Глава 4. Государственно-политическое устройство "Державы Миноса"

Существование на минойском Крите в эпоху его расцвета, а именно начиная уже со среднеминойского I периода, классового общества и государства теперь не вызывает сомнений.¹⁾ Иная трактовка открытых археологами на острове памятников, относящихся к первой половине II тыс. до н. э., невозможна, Несомненно, первоначально возникшие отдельные рабовладельческие города-государства Крита оказались к началу позднеминойского I периода (вероятно, где-то в первых десятилетиях XVI в. до н. э.) объединенными под властью владык Кносса в единое общекритское государство, известное античной традиции как держава Миноса.

Греческая традиция в целом весьма высоко оценивала государственные установления минойского Крита (ср.: Strab. X. 4. 9), и не случайно последние привлекали большое внимание историков и философов Эллады. Можно догадываться, что известное Диогену Лаэрцию (I. 112) сочинение "О Миносе и Радаманте", которое приписывалось знаменитому критскому мудрецу Эпимениду из Кносса, содержало в себе данные о древнейшем критском государственном устройстве. Государственный строй, установленный для критян Миносом, описывался и в другом, не дошедшем до нас и приписывавшемся тому же Эпимениду античном сочинении [116] (правда, уже в античное время научная критика указывала на ошибочность его столь ранней датировки) — его подложном письме к прославленному афинскому реформатору начала VI в. до н. э. Солону (Diog. Laert. I. 112), а также в одной из книг исторического сочинения Эфора, носившей название "Европа" (Strab. X. 4. 8; 4. 16-20).

Твердо установленными фактами социально-политического устройства минойского общества эпохи его расцвета признаются в настоящее время: существование единой монархии с наследственной царской властью, опирающейся прежде всего на военную силу и поддержку знати; наличие сословного деления общества, на низшей ступени которого находились рабы; формирование вокруг царского дворца сложной системы административного управления и хозяйственного учета с многочисленным штатом чиновников и писцов.²⁾

Свидетельства античных авторов не только согласуются с приведенными выше общепринятыми выводами исследователей, но и существенным образом дополняют и уточняют их. Целый ряд сообщений мифолого-исторической традиции, имеющихся в нашем распоряжении, касается деталей социально-политического устройства легендарной Миносовой державы. Количество такого рода данных оказывается в действительности куда большим, чем принято считать, а источниковедческий анализ убеждает в необходимости более полного их привлечения в качестве важного источника по истории государственных установлений древнего Крита. В систематизированном виде эти данные античной традиции выглядят следующим образом.³⁾

Во главе Критского государства стоял царь, которому приписывалось божественное происхождение — он считался сыном верховного божества (сыном Зевса называют [117] владыку Крита Миноса Гомер, Гесиод, Вакхилид, Исократ, Эврипид и многие поздние писатели). Но и само верховное божество (по рационалистическому толкованию, передаваемому Диодором, это Зевс, но живший раньше Зевса Олимпийского) было, по представлениям минойцев, когда-то земным властителем Крита (Diod. III. 61. 1-2). Супруга царя равным образом признавалась дочерью божества — небесного владыки, отождествляемого греками с Зевсом Астерием (Apollod. III. 1. 2)⁴⁾ или богом солнца Гелиосом (Bacchyl. XVII. 50 sq.; Apollod. I. 9. 1; III. 1.2; Diod. IV. 60. 4; Paus. V. 25. 9).

С одной стороны, царь считался сыном бога: Минос и Радамант были, согласно мифу, сыновьями Зевса или Астерия (что есть эпитет того же Зевса). Но он имел и свою земную генеалогию, восходящую, как это типично для мифолого-исторических преданий, к эпониму страны (герою или героине).Так, Кинетон излагал родословную Радаманта в следующем виде: Радамант был сыном Гефеста, внуком Талоса, правнуком Креса (Paus. VIII. 53. 5). Имя же Крес носил легендарный критский культурный герой и древнейший царь этеокритян или куретов (Diod. V. 64. 1; Tibull. IV. 1. 8; Plin. Nat. hist. IV. 58; Solin. 11. 5; Scymn. 542 sq.; Steph. Byz., s. ν. Κρήτη, Δώριον; и др.), эпоним острова Крит (Eustath. Dion. Perieg. 498). Зятем Кретея (иной вариант имени эпонима Крита) становится воцарившийся на Крите Тектам (Diod. IV. 60. 2). По другой версии, остров критян получил свое имя по героине Крете (Plin. Nat. hist. IV. 58; Diod. III. 71. 2; Solin. 11. 5; Steph. Byz., s. ν. Κρήτη; Etym. M., 27, 24). Согласно грамматику Асклепиаду, цитируемому Аполлодором, Крета, дочь Астерия, была женой Миноса (Apollod. III. 1. 2). По Диодору (IV. 60. 4), Крета — мать Пасифаи, жены Миноса.

Традиционное эпонимное династическое женское имя Крета, как видно, продолжали давать представительницам рода кносских царей и в ахейское время: такое имя носила дочь Девкалиона и сестра Идоменея (Apollod. III. 3. 1). Регулярная повторяемость одних и тех же царских имен, по-видимому, была характерна для правящей семьи критских Миносидов, так же как и для многих других династий древности, средневековья и нового времени. Во всяком [118] случае, античная традиция говорит об одноименных владыках Крита — Миносах и Радамантах, живших и царствовавших в некоей последовательности (ср.: Marm. Par. 11. 19; Diod. IV. 60. 3; Strab. X. 4. 8; Plut. Thes. 20).

Помимо небесного отца владыка минойского Крита имел и второго отца — земного: Европа, мать Миноса, Радаманта и Сарпедона, одновременно — супруга и Зевса, и критского царя, власть которого наследуют ее сыновья (ср.: Lycophr. Alex., 1301; Apollod. III. 1. 2; Diod. IV. 60. 2-3; Nonn. I. 353 sq.; Etym. M., 588, 23; Tzetz. Lyc. 1301; и др.).

Наследование царской власти обычно осуществлялось, судя по данным традиции, по мужской линии. В династических преданиях Крита, относящихся как к ахейскому, так и к доахейскому периоду истории острова, не удается отыскать ни одного примера перехода трона по наследству через дочь или сестру прежнего царя (ср.: Apollod. III. 1. 2-4; 2. 1-2; 3. 1-2; Diod. IV. 60. 2-4; 62. 1; V. 59, 1; Paus. VIII. 53. 4-5), которые столь часто встречаются в генеалогиях правителей различных областей материковой Греции II тыс. до н. э., известных нам главным образом благодаря Павсанию. Отмеченные конкретные моменты — переходящая по наследству царская власть и божественное происхождение земных владык — выглядят вполне закономерными в контексте минойской цивилизации, какой мы ее знаем по результатам археологических исследований.

Весьма типичным для древнего мира предстает в освещении античной мифолого-исторической традиции и сам характер власти минойского владыки. Властители Крита утверждали, что свою власть они получали по воле богов, и боги, как считалось, выполняли просьбы, с которыми к ним обращались критские цари (Apollod. III. 1. 3). Таким образом, царская власть носила ярко выраженный сакральный характер, причем существовала вера в сверхъестественные способности правителя, обеспечивавшего процветание своей стране: недаром Гомер (Il. XIII. 451) называет Миноса "охранителем Крита".

Согласно данным античной традиции, критский владыка выступал в роли жреца, лично осуществляя отправление культа в особо важных случаях. Важное значение в политической жизни минойского общества имели особые религиозные обряды, исполнявшиеся самим царем. Одним из таких обрядов было, по-видимому, "общение" с верховным божеством в горном пещерном святилище. Вероятно, [119] сразу после завершения очередного подобного ритуала, царь публично сообщал о результатах таинственной беседы со своим небесным господином (или госпожой) и отдавал своим подданным распоряжения, как бы внушенные ему свыше. Воспоминания об этом ритуале, призванном возвысить авторитет законодательных распоряжений царя, воплотились в легенде о том, что некогда Минос принес свои законы из священной пещеры Зевса (Plat. Leg. 624 В; Diod. V. 78. 3; Starb. X. 4. 19; XVI. 2. 38; Dion. Hal. II. 61.2).

По свидетельству Гомера (Od. XIX. 178 sq.; ср.: Ps.-Plat. Minos. 319 Ε), Минос общался с Зевсом раз в девятилетие (это место из "Одиссеи" пересказывали и толковали многие античные авторы, а также позднейшие схолиасты и лексикографы). Надо думать, регулярно повторявшаяся церемония "общения" с божеством была одновременно и обрядом религиозного испытания царя. Подобный обычай периодического подтверждения правителем своих прав на власть посредством особого ритуала, восходящий к первобытным представлениям о связи благополучия всего народа с личными качествами правителя (его физической силой и выносливостью, удачливостью, способностью пользоваться постоянным расположением богов и т. д.), хорошо известен как по описаниям жизни некоторых примитивных племен у этнографов новейшего времени, так и по сакральным мифам народов, в разные эпохи истории человечества поднявшихся к высотам цивилизации.⁵⁾ Несомненным пережитком этого же обычая было проводившееся, подобно Миносову "общению" с Зевсом, раз в восемь лет (т. е. "каждое девятилетие", по счету древних греков) наблюдение за звездами с целью обнаружения неблагоприятных для правящих царей знамений, которое входило в функции эфоров в Спарте (Plut. Agis. 11), заимствовавшей, по мнению эллинов, многое из государственных установлений Миноса. Другим важным ритуалом, сопровождавшим, по-видимому, вступление очередного минойского владыки на престол, была демонстрация тем или иным конкретным образом [120] покровительства, оказываемого богами своему венценосному избраннику: скорее всего, она выражалась в появлении благих предзнаменований в связи с жертвоприношением красавца-быка (ср.: Apollod. III. 1. 3).

Благодаря традиции мы узнаем и еще об одной древнекритской религиозной церемонии, в которой в качестве главного действующего лица принимал участие царь. Супруга минойского владыки вступала в ритуальный брак с божественным быком (ср.: Apollod. III. 1. 4; 15. 9; Diod. IV. 77. 1-3; Verg. Aen. VI. 24 sq.; Ovid. Met. VIII. 131 sq.; IX. 736; Dion. Chrys. XXXII. 77; Schol. Eurip. Hippolyt. 887; и др.), аналогично тому как, по свидетельству Аристотеля (Athen. polit. III. 5), позднее в Афинах это делала жена архонта-царя. При этом критская царица принимала облик коровы (ср.: Bachyl. XXVI. 2 sq.; Apollod. III. 1. 4; Diod. IV. 77. 1; 77. 5; Ovid. Met. IX. 739 sq.), в то время как царь, ее супруг, отождествлялся с быком (ср.: Eustath. Dion. Perieg. 88). В данном ритуале соединения быка и коровы царь и царица изображали священный брак верховных божеств, мужского и женского, олицетворенных в паре названных животных.⁶⁾ По сообщению Диодора (V. 72. 4), еще в его время в окрестностях Кносса, в том месте, где, по преданию, был заключен брак Зевса (Зевс Критский — похититель Европы, как известно, принимал образ быка) и Геры (имеющей у Гомера постоянный эпитет "волоокая"), в выстроенном здесь храме ежегодно совершались не только жертвоприношения, но и церемония, имитирующая брачный ритуал в соответствии с тем, как о нем повествовал сакральный миф.

Традиция с полной определенностью говорит о сильной власти критских владык. По словам Страбона (X. 4. 8), ссылающегося на древних писателей, "Минос был самовластным владыкой, применял насилие и облагал народ данью". Образование общекритской державы воспринималось эллинскими историками как результат объединения всех существовавших ранее на острове отдельных городов-государств под властью одной династии (Diod. V. 80. 3; Strab. X. 4. 14). Точно таким же образом рисуется картина сложения единого Критского царства с центром в Кноссе в свете археологических исследований. [121]

Миносу традицией приписывалось разделение острова в административном отношении на три части (Strab. X. 4. 8), каждая из которых, вероятно, соответствовала территории отдельных исторически сложившихся областей. Судя же по археологическим данным, можно говорить о существовании трех обособленных этнокультурных регионов на Крите уже в раннеминойском периоде.⁷⁾ При этом, согласно свидетельствам античной традиции (ныне полностью подтвержденным археологией), в южной части Крита роль ведущего провинциального центра играл Фест — важнейший город этого региона и прежняя столица независимого юга (ср.: Strab. X. 4. 14).

То, что при "талассократии Миноса", т. е. в период апогея минойского могущества, Кносс был столицей всего Крита и царской резиденцией, четко запечатлелось в памяти греков (Hom. Od. XIX. 178; Bacchyl. XVI. 120 sq.; Herod. III. 122; Ps.-Plat. Minos. 319 B; Diod. XXXIII. 10. 1; Strab. X. 4. 7). Раскопки грандиозных руин Кносса подтвердили полную осведомленность на этот счет эллинской традиции. По преданию, гаванью Кносса, лежавшего в некотором отдалении от берега моря, был при Миносе Амнис (Strab. X. 4. 8). Как показали археологические исследования (раскопки С. Маринатоса начала 1930-х гг.), этот город — морские ворота Кносса — переживал период расцвета именно во времена существования единой Критской державы.

Отмечаемый археологами на протяжении всей первой половины II тыс. до н. э. подъем экономики и увеличение населения на Крите вели не только к росту ранее существовавших городов, но и к основанию новых, о чем прямо свидетельствует традиция (Diod. V. 78. 2; Strab. Χ. 4. 8). Видимо, эти города зачастую получали название Миноя — "Царский" (от корня -min- с наиболее вероятным значением "царь"). Античной традиции было известно о существовании как минимум двух Миной на Крите и многих Миной в других районах Средиземноморья (см. выше в гл. 3). Густая сеть населенных пунктов и связывавших их дорог на Крите минойского времени прослежена археологами.⁸⁾ Устойчивая память о многочисленных городах Крита эпохи его расцвета послужила причиной того, что [122] он остался в сознании греков "стоградным" (Hom. Il. II. 649) или "девяностоградным" (Hom. Od. XIX. 174).

В системе административного управления Критской державы и на самом Крите, и в заморских владениях ответственные посты занимали, как видно из сообщений античной традиции, представители правившего в Кноссе царского рода. В такой практике, разумеется, нет ничего необычного. Напротив, она представляет собой самое ординарное явление для истории древнего мира. Младшему брату Миноса Радаманту традиция отводит роль сначала главного судьи и администратора царской столицы (Ps.-Plat. Minos. 320 С), а затем наместника всех подчиненных критянами областей на побережье Малой Азии и островов Эгейского моря (Diod. V. 79. 1; 84. 2-3). Другой брат царя Талос, трижды в год объезжая весь остров Крит, следил повсюду за неукоснительным соблюдением установленных Миносом законов (Ps.-Plat. Minos. 320 С; Schol. Plat. Leg. 624 В).

Власть кносских владык в покоренных минойцами землях осуществляли, по Диодору (V. 79. 1-2), полномочные наместники, которые зачастую назначались из числа членов царской семьи. Так, по сообщению Фукидида (I. 4; ср.: Plut. Moral. 603 В), Минос, основывая колонии на Кикладских островах, назначал их правителями собственных сыновей. По различным легендарным версиям, дети или более отдаленные потомки Миноса были наместниками и ойкистами на многих островах Эгейского моря и в городах на его малоазийском побережье: на Родосе, Фолегандросе, Сикиносе, Наксосе, Паросе, Миконосе, Делосе, Кеосе, Андросе, Эвбее, Пепаретосе, Хиосе, Лемносе, Фасосе, в Парии и Скиросе, в карийском Кавне, Милете, Эритрах, Акаре и Атимбре (подробнее об этом см. в гл. 3).

Власть минойских владык, естественно, опиралась на значительную военную силу, бывшую в их распоряжении. Военная мощь Критской державы надолго запечатлелась в памяти народов Эгеиды. Обороноспособность самого острова Крит при "талассократии Миноса" античная традиция оценивала очень высоко. По представлениям греков, ни один чужеземный корабль не мог свободно пристать к Криту в Миносово царствование. Приблизиться к острову незваным гостям мешал, по преданию, бдительный страж — медный гигант Талос (Apoll. Rhod. IV. 1640 sq.; Apollod. Ι. 9. 26), который трижды в день якобы успевал обежать [123] вокруг него (ср.: Apoll. Rhod. IV. 1645 sq.; Apollod. I. 9. 26; Lucian. Philops. 19; Lucian. De salt. 49; и др.).

По мнению Геродота (I. 65), некоторые детали военной организации исторической Спарты соответствовали тому, что имело место на Крите: например, наличие особых воинских подразделений численностью в два-три десятка воинов — триакад и эномотий. Однако эти общие элементы имеют наверняка не минойское, а чисто дорийское происхождение.

Диодор (V. 84. 1) сообщает, что Минос располагал большими военными силами, как сухопутными, так и морскими. Особенно часто упоминают античные авторы о военно-морской мощи державы Миноса (ср.: Herod. III. 122; Thuc. I. 4; Plat. Leg. 706 B; Apollod. III. 15. 8; Diod. IV. 60. 3; 79. 1; V. 54. 4; 78. 3; 84. 1; XXXIII. 10; Strab. X. 4. 8; 4. 7; и др.). При этом важнейшей функцией военного флота минойцев была, как считали древние авторы, охрана морских коммуникаций. Недаром Миносу приписывалась активная борьба с пиратством (Thuc. I. 4). С целью обезопасить свои торговые сношения со странами Восточного Средиземноморья критяне, согласно традиции, пошли на радикальные меры: уничтожили главные базы корсаров Эгейского моря, находившиеся на Кикладских островах, а сами эти острова присоединили к Кносской державе, основав на многих из них критские апойкии (Thuc. I. 4; 8. 2). Действительно, без обеспечения свободы судоходства поддерживать те регулярные связи с заморскими странами, которые Крит несомненно поддерживал в первой половине II тыс. до н. э., вряд ли было бы возможно. Поэтому критяне-минойцы не могли не предпринимать соответствующие защитные акции против пиратов, угрожавших важнейшим коммуникациям в непосредственной близости от их острова.

Существенным нововведением в судостроении критян при Миносе явилась, по мнению древних, выработка особого типа малых быстроходных судов — эпакрид (Etym. M. 353. 11), причем командиры военных кораблей флота царя Миноса в совершенстве овладели тактикой морского боя, что позволяло им постоянно одерживать верх в стычках с противником. Миносу даже приписывалось изобретение самой тактики морского боя (Plin. Nat. hist. VII. 209). Археологические свидетельства о развитии военного и торгового судостроения на минойском [124] Крите, а также о навигации минойцев весьма многочисленны,⁹⁾ и они хорошо согласуются с данными мифолого-исторической традиции.

Но проявления внешней экспансии Крита, по утверждению античных авторов, не ограничивались проведением исключительно акций военного характера. Непосредственная минойская колонизация была, конечно, наиболее надежным способом укрепления влияния на вновь подчиненных территориях. Античные авторы сообщают о существовании колоний критян во времена царствования Миноса на многих островах Эгейского моря (Aristot. Polit. II. 7. 2). По словам Фукидида (I. 4; 8. 2), критские апойкии были созданы на большинстве из них, причем прежние жители, карийцы, были изгнаны. Согласно Диодору (V. 84. I), Минос заселил большинство Киклад, поделив там землю на участки, которые распределил среди критских колонистов. Имеются многочисленные данные традиции о заселении критянами-минойцами целого ряда островов и прибрежных местностей Азиатского и Европейского континентов в Средиземноморском бассейне (см. выше гл. 3). К настоящему времени археологи лишь частично подтвердили эти данные, хотя число археологических свидетельств минойской колонизации постоянно растет.¹⁰⁾ Ясные и неоспоримые следы пребывания минойцев зафиксированы при раскопках на нескольких островах Эгейского моря, упоминаемых историческими преданиями эллинов среди колонизованных критянами — подданными Миноса (Фере, Карпатосе, Родосе, Кифере, Мелосе, Кеосе¹¹⁾), на западном берегу Малой Азии (в [125] Милете¹²⁾), на Кипре (в Энкоми¹³⁾) и на Сирийско-Финикийском побережье (в Угарите¹⁴⁾).

В ряде случаев, по утверждению традиции, покоренные критянами народы, сохранив свою исконную территорию обитания и будучи освобожденными от обычных видов дани, обязаны были поставлять вспомогательные контингенты для военного флота кносских царей. Так, согласно Геродоту (I. 171), подвластным Миносу карийцам (лелегам), жившим на островах Эгейского моря, вменялось владыкой Крита в обязанность давать гребцов для кораблей критян. Кроме того, согласно единодушному утверждению древних авторов, имело место взимание дани с побежденных молодыми рабами и рабынями (ср.: Bacchyl. XVII. 1. sq.; Isocr. Χ. 27; Plat. Leg. 706 В; Apollod. III. 15. 8; Apollod. Epit. I. 7; Catull. LXIV. 76 sq.; VIII. 171; Verg. Aen. VI. 20 sq.; Diod. IV. 61. 3; 77. 4; Ovid. Met. VIII. 171; Hyg. Astr., II. 5; Hyg. Fab. 41; Plut. Thes. 15-16; Plut. Moral., 299 A; Paus. I. 17. 3; 22. 5; 27. 10; и др.). Обе указанные формы проявления зависимости — обязательное предоставление вспомогательных воинских сил и выплата дани в том или ином виде — вполне обычно для той эпохи.

Столь же обычным и потому также не вызывающим особых сомнений в возможности его существования выглядит испытанный способ удержания в повиновении подчиненных Криту военной силой соседних племен и народов, хорошо, как видно, известный минойским владыкам. По некоторым мифолого-историческим данным, в целях обеспечения лояльности подвластных критянам местных правителей заморских территорий кносскими царями практиковалось взятие заложниками сыновей и дочерей этих правителей. Так, традиция сообщает об отправке государями подпавших под власть Крита Афин и Мегар их детей в Кносс (Apollod. Epit. I. 7; Diod. IV. 61. 4; Plut. Thes. 17; Paus. I. 17. 3; 42. 2). Причем в обоих случаях в качестве заложников выступают не кто-нибудь, а прямые наследники престола: будущий афинский царь Тесей, [126] сын Эгея (Plut. Thes. 13), и Перибея, дочь Алкатоя, ставшая впоследствии матерью Аякса Теламонида, к которому в результате и перешла власть над Мегарами (Paus. I. 42. 4). Возможно, отзвуком той же практики критских владык брать заложниками царских детей стало содержащееся в одной из версий известного мифа о Ганимеде утверждение о том, что юный троянский царевич был похищен Миносом (Athen. XIII. 601 F; Dictys. II. 26; Suid., s. v. Μίνως; Schol. Hom. Il. XX. 234).

Как уже говорилось выше, общепризнанным считается теперь в исторической науке тот факт, что критяне-минойцы к началу II тыс. до н. э. создали рабовладельческие государства — первые на территории Европы. К такому выводу привело ученых исследование тех многочисленных памятников материальной культуры, которые обнаружены при археологических раскопках. Однако и из сообщений античной традиции также следует, что на Крите при "талассократии Миноса" существовало сложившееся классовое общество со всеми присущими ему характерными чертами и атрибутами.

Ближайшее окружение критского царя, по свидетельствам античных авторов, составляли помимо членов его семьи видные сановники-военачальники (Diod. V. 79. 2; Plut. Thes. 16. 19) и чиновники-администраторы (Ps.-Plat. Minos. 320 С). Видную роль в минойском обществе играло жречество (ср.: Paus. II. 7. 7; 30. 3; X. 7. 2; 16. 5), и прежде всего самый древний по происхождению разряд служителей культа — куреты (Apollod. I. 1. 6-7; Lucret. II. 611; Strab. X. 3. 7). Миносу среди прочих установлений приписывалось отделение сословия воинов от сословия земледельцев (Aristot. Polit. VII. 9. 1).

Традиция указывает и на наличие на Крите времен Миноса рабов, в частности, из числа чужеземцев — представителей покоренных критянами народов Эгеиды (Plut. Thes. 16; Plut. Moral. 299). Попавшие на Крит как военная добыча или в качестве дани пленники становились, вероятно, в большинстве своем собственностью царя — "царскими рабами". О том, что такая категория рабов была весьма важной и многочисленной в рабовладельческом хозяйстве минойского Крита, говорит факт обнаружения ее реминисценций в критской юридической терминологии I тыс. до н. э. Согласно Страбону, на Крите существовала группа зависимого населения под названием "мнои", которую [127] он сравнивает по ее статусу со спартанскими илотами и фессалийскими пенестами (Strab. XII. 3. 4-5 ср.: Pollux. III. 83; Hesych., s. ν. μνωα, μνωιται). Афиней (VII. 263 F; XV. 696 А) приводит сообщение Сосикрата о том, что термином "мной" обозначались у критян общественные рабы. Термин "мнои, мноиты" уже давно сравнивается с именем царя Миноса (аналогичное выпадение гласного в корне -min- при позднейшей греческой передаче содержащего его минойского слова наблюдается, например, в известном критском топониме 'Αμνισός, ср. A-mi-ni-so документов линейного письма В). Поскольку последнее имя, видимо, скрывает в себе в действительности минойский титул со значением типа "правитель, царь", то слово "мнои", вероятно, следует переводить как "царские" (т. е. "принадлежащие царю"). Сейчас трудно сказать, насколько категория государственных рабов мноев-мноитов связана по своему происхождению со структурой несвободного населения минойского Крита, но можно предполагать, что терминологическая преемственность является в какой-то степени отражением сходства и исторической преемственности одноименных явлений.

Многие государственные институты исторической Спарты — герусия, эфорат, корпус "всадников", совместные трапезы и общественное воспитание юношества — имели, по мнению античных авторов, своими прототипами соответствующие установления критян более раннего времени, восходящие к легендарной конституции Миноса (Herod. I. 65; Aristot. Polit. II. 7. 1; 9. 2; Strab. X. 4. 16-18; Plut. Lyc. 12).

Закономерно возникает вопрос: какие из них могли восходить к традициям минойской эпохи, а какие имели общедорийское происхождение? Разумеется, трудно надеяться найти в спартанских и близких им критских (дорийского времени) установлениях сколько-нибудь точное отражение крито-минойских государственно-политических институтов. Однако, быть может, не совсем уж безосновательно их сравнивала греческая традиция. Скорее всего, определенное сходство в некоторых случаях имело место, но оно было сходством внешним. Так, герусии, вероятно, мог соответствовать совет глав знатнейших родов или какой-либо иной совещательный орган, в состав которого входили первые сановники государства (о том, что с царской властью в минойских [128] городах-государствах традиционно сосуществовал постоянно действующий институт типа совета старейшин, позволяет думать, например, открытие при раскопках в Маллии сооружения со скамьями, напоминающего греческий булевтерий).¹⁵⁾

Спартанские эфоры и соответствующие им космы дорийского Крита могли быть уподоблены чисто формально членам некоей минойской магистратской (первоначально, возможно, лишь исключительно жреческой) коллегии, а так называемые "всадники"¹⁶⁾ — привилегированному слою населения или группе лиц, объединенных общим кругом обязанностей, например, преимущественно военного и административного характера. Однако отсутствие прямых данных письменных источников минойского времени заставляет пока ограничиться более или менее вероятными предположениями на этот счет.

Возникшее на минойском Крите государство, естественно, не могло обходиться без официального юридического оформления господствовавших правовых норм. Регулирование отношений между подданными критских владык осуществлялось, по утверждению греческой традиции, в результате применения введенного по царской воле, но внушенного свыше, мудрого законодательства (ср.: Plat. Leg. I. 624 В; 632 D, 636 D; Diod. I. 94. 1; V. 78. 3; Strab. X. 4. 8; Dion. Hal. II. 61. 2; Paus. III. 2. 4). Кодификация основных законоположений минойского гражданского и уголовного права получила свое оформление в виде свода законов, зафиксированного в письменном виде (ср.: Ps.-Plat. Minos. 320 С; Apollod. III. 1. 2; Solin. 11. 5) и сделанного доступным для всеобщего ознакомления: по преданию, Миносовы законы были якобы начертаны на медных досках и обнародованы по всему Криту (Ps.-Plat. Minos. 320 С).

Введение первых законов на Крите (в этом отношении греки безоговорочно признавали приоритет критян перед [129] жителями прочих островов Эгейского моря и материковой Греции) античные авторы почти единогласно связывают с именами Миноса и Радаманта, и лишь одна из версий мифа называет учредителем древнейших критских законов, наряду с Миносом, эпонима острова, культурного героя Креса — царя куретов (ср.: Solin. II. 5; Etym. M., s. ν.κρησφύγετα; и др.). При этом Минос и Радамант в качестве критских царей-законодателей явно дублируют друг друга в двух параллельно существовавших мифологических версиях (ср.: Plat. Leg. I. 624 В),¹⁷⁾ из которых одна приписывает данную роль Миносу, а другая — Радаманту.

Согласно первой версии, именно Минос — создатель государственного строя на Крите (Cic. De re publ. II. 2), ибо он установил там первые законы (ср.: Plat. Leg. 630 D, 632 D; Ps.-Plat. Minos. 320 В; Diod. V. 78, 3; Strab. X. 4. 19; Paus. III. 2. 4; и др.). По мнению Аристотеля (Polit. II. 7. 1), Минос первым привел критское законодательство в определенную систему. По словам Аполлодора (III. 1. 2), он "написал законы для критян". Поэтому Минос пользовался у греков и римлян славой как непревзойденный образец правосудия (ср.: Cic. De offic. I. 97; Ovid. Her. X. 69; Dio Chrys. I. 38; IV. 40; LIII. 11; и др.). Причем эти качестве Миноса, мудрого правителя, представлялись эллинам следствием его божественного происхождения и восходящими к самому Зевсу (Plut. Moral. 550 В).

Вторая версия утверждала, что законы критянам дал Радамант (Apollod. III. 1. 2; Diod. IV. 60. 3). По Страбону (X. 4. 8; ср.: Plin. Nat. hist. VII. 57. 2), ссылавшемуся на Эфора, он явился первым критским законодателем, а Минос лишь подражал ему. Сосикрат называл Радаманта самым справедливым из всех людей (ср.: Ps.-Plat. Minos. 319 D). Другие греческие писатели ставили ему в заслугу то, что он карал преступников и являл собой образец правосудия (Pind. Ol. II. 75; Plat. Leg. 625 A; Ps.-Plat. Minos. 320 В-С; Diod. V. 79. 1).

По третьей, компромиссной, версии оба интересующих нас персонажа действуют вместе. Иногда традиция рассматривает Миноса и Радаманта как соправителей (Ps.-Plat. Minos. 318; Diod. V. 80. 3; 84. 2). Как справедливейшие из земных владык они оба наряду с Эаком после своей [130] смерти стали якобы судьями в царстве Аида (ср.: Plat. Apol. 41A; Plat. Gorg. 523 Ε, 524 A, 524 Ε, 526 B-D; Diod. V. 79. 2; Минос в качестве судьи в загробном мире вообще очень часто упоминается античными авторами, начиная с Гомера). На Крите же Минос — царь и законодатель, а судья Радамант блюдет его справедливые установления (Ps.-Plat. Minos, 320 С; Plut. Thes. 16). Таким образом, древнейшие критские законы считались в конечном счете принадлежащими сразу двум братьям-царям — Миносу и Радаманту (Ps.-Plat. Minos. 318 D; ср.: Menand. Rhet. Gr. X. 243. 14; Schol. Eurip. Hipp. 98).

Поскольку из этих двух имен личным является, по-видимому, только 'Ραδάμαντυς, a Μίνως, скорее всего, должно оказаться минойским обозначением царского титула (от корня min), можно предположить, что реальным устроителем общекритского государства¹⁸⁾ и его первым законодателем было историческое лицо — царь по имени Радамант (минойск. *Ra-da-ma-te). В пользу подобной гипотезы говорит, как нам кажется, и параллелизм связанных с именем братьев-двойников версий героических сказаний критян-минойцев в их позднейшей греческой передаче: Радамант известен как критский владыка, подчинивший себе многие острова Эгейского моря и большую часть побережья Малой Азии (Diod. V. 79. 1), и точно так же характеризует та же традиция Миноса (Diod. V. 84. 1).

Основные положения древнейшего критского законодательства были как будто бы известным тем греческим писателям, которые посвятили им свои труды, до нас, к сожалению, не дошедшие. О содержании некоторых якобы относящихся к нему законов мы узнаем и из сохранившихся сочинений античных авторов. Так, один из законов Радаманта, согласно Аполлодору (II. 4. 9), гласил: "Кто ответит ударом на несправедливый удар, не подлежит наказанию". Восходящим к древнейшему критскому законодательству традиция считала так называемый "Радамантов способ разрешения тяжеб". Восхищавшийся им Платон (Leg. 948 В) сообщает о нем следующее: "Радамант заметил, что тогдашние люди твердо верили в существование богов... Вот он и решил, что суд нельзя [131] поручить никому из людей, но только богам: поэтому судебные решения выносились у него просто и быстро. Судьям, сомневающимся в каком-нибудь деле, обвиняемый давал клятвенное заверение относительно вызывающего сомнение вопроса; этим дело и кончалось быстро и нерушимо". Следует отметить, что весьма архаичный способ вынесения приговора на основании клятвенных заверений характерен для знаменитых кодифицированных законов критского города Гортины VI — начала V в. до н. э., тексты которых были найдены археологами.¹⁹⁾

В псевдоплатоновском диалоге "Минос" говорится, что "на Крите же к числу законов, установленных Миносом, принадлежит один такой: не пить друг с другом до опьянения" (320 А).

Конечно, трудно теперь определить истинное происхождение приведенных "законов": было ли оно минойским или греческим, лишь позднее освященным традиционным авторитетом легендарного "Законодательства Миноса-Радаманта". Эти характерные для обычного права простейшие законоположения, юридические и этические предписания, могли восходить к любому из двух указанных источников. Но нет оснований сомневаться в том, что некоторые или даже многие реликты древнего минойского права, закрепленного "Законодательством Миноса-Радаманта", могли сохраняться в практике юридических отношений критян до второй половины I тыс. до н. э., перейдя к ним прямо по наследству.

Для античных авторов не подлежал сомнению тот факт, что законы Миноса продолжали применяться в определенной мере критянами вплоть до второй половины или даже до конца I тыс. до н. э. (Ps.-Plat. Minos. 318 D, 321 В; Strab. X. 4. 22). Опиравшийся на местную критскую традицию Аристотель сообщает о колонизовавших город Ликт и его область (в центральной части острова) лакедемонянах-дорийцах, что "когда они отправились основывать колонию на острове, то нашли у тамошних жителей уже организованную систему законодательства; поэтому-то и теперь еще периэки пользуются его основами после [132] того, как Минос впервые привел его в определенную систему" (Aristot. Polit. II. 7. 1).

Сохранению в памяти потомков минойцев отдельных статей "Законодательства Миноса-Радаманта", после того как пресеклась минойская письменная традиция,²⁰⁾ должна была способствовать прежде всего, вероятно, их относительная простота и лаконичность в соединении со специальными приемами заучивания (вспомним, что и Ликурговы ретры в Спарте специально не записывались, а существовали только в устной форме). Сохранились сведения, что у древних критян было в обычае класть на музыку тексты законов для их лучшего запоминания и точности воспроизведения (Aelian. Var. hist. II. 39).

Следуя традиции, эллинские историки и философы единодушно признавали тот общеизвестный с их точки зрения факт, что достижения первых критских кодификаторов права повлияли впоследствии самым непосредственным образом на деятельность законодателей Греции первой половины I тыс. до н. э. Согласно данным Эфора, сохраненным Страбоном (VI. 1. 8), древнее критское законодательство оказало некоторое влияние на писаные законы, составленные Залевком для греческой колонии в Южной Италии — Локр Эпизефирских. Многие греческие авторы определенно говорят о заимствовании спартанской конституцией, связанной с именем Ликурга, многих своих важных законоположений из государственного устройства Крита, введенного там, по преданию, Миносом (Herod. I. 65; Plat. Leg. 631 В, 693 Ε, 751 D sq.; Aristot. Polit. II. 7. 1; Ps.-Plat. Minos, 318 D, 320 В; Strab. X. 4. 19; Dion. Hal. I. 23. 3; Plut. Lyc. 4; Paus. III. 2. 4; и др.). причем данная точка зрения опиралась на местную спартанскую традицию (Herod. I. 65).

Во всех этих утверждениях несомненно отразился тот высокий авторитет, которым древние критяне (минойцы), предшественники греков в деле создания государственности, традиционно пользовались еще долгое время после крушения минойской цивилизации.

Античная мифолого-историческая традиция донесла до нас довольно обширную и весьма ценную информацию о государственно-политических институтах, существовавших [133] на Крите в первой половине — середине II тыс. до н. э. Хотя часть данных традиции, приведенных нами выше, относится уже к ахейскому и дорийскому этапам развития государственности на Крите, многие другие сообщения отражают вполне конкретные воспоминания об исторических реалиях более раннего периода и могут быть использованы для реконструкции картины критского государственного устройства минойского времени. [134]

¹⁾ Данное мнение окончательно утвердилось и в отечественной науке после известной дискуссии в АН СССР: Шепунова Т.В. В Академии наук СССР. Дискуссия об эгейской культуре // ВДИ. 1940. № 2. С.204-218. Ср.: Струве В.В. Общественный строй древнего Крита // ВДИ. 1950. № 4. С. 43; Он же. Предисловие к кн.: Пендлбери Дж. Археология Крита. М., 1950. С. 12-20; Всемирная история. Т. I. М., 1955. С. 404-410; Блаватская Т.В. Крит в XXX—XII вв. до н. э. // Древняя Греция. М, 1956. С. 15-18; Златковская Т.Д. У истоков европейской культуры (Троя, Крит, Микены). М, 1961. С. 102-104. Из работ последнего времени см.: Блаватская Т.В. Греция в период формирования раннеклассового общества (XXX—XI вв. до н. э.) // История Европы. Т. I. Древняя Европа. М, 1988. С. 142-152; Андреев Ю.В. Цивилизация минойского Крита // История Древней Греции. М., 1996. С. 37-51.

²⁾ Блаватская Т.В. Ук. соч. С. 17 сл.; Златковская Т.Д. Ук. соч. С. 81, 84-88, 102-104; Hutchinson R.W. Prehistoric Creta. L, 1962. P. 257 f.; Hood S. The Minoans. The Story of Bronze Age Crete. N. Y.Washington. 1971. P. 166 f.; Matz F. The Zenith of Minoan Civilization // Cambridge Ancient History. 3rd ed. V. II. Part I. Cambridge. 1973. P. 571-575: Willens R.F. The Civilization of Ancient Crete // Berkeley – Los Angeles. 1977. P. 132-134.

³⁾ Ср.: Молчанов A.A. Государственно-политическое устройство минойского Крита по данным античной мифолого-исторической традиции // ВДИ. 1983. №3. С. 103-115.

⁴⁾ Одна из версий критской саги называет кносскую царицу дочерью правителя Крита Астерия (Apollod. II. 1. 2), но традиция разъясняет, что имя Астерий было эпитетом Зевса (Cedren. I. 217; Tzetz. Chil. I. 473 sq.).

⁵⁾ Ср., например, древнеегипетское "празднество Сед" с ритуальным бегом фараона и умерщвление легендарного конунга свеев Домальди, описанное в "Саге об Инглингах". Другие примеры см.: Фрэзер Дж. Золотая ветвь. Исследование магии и религии. М., 1980. С. 182 сл., 300-318.

⁶⁾ Ср.: Fick A. Vorgriechische Ortsnamen. Göttingen. 1905. S. 127; Захаров A.M. К легенде о Миносе и Минотавре // Гермес. 1912. С. 90-92.

⁷⁾ Пендлбери Дж. Археология Крита. М., 1950. С. 295.

⁸⁾ Там же. С. 301-303.

⁹⁾ Ср.: Marinatos S. La marine creto-mycénienne // BCH. 1933. n 57; Петерс Б.Г. О морском деле в Эгейском мире // История и культура античного мира. M., J977; Снисаренко А.Б. Властители античных морей. М., 1986. С. 48-56.

¹⁰⁾ Branigan К. Minoan colonialism // BSA. 1981. Ν 76; Idem. Minoan community colonies in the Aegean? // The Minoan Thalassocracy: Myth and Reality. Stockholm, 1984.

¹¹⁾ Marinatos S. Excavations at Thera. Athens. 1968; Idem. Die Ausgrabungen auf Thera und ihre Probleme. Wien. 1973; Furumark A. The Settlement at Ialysos and the Aegean History ca. 1550-1400 B.C. // Opuscula Archaeologica. 1950; Hope Simpson R., Lazenby J. Notes from the Dodecanese // BSA. V. 57. 1962; Coldstream J.N., Huxley G.L. Kythera: Excavations and Studies Conducted by the University of Pennsylvania Museum and the British School at Athens. L.. 1972; Caskey J· L. Preliminary Reports on Excavations in Ceos // Archaeology. 1960, 1962, 1963, 1964; 'Αρχαιολογικον Δελτίον. 1961, 1962, 1964, 1965, 1967, 1968; Hesperia. 1962, 1964, 1966; Warren P. Op. cit.

¹²⁾ Weickert С. Op. cit. S. 181-183.

¹³⁾ Dikaios P. Enkomi Excavations 1948-1958. V. I-III. Mainz am Rhein. 1969—1971.

¹⁴⁾ Schaeffer C.F.A. Ugaritica. V. I-IV. P., 1939-1962; Шифман И.Ш. Культура древнего Угарита. M., 1987. С. 141.

¹⁵⁾ Hood S. Op. cit. P. 116f. В данной связи уместно вспомнить мнение У. Лифа (Leaf W. Homer and History, Oxford, 1915. P. 183) о том, что сообщение Гомера о 12 басилеях-соправителях верховного владыки феакийцев Алкиноя (Od. VII1. 390-391), возможно, отражает воспоминания о некоторых особенностях государственного устройства минойского Крита.

¹⁶⁾ О них см.: Андреев Ю.В. Спартанские "всадники" // ВДИ. 1969. № 4. С. 24-36.

¹⁷⁾ О единстве этих двух образов см.: Poland. Minos // RE. Hbd. 30. Stuttgart. 1932. S. 1906.

¹⁸⁾ Окончательное оформление Кносской державы следует относить, судя по археологическим данным, к началу позднеминойского I периода, т. е. примерно ко второй четверти XVI в. до н. э. (по хронологии Дж. Пендлбери, В. Милойчича и Ф. Шахермайра).

¹⁹⁾ Diamond A.S. Primitive Law. L., 1935. P. 364, 365; Willetts R.F. Aristocratic Society in Ancient Crete. L., 1955. P. 211-213; Казаманова Л.H. Очерки социально-экономической истории Крита V—IV вв. до н.э. М., 1964. С. 45.

²⁰⁾ Практика параллельного использования двух форм осуществления правопорядка, письменной и устной, засвидетельствована и у других народов древности (ср.: Хинц В. Государство Элам. М., 1977. С. 99).