиграмму в главе о греческой лирике VII–VI вв. до н. э. Эпиграммой называлось короткое стихотворение, посвященное какому-либо лицу или событию. Иногда эпиграммы выбивались на надгробиях, были воспроизведены на каких-либо предметах, например, сосудах. В дальнейшем эпиграмма отделилась от материала, с которым была связана, стала самостоятельным жанром. Основоположником эпиграммы считается Симонид Кеосский, автор эпитафий в честь героев, павших в греко-персидских войнах. Большое распространение получила эпиграмма в эпоху эллинизма. Сложились и разнообразные жанровые разновидности эпиграммы: эпитафии; посвящения; эпиграммы любовные, эротические, застольные, сатирические. Из Греции традиция эпиграммы перешла в римскую литературу, этот жанр начал осваивать Катулл. Но самым прославленным эпиграмматистом был Марциал: латинский язык по самой своей природе, способности к афористической емкости соответствовал духу этого жанра.



   НАСЛЕДИЕ ПОЭТА. Марциал – классик эпиграммы. Его эпиграммы, содержание которых разнообразно, образуют 11 книг, где представлены эпиграммы, различные по объему, начиная с двустишия, но, как правило, не более десяти-двенадцати строк. Обычный размер – элегический дистих, иногда триметр, «хромой» ямб. Для Марциала была противопоказана велеречивая тяжеловесная поэзия; жанры, связанные с мифологическими образами и сюжетами, кажутся ему «словесным пузырем». Его мелкие эпиграммы питались жизнью, вырастали из личных наблюдений поэта над реалиями повседневности: «Муза не вздута моя, будто в трагедиях плащ». Подобно комедии, миму, сатире, эпиграмма оказывается «жизненным» жанром. Ей присущи афористичность, остроумие, то, что современники называли «солью» и «желчью». И одновременно она чужда глубокомыслия, высокопарности, патетики. Стихия Марциала – ирония, насмешка, юмор. Кажется, ни одна сфера жизни не ускользает от проницательного взгляда эпиграмматиста. Присутствует в его эпиграммах и более чем откровенная эротика.

   Есть у Марциала эпиграммы, в которых он говорит о себе, своей миссии и призвании.

 

Вот он тот, кого ищешь и читаешь —

Марциал по всему известный свету.

Книжками эпиграмм с их острословием

Он живет, и не умерли в нем чувства.

 

   Ему были чужды стихи, лишенные «соли» и «желчи». Свое кредо он определил в таком афоризме: «Коль уксуса нет, и пища сама неприятна».



   РИМ В ЭПИГРАММАХ. Тематика Марциала разнообразна. Это картинки или зарисовки из жизни столицы; характеристики отдельных лиц; размышления; поэтические декларации; лесть в адрес влиятельных патронов и покровителей; сценки из семейной и частной жизни; описания различных архитектурных памятников и предметов.

   Один из сборников называется «Книга зрелищ» (Spectaculorum liber). Это ранние эпиграммы, относящиеся ко времени Домициана. Они рисуют, в частности, кровавые сцены на аренах цирков с участием диких животных – излюбленные увеселение толпы. В эпиграммах Марциала запечатлена и участь бедняков в Риме, вынужденных выполнять унизительные клиентские обязанности, приветствовать патрона лицемерными рукоплесканиями, тесниться у его дверей, уповая на возможные подачки или просто на бесплатные угощения.

 

Не обольщайся, что громко кричат тебе римляне: «браво»!

Вовсе, Помнопий, не ты – красноречив твой обед.

 

   В эпиграммах перед нами – пестрые колоритные типажи: скряги; модные щеголи; прожигатели жизни; искатели богатых невест; богач, пользующийся унитазом из золота; денежный мешок, о смерти которого многие тайно мечтают и др. Непременная мишень сатирических стрел Марциала – врачи-шарлатаны, способные лишь ускорить кончину своих пациентов. Об одном из таких эскулапов следующая эпиграмма:

 

Врач был недавно Диавл, а нынче могильщиком стал он.

То, что могильщики делают, делал и врач.

 

   13-я и 14-я книги называются соответственно «Подарки» (Xenia) и «Гостинцы» (Apophoreta). Первая – это двустишия, характеризующие изысканные кушанья и вина, подаваемые на обеденный стол богача. Сами названия этих миниатюр могут составить богатейшее меню: «рябина», «финики», «копченый сыр», «луканские колбасы», «корзиночки маслин», «винноягодник», «шампиньоны», «смоляное вино», «фазаны», «цесарки» и т. д., всего около 130 наименований, говорящих о гастрономических пристрастиях римской знати. «Гостинцы» – это более двухсот двустиший, относящихся к различным предметам, которыми богач обычно одаривал гостей после изобильной трапезы. Здесь и одежда, и украшения, и изделия из камня и кости, вазы и статуэтки и многое другое. Среди подарков – пергаментные свитки произведений наиболее почитаемых в Риме авторов: Гомер, Вергилий, Цицерон, Тит Ливий, Тибулл, Лукан, Катулл. Подобные поэтические «каталоги» – примечательная характеристика литературных вкусов римлян в эпоху Марциала.



   ЛЮБОВНО-ЭРОТИЧЕСКАЯ ТЕМА. Эпиграммы Марциала – также и откровенное зеркало нравов его времени. Некоторые из них носят эротический характер.

   Как отмечалось, еще Август безуспешно пытался в законодательном порядке укрепить нравственные устои. При Домициане были восстановлены законы Августа, карающие за прелюбодеяние и сводничество. Однако почти никто по ним не был осужден. Процессы обычно завершались приговором, если к ним присовокуплялись обвинения в оскорблении императора.

   В одной из эпиграмм упоминался некий муж, который приставил к жене охрану, оберегавшую ее нравственность. После этого у жены, прежде не вызывавшей ни у кого интереса, неожиданно обнаружились ухажеры, готовые за ней приволокнуться. Вообще же, измену жены непросто было установить, ибо в суд следовало обратиться мужу, который был зачастую не только равнодушен к своей половине, но и сам не безгрешен. А подобный феномен был в Риме редкостью. Типична другая ситуация:

 

К девкам, Алавда, ты льнешь, по словам супруги, она же

Только к носильщикам льнет. Оба вы с ней хороши.

 

   Изменяя друг другу, супруги устанавливают своеобразный «паритет». Нередко жены прибегали к интимным услугам вольноотпущенников, домоправителей, а также личных врачей, тех, кто умеет держать язык за зубами. Опасной стороной законодательства было то, что рабы получили право свидетельствовать против своих хозяев, поскольку находились в курсе их личной жизни. Поэтому полезно было иметь надежного кучера. В одной из эпиграмм сообщалось о проданном за немалую сумму погонщике мулов, который обладал неоценимым достоинством: он был глух, т. е. не мог прослушивать разговоры своих хозяев. Герой другой эпиграммы радуется, что в своем шарабане он может обходиться без кучера и «говорить о чем угодно».

   Не забывал Марциал уколоть и «добродетельных» римских матрон. Как уже говорилось, у столичной знати было модно выезжать на популярный курорт Байя на берегу Неаполитанского залива на купание и лечение водами. На самом же деле, там не столько лечились, сколько развлекались, предавались бесконечным любовным интрижкам, о которых потом судачили в Риме. Дамы, по меткому выражению Марциала, уезжали в Байи верными Пенелопами, а возвращались Еленами (последнюю еще Гомер называл «многомужней»).

   В жизни римских модниц (как, впрочем, и изнеженных щеголей) туалет, костюмы играли огромную роль. Имелись бесчисленные виды духов, мазей, снадобий, благовоний. Популярны у представителей обоих полов были парики, фальшивые волосы, средства для окраски волос и многое другое. В эпиграммах Марциала охотно обыгрывается эта тема, и поэт иронизирует по адресу тех, кто, прибегая к бесконечным ухищрениям, пытается утаить свои недостатки. «У Таис черные зубы, – посмеивается Марциал, – у Лекании белые. А почему? Потому что у первой собственные зубы, а у второй покупные». В другой эпиграмме мы читаем:

 

Зубы и кудри, бесстыдница, ты покупаешь,

Но у кого же глаза, Лелия, купишь себе.

 

   А вот еще одна злая эпиграмма:

 

Коль числом бы волос года считали,

То Лигейя была б всего трехлетней.

 

   Как и у многих римских поэтов, героини марциаловских эпиграмм – гетеры, алчные и привлекательные, неверные и пленительные. Взаимоотношения с ними во многом определяют колорит римской жизни, особенно «золотой» молодежи. Бесконечные и весьма фривольные ситуации возникают у супругов и любовников, что позволяет Марциалу оттачивать свое остроумие. Вот перед нами обманутый муж.

 

Как же так получилось, говоришь ты,

Что отцом стал Филин, с женой не спавши?

Гадитана спроси, Авид, который

Ничего не писал, а стал поэтом.

 

   А вот ироничная зарисовка двух незадачливых любовников:

 

Диндим-кастрат и старик совместно возятся с Эглой,

Но остается лежать праздной на ложе она.

Силы у этого нет, а тот по годам бесполезен.

 

   Налет эротики, рискованные подробности в стихах Марциала – сознательный прием, вызванный намерением привлечь внимание читателя. В этом плане Марциал как бы предвосхитил тех современных писателей, да и кинематографистов, которые вносят в свои произведения обязательную долю секса. Но Марциал отклонял упреки в «непристойности». «Страница у нас непристойна, – говорил он, – а жизнь чиста».



   ПРОТИВ БЕЗДАРНЫХ ПОЭТОВ И ПЛАГИАТОРОВ. Эпиграммы Марциала – свидетельства, по которым можно судить о некоторых сторонах художественной жизни Рима. Всеобщее увлечение поэзией стимулировало появление в столице немалого числа графоманов и рифмоплетов, жадно ищущих признания.

   Нередко богачи, покровительствовавшие поэтам, не довольствовались стихотворной лестью в свой адрес. Им не терпелось самим испытать силы на поэтическом поприте; Марциалу же приходилось «рецензировать» их, как правило, низкопробные вирши. Настоящим бедствием стало распространение целого сонма неутомимых плагиаторов, которые подхватывали на лету распространявшиеся по городу эпиграммы Марциала, слегка их переиначивали и выдавали за свои. Марциал так на это отзывался:

 

Мне говорят, будто ты, Фидентин, мои сочиненья

Всем декларируешь так, точно их сам написал.

Коль за мои признаешь, стихи тебе даром отдам я.

Коль за свои – покупай: право получишь за них.

 

   Бездарности вызывали у Марциала горькую усмешку:

 

Ты не читал ничего, а хочешь казаться поэтом.

Будь чем угодно, Мамарк, – только стихов не читай.

 

   МАСТЕРСТВО МАРЦИАЛА И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ. Эпиграммы Марциала получили мировое признание. В них ярко проявились наблюдательность поэта, его остроумие и ирония, счастливая «римская» способность выразить мысль с безупречным лаконизмом. Сентенции, которые «пропитывают» его эпиграммы, афористичны, близки к пословицам: «Не бойся последнего дня, но призывать не спеши»; «Тот, кто живет повсюду, нигде не живет»; «Слава, приходящая к тому, кто стал уже прахом, запоздалая слава»; «Книга, чтоб вечною стать, быть вдохновенной должна»; «Тот скорбит искренне, кто скорбит без свидетеля»; «Жизнь не в том, чтобы жить, а в том, чтобы быть здоровым».

   Жанр эпиграммы получил широкое бытование в западноевропейской поэзии, особенно в эпоху Возрождения и классицизма. Боккаччо опубликовал найденную им рукопись эпиграмм Марциала. Выдающийся немецкий просветитель, драматург, теоретик искусства и критик Г. Э. Лессинг в своей работе об эпиграмме опирался на опыт Марциала. Любили римского поэта Гёте и Шиллер. В России его поклонником был А. С. Пушкин. «Кипящий Марциал, дурачеств римских бич», – так отозвался о нем поэт П. А. Вяземский.