Тушемлинская культура

Как показывает распространение находок провинциальноримского происхождения, одновременно с появлением нового населения в бассейнах озер Псковское и Ильмень крупные массы переселенцев расселяются в землях Верхнего Понеманья, Полоцкого Подвинья, Смоленского Поднепровья и продвигаются далее на восток в междуречье Волги и Оки. В неманско-двинско-днепровских землях пришлое население оседает среди племен балтского этноязыкового массива. Культуры раннего железного века — днепро-двинская и штрихованной керамики (рис. 23) — в условиях мощных миграционных волн эпохи великого переселения народов в конце IV в. прекратили свое существование. Началось становление новой культуры, названной тушемлинской по одному из наиболее полно исследованных памятников — городищу Тушемля в верхнем течении Сожа на Смоленщине¹⁵⁶.
Территория этой культуры включала Смоленское Поднепровье, Полоцко-Витебское Подвинье и смежные с ним земли верхних течений Вилии, Немана и Березины Днепровской (рис. 24). Основными памятниками ее являются открытые поселения — селища, устраиваемые на песчаных останцах, холмах или склонах коренных берегов близ рек или озер. Это были довольно крупные поселки (большинство их занимало площади в 1—2 га), выделяющиеся размерами среди синхронных селений лесной зоны Восточно-Европейской равнины. Жилищами служили наземные постройки столбовой или срубной конструкции.

О характере жилых строений наибольшее представление дают раскопки селища Дедиловичи. Оно находилось на относительно крутом склоне холма, и его обитатели, чтобы получить горизонтальную площадку для домостроения, вынуждены были врезать свои жилища в грунт. Всего при обследовании памятника зафиксировано не менее трехсот западин от котлованов жилищ. Земля, выброшенная из них, использовалась для устройства террасок, на которых размещались хозяйственные строения. Дома ставились рядами на небольшом расстоянии друг от друга. Все они были срубными, размеры их от 3 х 2,7 до 3,5 х 3 м. В тридцати пяти из сорока семи раскопанных жилищ открыты печи-каменки, в четырех — очаги.
В ареале тушемлинской культуры известно и немало городищ. Большинство селищ расположено в стороне от них. Другие примыкали к городищам, которые не были постоянно заселены, а служили убежищами для окрестного населения. При возведении городищ нередко использовались заброшенные укрепленные селения раннего железного века, на которых строились дополнительные укрепления — земляные валы, кольцеобразно охватывавшие площадки городищ, и еще два-три вала на склонах их.
Одним из таких городищ-убежищ является Тушемля. Оно размещалось на продолговатом мысе между двумя оврагами. Овальная площадка в 800 кв. м была обнесена по периметру двумя земляными валами с деревянными оградами на вершинах. На площадке впритык к валу находилась замкнутая постройка шириной 4—4,5 м со стенами столбовой конструкции. Поперечными стенками она подразделялась на помещения размерами 6 х 4 м. Семь или восемь из них имели в середине очаги, остальные использовались для хозяйственных нужд. Перекрытие постройки было двускатным. С восточной стороны был устроен вход на поселение шириной 1,25 м. От него дорожка шла ко второму рву, по которому, обогнув городище, можно было выйти за пределы убежища.

Внутри городища, в его мысовой части находилось языческое святилище в виде круглой утрамбованной площадки диаметром 6 м, по краю которой с интервалами стояли столбы, возможно изображавшие языческих богов. В центре возвышался более массивный столб — по всей вероятности, изображение главного божества.
Погребальными памятниками тушемлинской культуры являются грунтовые могильники. Безраздельно господствовал обряд трупосожжения. Кремация умерших совершалась на стороне. Остатки ее, собранные с погребального костра, помещались в неглубокие округлые ямки в могильниках, располагавшихся обычно на естественных возвышениях поблизости от поселений. Наиболее изученными являются могильники Акатово на Смоленщине, где раскопано двадцать захоронений, и Узмень на юге Псковской обл. с тридцатью четырьмя исследованными могилами. Большинство погребений были безынвентарными, единичные урновыми. В немногих захоронениях встречены вещевые находки — бронзовые колечки, спиральки, фрагменты браслетов и слитки сплавов, синяя стеклянная бусина и стеклянные сплавы, железная булавка и глиняное пряслице.
Одним из характерных элементов тушемлинской культуры является керамика, которая изготавливалась исключительно домашним способом, без применения гончарного круга. Самыми распространенными были горшкообразные сосуды тюльпановидной, биконической и усеченно-конической форм, лишенные орнаментации. Внешняя поверхность их имела шероховатость от выступающих зерен дресвы. Вторую, менее многочисленную группу посуды образуют миски и мископодобные горшки. Они выделяются и по характеру обработки поверхности — лощеной или подлощенной.

Рис. 24. Культурные новообразования в связи с расселением среднеевропейского населения

а — памятники с находками среднеевропейских провинциальноримских типов; б — ареал культуры псковских длинных курганов; в — тушемлинской культуры; г — мерянской культуры

Материалы раскопок свидетельствуют о развитии на поселениях железообрабатывающего ремесла. Ассортимент изделий довольно разнообразен — топоры, серпы, косы, рыболовные крючки, ножи, шилья и др. На многих селищах найдены глиняные льячки, обломки тиглей с подтеками бронзы и литейные формочки. Среди предметов из цветных металлов встречены браслетообразные височные кольца, о которых речь пойдет ниже, браслеты, спиральки, трапециевидные привески, пряжки, фрагменты шейных гривн и др.
В хозяйственной деятельности населения тушемлинской культуры ведущая роль принадлежала земледелию, о чем говорят находки на поселениях зернового материала (ячмень двурядный и многорядный, мягкая пшеница, рожь, просо, овес, горох, бобы) и орудий труда (серпы, топоры, зернотерки, жернова). Споро-пыльцевые исследования культурных напластований и грунтов из-под насыпей валов на городищах-убежищах указывают на господство подсечного земледелия. Это относится, по-видимому, к ранней фазе тушемлинской культуры. Распространение совершенных по форме серпов и находки жерновов говорят о том, что наряду с подсекой функционировало и пашенное земледелие. Судя по остеологическим материалам, развито было и животноводство. Охота и рыбная ловля имели второстепенное значение¹⁵⁷.

На основании вещевых находок П. Н. Третьяков датировал селища и городища тушемлинской культуры серединой и третьей четвертью I тыс. н. э.¹⁵⁸ Согласно А. Г. Митрофанову, эта культура функционировала в V—VIII в.¹⁵⁹. Важные материалы для датировки тушемлинских древностей получены раскопками городища Демидовка. Здесь была найдена бронзовая подвеска-лунница, украшенная красной эмалью, которая по аналогиям датируется V — началом VI в. Гончарный серолощеный кубок имеет дунайские параллели V в. Фрагмент бронзовой двупластинчатой фибулы датируется VI — началом VII в. В целом комплекс вещей из Демидовского городища определяется V—VII вв.¹⁶⁰ Этими столетиями следует датировать тушемлинскую культуру в целом. Начало же процесса ее формирования следует отнести к последним десятилетиям IV в., когда в лесных областях Восточной Европы появились первые группы среднеевропейского населения. Отдельные поселения тушемлинской культуры, судя по встречаемости керамики тушемлинского облика среди древностей культуры смоленско-полоцких длинных курганов, видимо, продолжали функционировать и VIII в.
П. Н. Третьяков, вводя в научный оборот материалы раскопок памятников рассматриваемой культуры на Смоленщине, полагал, что она сложилась в результате эволюции днепро-двинской культуры раннего железного века в условиях миграции в Смоленское Поднепровье племен зарубинецкой культуры с юга. Первым этапом взаимодействия местного населения с пришлыми группами, согласно построениям этого исследователя, стало формирование древностей типа среднего слоя Тушемли с явными позднезарубинецкими чертами, которые на следующей стадии трансформировались в тушемлинскую культуру¹⁶¹. Подобной точки зрения в 70—80-х годах придерживались и другие исследователи, в том числе и автор настоящей книги¹⁶².

А. Г. Митрофанов, раскопками которого были значительно пополнены коллекции тушемлинской культуры в западной части ее распространения, утверждал, что эта культура в исследуемом им регионе формировалась на основе местных древностей культуры штрихованной керамики при участии племен днепро-двинской культуры и продвинувшихся сюда носителей культуры типа Адаменки, которая ведет свое начало из позднезарубинецкой среды. Серьезной аргументации в пользу этой точки зрения он не привел. Это были поиски решения, а не само решение вопроса о происхождении тушемлинской культуры. Наиболее ранние селища этой культуры в белорусском регионе А. Г. Митрофанов датировал V—VI вв., и следовательно, начало процесса ее становления должно быть отнесено к IV—V вв.¹⁶³
Согласно представлениям В. Б. Перхавко рассматриваемая культура сложилась как результат расселения племен киевской культуры среди населения Северной Белоруссии, представленного древностями раннего железного века. Начало формирования тушемлинской культуры этот исследователь определял V веком¹⁶⁴.
Мысль о становлении тушемлинской культуры в условиях взаимодействия местных культур раннего железа с древностями позднезарубинецкого и киевского круга, привнесенными переселенцами, двигавшимися вверх по течению Днепра, и ныне нередко бытует в археологической литературе¹⁶⁵. В последние годы некоторые археологи стали выделять промежуточную стадию в трансформации местных древностей в тушемлинские — памятники типа Заозерье, характеризующиеся присутствием керамики с расчесами. Так, Н. В. Лопатин и А. Г. Фурасьев полагают, что эволюция шла от позднезарубинецких (киевских) древностей к памятникам типа Заозерье и далее к тушемлинской культуре. Керамику с расчесами, по их мнению, следует относить к III—V вв., поскольку на появляющихся в V—VI вв. тушемлинских городищах-убежищах фрагменты такой посуды составляют уже большую редкость. Со временем функционирования поселений типа Заозерье связано, отмечают эти исследователи, появление в Смоленском Поднепровье и Полоцком Подвинье ранее не известных здесь предметов — железных ножей с прямыми спинками и уступом при переходе от черенка к лезвию, серпов с загнутой пяткой, железных стамескообразных изделий, биконических глиняных пряслиц с широким отверстием и лощеной или тщательно заглаженной поверхностью. Эти предметы стали основой вещевого набора тушемлинской культуры, а во второй четверти I тыс. н. э. они были типичны для ряда культур, в том числе для киевской¹⁶⁶.
В настоящее время представляется несомненным, что формирование тушемлинской культуры не было простой эволюцией местных древностей раннего железного века. Кроме существенных изменений материальной культуры становление тушемлинской культуры сопровождалось коренной перестройкой поселенческой структуры. Жизнь на городищах раннего железного века полностью затухает, все население теперь концентрируется на открытых поселениях, возникают убежища с мощными фортификационными сооружениями. Поэтому без привлечения фактора внешнего импульса объяснить формирование тушемлинской культуры просто невозможно.

Субстратом ее были две довольно различные культуры — днепро-двинская, оставленная одним из крупных племенных образований днепровских балтов, и культура штрихованной керамики, носители которой составляли ядро срединных балтов — основных предков раннесредневековых летто-литовских племен. При этом стоит подчеркнуть, что тушемлинская культура сформировалась только на части ареалов этих культур. В этой связи нужно полагать, что определяющую роль в ее становлении играли какие-то пришлые группы населения, осевшие на части территории названных культур раннего железного века.
Ныне невозможно согласиться с утверждением о южном происхождении переселенцев. Племена киевской культуры и носители позднезарубинецких древностей никак не могли оказать существенного воздействия на трансформацию культур раннего железного века в тушемлинскую на обширной территории Подвинья и Смоленского Поднепровья. Если такая инфильтрация и имела место, то она была незначительной. Переселенцы из киевско-позднезарубинецкого ареала никак не могли принести в ареал становления тушемлинской культуры наборы многочисленных провинциальноримских вещей среднеевропейских типов, поскольку не были знакомы с таковыми. Находки керамики с расчесами в Смоленском Поднепровье и Полоцком Подвинье не могут рассматриваться как показатель расселения племен киевской культуры (рис. 25). Такая посуда не была ее характерным маркером. Она встречена на поселениях киевской культуры в весьма небольшом количестве и в основном в составе раннего керамического комплекса, преимущественно в западной части ареала этой культуры.
В Смоленском Поднепровье и Полоцком Подвинье фрагменты керамики с расчесами встречены единично на сравнительно небольшом числе памятников и далеко не на всей территории формирования тушемлинской культуры. К V в. эта керамика повсеместно выходит из употребления.

Общий ареал находок глиняной посуды с расчесами позволяет рассматривать ее как реликт штрихованной керамики. Расчесы на сосудах, как показал Н. В. Лопатин, в большинстве случаев наносились обломками костяных гребней римского времени¹⁶⁷. И весьма вероятно, что такая орнаментация получила хождение среди потомков племен культуры штрихованной керамики. «Штриховка» поверхности глиняных сосудов, наносимая в раннем железном веке гребнеобразными орудиями или просто пучком соломы, теперь, с распространением костяных гребней, стала наноситься ими. Интересно, что в Смоленском регионе расчесы фиксируются преимущественно на сосудах местных форм¹⁶⁸. По наблюдениям Е. А. Шмидта, керамика с расчесами встречена в тех регионах позднезарубинецой и днепро-двинской культур, где выявляется инфильтрация носителей культуры штрихованной керамики¹⁶⁹.
Стоит подчеркнуть, что тушемлинская культура сформировалась только в тех регионах распространения культуры штрихованной керамики и днепро-двинской, где находками провинциальноримских типов фиксируется расселение среднеевропейского населения. Последнее, нужно полагать, и было основателем новой культуры, становление которой протекало при взаимодействии с местными племенами. На это указывают некоторые элементы преемственности тушемлинской керамики с днепро-двинской глиняной посудой.
Параллели в керамических материалах культур псковских длинных курганов и тушемлинской, о чем говорилось выше, обусловлены родственностью их носителей. Последние вышли из единого провинциальноримского ареала Средней Европы. К этому можно добавить, что тушемлинская керамика имеет еще некоторые черты сходства с синхронной глиняной посудой суковско-дзедзицкого типа Мекленбурга, поморских и срединных земель Польши¹⁷⁰. Поэтому допустимо предположение, что славяне, представленные суковско-дзедзицкими древностями, и славяне, заселившие лесные области Восточной Европы и заложившие основы культур псковских длинных курганов и тушемлинской, составляли какую-то общность в римское время.
Полагая, что тушемлинская культура сложилась в основном на базе местных древностей предшествующего времени, исследователи рассматривали ее носителей как часть восточнобалтской языковой и культурной общности. В свете изложенного выше вопрос об этнической принадлежности населения тушемлинской культуры должен быть пересмотрен. Если сложение этой культуры было результатом взаимодействия расселившегося в Неманско-Двинско-Днепровсом крае среднеевропейского населения с местными балтами, то в составе носителей тушемлинских древностей на первых порах должны присутствовать по крайней мере два этноса. Одним из них несомненно были балты. Этническим индикатором второго компонента являются браслетообразные височные кольца, получившие распространение в лесной зоне Восточной Европы в самом начале эпохи средневековья (рис. 26).

Распространение керамики с расчесами

Рис. 26. Распространение браслетообразных незамкнутых височных колец около середины и в третьей четверти I тысячелетия н. э.

а — памятники с находками браслетообразных височных колец с сомкнутыми концами (полузалитым кружком обозначены находки подобных колец с завитком на конце); б — ареалы культурых новообразований периода великого переселения народов и начала средневековья (культуры псковских длинных курганов, тушемлинской, мерянской и муромской) 1 — Радастай-Алекнонис; 2 — Луксненай; 3 — Сейлюнай; 4 — Бакшяй; 5 — Слабаделе (Аловеле); 6 — Мигонис; 7 — Аукштадварис; 8 — Кернавес; 9 — Квирбяй; 10 — Кайренай; 11 — Варапнишкес; 12 — Пакрауглу; 13 — Граужиняй; 14 — Межонис; 15 — Дусетос; 16 — Эйкотишкис; 17 — Жадавайняй; 18 — Рокенай; 19 — Прудники; 20 — Микольцы; 21 — Городище; 22 — Свила; 23 — Васильковка; 24 — Аздятичи; 25 — Дедиловичи; 26 — Бельчица; 27 — Казиха; 28 — Городня; 29 — Бароники; 30 — Акатово; 31 — Близнаки; 32 — Демидовка; 33 — Тушемля; 34 — Отмичи; 35 — Топорок; 36 — Троицкое; 37 — Луковня; 38 — Щербинка; 39 — Боршева; 40 — Попадьинское; 41 — Сарское; 42 — Малодавыдовское; 43 — Выжегша; 44 — Кочкино; 45 — Попово; 46 — Безводное; 47 — Младший Ахмыловский; 48 — Максимово; 49 — Малышево; 50 — Тумовское; 51 — Подболотня; 52 — Борки; 53 — Старокадомский

Они представляют собой проволочные височные украшения большого или среднего диаметров, в том числе и весьма крупные, с сомкнутыми или заходящими концами. Найдены они на многих памятниках тушемлинской культуры, и можно говорить о характерности этих колец для ее носителей или значительной части их. Серия таких колец обнаружена при раскопках городища Демидовка на Смоленщине. Среди них имеются бронзовые, серебряные и железные, диаметры их различны — от 4 до 8 см. Концы колец сходящиеся, тупые или имеют легкое коническое утолщение¹⁷¹. Подобные височные украшения встречены на селищах тушемлинской культуры Микольцы близ оз. Мястра¹⁷², Бельчица под Полоцком¹⁷³, Прудники на р. Вятке в Миерском р-не¹⁷⁴, Дедиловичи в Борисовском р-не и близ д. Городище Мядельском р-не¹⁷⁵, на городищах Аздзятичи в Борисовском р-не¹⁷⁶, Бароники в Витебском р-не¹⁷⁷, Близнаки и Тушемля на Смоленщине¹⁷⁸. Фрагменты браслетообразных колец найдены при раскопках городища Васильковка в Логойском р-не¹⁷⁹. Такие же фрагменты с несколько утолщенными концами встречены в погребениях грунтового могильника у д. Акатово на Смоленщине¹⁸⁰. На городище Свила в Полоцком Подвинье два браслетообразных височных кольца обнаружены среди кальцинированных костей одного из обнаруженных здесь захоронений¹⁸¹.

Как известно, височные кольца были излюбленным женским украшением значительной части раннесредневековых славян. Они подвешивались к головной повязке или ленте или попросту вплетались в волосы и свешивались у висков обычно с обеих сторон головы. Височные кольца славян подразделяются на несколько типов, но в целом они являются надежным индикатором для выделения славянских древностей из массы материалов соседних этносов. Это обстоятельство было подмечено исследователями еще в середине прошлого столетия¹⁸² и впоследствии подтверждено многими фактами. В частности, Л. Нидерле рассматривал височные кольца как один из важнейших культурных признаков славян раннего средневековья¹⁸³, а А. А. Спицын продемонстрировал, что они являются существеннейшим маркером в изучении расселения различных восточнославянских племенных образований, названных в летописях¹⁸⁴. Эти наблюдения стали основой многих построений в археологии и истории восточного славянства.
Средневековые древности финно-угорских и летто-литовских племен, заселявших лесную зону Восточной Европы, ныне достаточно хорошо изучены¹⁸⁵. Ни одному из племенных образований балтов и финно-угров, не затронутых славянским влиянием, ношение височных колец не было свойственно. Женское головное убранство прибалтийских и волжско-камских финнов, как и летто-литовских племен, было весьма своеобразным и не могло еще включать височные кольца. Единичные височные украшения славянских типов, изредка встречаемые в древностях Прибалтики, Волго-Камья и Приуралья, отражают культурные или этнические контакты местного населения со славянским миром.
Появившиеся в тушемлинской культуре браслетообразные височные украшения без каких-либо перерывов продолжали бытовать в лесной зоне Восточно-Европейской равнины до Х—XIII вв. включительно, когда их славянская принадлежность достоверна и не вызывает никаких сомнений¹⁸⁶.

В этой связи часть населения тушемлинской культуры следует относить к славянскому этносу, во всяком случае тех жителей ее ареала, которые носили браслетообразные височные кольца. Можно полагать, что этот этнический компонент в составе носителей тушемлинской культуры был довольно многочисленным. Правда, памятников с находками браслетообразных височных украшений на рассматриваемой территории несравненно меньше, чем позднее, в X—XII вв. Однако в поздний период эти украшения происходят в основном из курганов, число же поселений X—XII вв. с находками браслетообразных височных колец меньше, чем количество тушемлинских памятников с подобными вещами.
Вместе с тем, это не исключает наличия в составе тушемлинского населения значительного процента балтского этнического компонента. Местные балты, как можно судить по археологическим данным, в основной массе не покинули мест своего обитания в процессе миграции среднеевропейского населения. В отличие от Ильменско-Псковского региона, земли балтов в Смоленском Поднепровье и Полоцком Подвинье до этого были сравнительно плотно заселены. Вычленить балтский этнический элемент в тушемлинских древностях не представляется возможным. По-видимому, в рассматриваемом ареале сложился единый культурный славяно-балтский симбиоз с общим домостроительством, керамическим материалом и погребальной обрядностью. Весьма предположительно можно говорить о том, что тушемлинская культура была начальным этапом славянизации местного населения, но конкретными данными это подтвердить пока не удается.

Браслетообразные височные кольца не были характерны для славян — создателей культуры псковских длинных курганов¹⁸⁷. Это — серьезное основание для отнесения славян тушемлинского ареала и славян культуры длинных курганов к разным племенным образованиям.
В восточном направлении ареал браслетообразных височных украшений в середине и третьей четверти I тыс. н. э. простирался далеко за пределы ареала тушемлинской культуры. Аналогичные украшения обнаруживаются также в памятниках междуречья Волги и Оки. Рассмотрение этих древностей сделано ниже, в отдельном разделе.
Выходит ареал браслетообразных височных колец за границы тушемлинской территории и на западе. В конце IV — начале V в. н. э. в юго-восточной части современной Литвы археология фиксирует появление нового населения, расселившегося среди племен культуры штрихованной керамики. Переселенцами привнесен был не известный здесь прежде курганный обряд погребения. К V—VI вв. относятся округлые в плане курганы высотой от 0,5 до 1,2 м, сложенные целиком из камней или имеющие в основаниях венцы из валунов. Умерших хоронили по обряду ингумации в подкурганных ямах. Погребальный инвентарь представлен украшениями, металлическими деталями одежды, изредка встречаются орудия труда и фрагменты керамики¹⁸⁸.
В этих курганах неоднократно встречены височные кольца, сделанные из проволоки круглого, иногда ромбического сечения. Диаметры их колеблются от 3—4 до 8—10 см. Концы колец обычно заходят друг на друга и нередко, как и тушемлинские, утолщены. Женщины носили их на висках по одному или несколько с обеих сторон головы¹⁸⁹. Р. К. Куликаускене полагает, что некоторые кольца прикреплялись к головным уборам¹⁹⁰.
Обряд сооружения каменных или каменно-земляных курганов был привнесен в Юго-Восточную Литву из ятвяжского региона Сувалкии, где такие насыпи хорошо известны в римское время¹⁹¹. Появление на территории Литвы западнобалтского населения совпадает с концом существования культуры штрихованной керамики и распространением качественно новой — шероховатой (или ошершавленной) глиняной посуды и предметов провинциальноримских среднеевропейских типов. Меняется и структура поселений.

Данные палеоантропологии свидетельствуют, что население, оставившее в Литве каменно-земляные курганы конца IV—V вв., было неоднородным в племенном отношении — мужчины и женщины принадлежали к различным антропологическим типам. Мужской части населения свойственна узколицесть и грацильность, их антропологический тип сопоставим с краниологическим строением раннесредневековых ятвягов Сувалкии. Женщины принадлежали к умеренно массивному широколицему типу¹⁹².
Очевидно, основу мужского населения составляли пришлые ятвяги, которые и принесли в Юго-Восточную Литву курганный обряд. Эти мужчины вступали в брачные связи с женщинами иного происхождения. Последние, судя по браслетообразным височным кольцам, были родственны славянской части носителей тушемлинской культуры. К сожалению, из-за широкого распространения обряда трупосожжения как в Литве (и в раннем железном веке, и в VI—XII вв.), так и в тушемлинской культуре на основе антропологических материалов решить вопрос о происхождении женского населения, погребенного в каменных курганах Юго-Восточной Литвы, пока не представляется возможным.
В VI в. эти области Литвы были затронуты новой волной миграции, которая привела к становлению культуры восточнолитовских курганов. Последняя уже достаточно определенно связывается с летописной Литвой¹⁹³. Население, оставившее в этом регионе каменные и каменно-земляные курганы конца IV—V в., очевидно растворилось в новой этнической среде. Обычай ношения браслетообразных височных колец здесь в VI в. исчезает.

¹⁵⁶Третьяков П. Н., Шмидт Е. А. Древние городища Смоленщины. М.; Л., 1963. С. 3—129.
В белорусской археологической литературе эта культура именуется нередко банцеровской по городищу Банцеровщина близ Минска, раскопанному С. А. Дубинским в 1926 г. (Дубiнскi С. А. Раскопкi Банцароускага гарадзiшча каля Менску у 1926 г. // Гiстарычна-архэолёгiчны зборнiк. Вып. 1. Менск, 1927. С. 360— 367). Предпринимались попытки выделения особой банцеровской культуры, которые оказались безуспешными.
¹⁵⁷Более подробную характеристику тушемлинских древностей см.: Седов В.В. Восточные славяне... С. 34—41.
¹⁵⁸Третьяков П. Н. Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге. М.; Л., 1966. С. 273—279.
¹⁵⁹Митрофанов А. Г. О происхождении культуры типа верхнего слоя Банцеровщины (V—VIII вв.) // Беларусшя старажытнасць Менск, 1972. С. 150— 163.
¹⁶⁰Шмидт Е. А. О культуре городищ-убежищ левобережной Смоленщины // Древние славяне и их соседи. М., 1970. С. 69.
¹⁶¹Третьяков П. Н., Шмидт Е. А. Древние городища... С. 3—129.
¹⁶²Седов В. В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. М., 1970. С. 25— 30; Его же. Восточные славяне... С. 39.
¹⁶³Митрофанов А. Г. О происхождении культуры... С. 155—162; Его же. Археологические памятники восточных балтов на территории Белоруссии в эпоху железа (VIII в. до н. э. — IX в. н. э.) // Из древнейшей истории балтских народов по данным археологии и антропологии. Рига, 1980. С. 103—108.
¹⁶⁴Перхавко В. Б. Раннесредневековые древности междуречья Днепра и Немана: Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. М., 1978. С. 19.
¹⁶⁵Лопатин Н. В. Проблемы и перспективы изучения древностей типа Тушемли-Банцеровщины // Памятники железного века и средневековья на верхней Волге и Верхнем Подвинье. Калинин, 1989. С. 17—18.
¹⁶⁶Лопатин Н. В., Фурасьее А. Г. О роли памятников III—IV вв. ... С. 136— 142.
¹⁶⁷Лопатин Н. В. Южные традиции в керамике Смоленского Поднепровья и Северной Белоруссии в первой половине I тыс. н. э. // Археология и история Юго-Востока Руси. Курск, 1991. С. 52.
¹⁶⁸Медведев А. М. К вопросу о северной границе позднезарубинецкой и киевской культур в Верхнем Поднепровье // Истарычна-археалапчны зборнж. Вш. 7. Мшск, 1996. С. 169.
¹⁶⁹Шмидт Е. А. Племена верховьев Днепра до образования Древнерусского государства. Ч. 1. Днепро-двинские племена (VIII в. до н. э. — III в. н. э.). М., 1992. Карта на с. 205.
¹⁷⁰Седов В. В. Славяне в раннем средневековье... С. 40—67.
¹⁷¹Шмидт Е. А. Некоторые результаты изучения памятников третьей четверти I тыс. н. э. в Смоленском Поднепровье // Древности Белоруссии: Материалы конференции по археологии Белоруссии и смежных территорий (1966). Мн., 1969. С. 196—198. Рис. 2: 11, 12; Его же. О культуре городищ-убежищ... С. 68, 69. Рис. 3: 19, 20.
¹⁷² Зееруго Я. Г. Верхнее Понеманье в IX—XIII вв. Мн., 1989. С. 54. Рис. 25: 5, 7.
¹⁷³Штыхов Г. В. Сравнительное изучение древнейших городов Полоцкой земли и памятников их окрестностей // Древности Белоруссии: Материалы конференции по археолгии Белоруссии и смежных территорий. Мн., 1969. С. 243. Рис. 5: 8.
¹⁷⁴Шадыро В. И. Раскопки селища в Витебской области // Археологические открытия 1985 года. М., 1987. С. 473.
¹⁷⁵Митрофанов А. Г. Железный век Средней Белоруссии... Рис. 53: 18; 55: 4.
¹⁷⁶Археалогiя, нумiзматыка i геральдыка Беларусь Мшск, 1979. С. 15, 17.
¹⁷⁷Штыхов Г. В. Сравнительное изучение... С. 247. Рис. 3: 2; Археалог.я, нумiзматыка... С. 31, 32.
¹⁷⁸Шмидт Е. А. Археологические памятники Смоленской области с древнейших времен до VIII в. н. э. Смоленск, 1976. С. 192, 193. Рис. 49: 15; Третьяков П. Н., Шмидт Е. А. Древние городища... 179; Археалог.я, нумiзматыка... С. 43.
¹⁷⁹Шмидт Е. А. Поле погребений и курганы у дер. Акатово Смоленской области // СА. 1962. № 4. С. 193. Рис. 5: 4.
¹⁸⁰Штыхау Г. В. Крытчы... С. 55. Мал. 36: 3.
¹⁸¹Штыхау Г. В. Крытчы... С. 55. Мал. 36: 3.
¹⁸²Vocel J. E. Archäologische Parallelen // Sitzungberichte der Wiener Akademie der Wissenschaften. Bd. XVI. 1855. S. 197; Müller S. Über slavische Schläfenringe // Schlesien. Vorzeit in Bild und Schrift. Bd. III. Berlin, 1877. S. 189.
¹⁸³Нидерле Л. Славянские древности. М., 1956. С. 591—603.
¹⁸⁴Спицын А. А. Расселение древнерусских племен по археологическим данным // ЖМНП. 1899. № VIII. С. 301—340.
¹⁸⁵Финно-угры и балты в эпоху средневековья. М., 1987.
¹⁸⁶Седов В. В. Из этнической истории населения средней полосы Восточной Европы во второй половине 1 тысячелетия н. э. // РА. 1994. № 2. С. 56—68.
¹⁸⁷Находки браслетообразных колец в Казихе в Себежском поозерье и Городне на восточном побережье Псковского озера (Седов В. В. Длинные курганы... С. 43, 49. Табл. 26: 6, 9, 10) следует рассматривать как следы проникновения небольших групп тушемлинского населения в ареал культуры псковских длинных курганов.
¹⁸⁸Лухтан А., Ушинскас В. К проблеме становления Литовской земли в свете археологических данных // Древности Литвы и Белоруссии. Мн., 1988. С. 93— 96.
¹⁸⁹Lietuvos TSR archeologijos atlasas. IV. Vilnius, 1978. P. 6—8. Zem. 2.
¹⁹⁰Volkaitė-Kulikauskienė R. Senoves lietuvų moterų galvos danga ir jos papuošalai // Iš lietuvų kulturos istorijos. II. Vilnius, 1959. 41—42 Psl. Pav. 13, 14.
¹⁹¹Таутаеичюс А. Балтские племена на территории Литвы в I тыс. н. э. // Из древнейшей истории балтских народов (по данным археологии и антропологии. Рига, 1980. С. 84; Michelbertas M. Senasis geležies amzius Lietuvoje. Vilnius, 1986. P. 239—240.
¹⁹²Česnys G., Urbanavičius V. M. e. I tukstantmecio vidurio rytu Lietuvos gyventojq antropologija // Lietuvos TSR mokslq Akademijos darbai. «A» serija. № 3 (88). Vilnius, 1984. P. 56—67; Денисова Р. Я. География антропологических типов балтских племен и этногенетические процессы в I — начале II тыс. н. э. на территории Литвы и Латвии // Балты, славяне и прибалтийские финны: Этногенетические процессы. Рига, 1990. С. 38—40.
¹⁹³Таутавичюс А. З. Восточнолитовские курганы // Вопросы этнической истории народов Прибалтики. М., 1959. С. 128—153; Финно-угры и балты... С. 390—395.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 12992

загрузка...

Другие книги по данной тематике