Г. К. Вагнер. Архитектурная программа Андрея Боголюбского

Восемьдесят лет назад маститый русский ученый Н. П. Кондаков писал: «Множество разнообразных фактов нас убеждает, что национальный подъем и оригинальная художественная жизнь в большинстве стран средневековой Европы начали слагаться только во вторую половину XII столетия, а полный ход национального искусства приходится на XIII в., где раньше, где позже, в зависимости от политических обстоятельств»¹.
Во Владимиро-Суздальской Руси во второй половине XII в. действительно начала слагаться «оригинальная художественная жизнь», наиболее ярко заявившая о себе в белокаменной архитектуре.
В истории древнерусского зодчества утвердилось мнение, что владимиро-суздальская архитектура XII в. настолько обязана романскому воздействию, что ничего византийского в ней не осталось. Романское воздействие в ней, конечно, неоспоримо, хотя оно сводится в основном к «оболочке» здания. Н. Н. Воронин в свое время хорошо сказал: Стремление ввести Русь как независимую полноправную державу в семью народов Западной Европы все чаще влекло художественную мысль к искусству романского мира»². В этой фразе не всегда обращается внимание на слова «ввести Русь». Не Владимиро-Суздальское княжество, а именно Русь. Между тем влечение к романскому миру было выражением не столько желания войти в семью западноевропейских народов, сколько стремления к государственному возвышению в условиях происходящего феодального дробления страны.

Не касаясь этого вопроса в целом, хорошо освещенного в исторической литературе Б. А. Рыбаковым³, остановлюсь только на некоторых моментах архитектурной политики Андрея Боголюбского, в которых мы вправе видеть отражение его более широких планов.
Утвердившись во Владимире на Клязьме, постепенно обстраивая его как свою столицу и одновременно заявляя о своих претензиях на независимость от Киева, Андрей Боголюбский должен был по условиям средневековья облечь свою программу в религиозную форму, результатом чего явились владимирский культ Богоматери и шаги по учреждению во Владимире митрополичьей кафедры. Наиболее убедительной демонстрацией этой политики и была монументальная архитектура.
Еще до Андрея Боголюбского и его зодчих существовала богатая киевская архитектурная традиция, которой придерживались его прадед, Владимир Мономах, построивший первый каменный собор в Суздале, а частично и отец, Юрий Долгорукий. Князь Юрий Долгорукий хотя и ввел в свое суздальское строительство белокаменную технику, но в композиционных формах архитектуры не выходил из границ киевских норм. В условиях настойчивой борьбы за церковную независимость от Киева, принявшей в 60-х годах XII в. ожесточенный характер⁴, Андрей Боголюбский, естественно, не был расположен следовать тем же путем. Отцовский опыт строительства из тесаного белого камня был учтен, но стремление к суверенности своего княжества, уже лелеемого в качестве нового центра Руси⁵, требовали создания чего-то совершенно оригинального, ранее невиданного на Руси. Привлечение мастеров «из всех земель»⁶ облегчало осуществление такой задачи.
Надо полагать, что собранные князем Андреем мастера незамедлили предложить ему не один вариант архитектурных проектов, может быть, даже в какой-нибудь чертежно-схематической форме, поскольку речь шла о серьезном программном выборе. Весьма показательно, однако, что, судя по дошедшим до нас памятникам, Андрей Боголюбский не склонился ни к какому заимствованию иноземного образца. Может быть, только в боголюбовском строительстве он не устоял перед дворцовыми формами романского характера, да и то в весьма своеобразном их преломлении.

Задача заключалась в том, чтобы, противопоставив свое строительство киевскому, не выйти из рамок общей восточно-православной традиции, без чего «владимирская митрополия» не могла претендовать на общерусский авторитет. С первой частью задачи дело обстояло легко, так как навыки мастеров, среди которых, несомненно, преобладали выходцы из романского Запада⁷, располагали к стилистическому новаторству. Сложнее была вторая часть задачи. Здесь нельзя было полностью откинуть киевскую традицию, заключавшую в себе «архитектурные нормы» византийского православия. Пренебрегши этим, разрешив своим мастерам строить тот же Успенский собор во Владимире, например, в виде романской базилики, Андрей Боголюбский рисковал свести на нет всю свою государственную программу.
Сказанное не означает, что, кроме базилики, нельзя было выбрать какую-нибудь иную архитектурную форму, достаточно некиевскую, но и не явно католическую. В середине XII в. в русской архитектуре как раз наметилось направление, в котором смело переосмыслялась традиционная киево-византийская (или византийско-киевская) крестово-купольная система. Стали появляться так называемые «башнеобразные» храмы, одним из ранних образцов которых считается Спасская церковь Евфросиньевского монастыря в Полоцке (середина XII в.). К концу XII в. такие композиции стали чуть ли не излюбленными, так что родилась теория формирования нового общерусского стиля, представленного такого рода сооружениями⁸. Казалось бы, это направление должно было быть подхвачено Андреем Боголюбским. На деле этого не произошло. Мастера князя Андрея во всех своих сооружениях культового назначения прочно держались крестово-купольной системы, хотя их романская выучка того не требовала. Мы имеем полное основание считать, что здесь проявлялась контролирующая роль князя.

В борьбе за автокефальную «владимирскую митрополию» Андрею Боголюбскому совсем не было нужды усложнять отношения с патриархом. Наоборот! Г. Г. Литаврин и В. Л. Янин тонко заметили, что у Андрея Боголюбского «выступление против Киева принимает очевидные формы поддержки престижа вселенского патриарха»⁹. Белокаменная техника строительства, разнообразные романские детали (главным образом декоративного характера) достаточно отличали владимирскую архитектуру от киевской, в этом отношении князь Андрей мог быть полностью удовлетворен. Но вряд ли его удовлетворило бы пассивное следование византийским образцам. При сохранении византийской крестово-купольной системы ни одна постройка Владимира или Боголюбова не может быть названа провизантийской. И дело вовсе не в том, что Андрей Боголюбский вдохновлялся библейскими образами знаменитого Соломонова строительства, что, конечно, имело место, но не отразилось на архитектурных формах. Дело в удивительно тонком предвосхищении того, что необходимо для Руси.
Вторая половина XII в. отмечена постепенным созреванием консолидирующих тенденций, заметно усилившихся в эпоху «Слова о полку Игореве». Однако сепаратистские устремления некоторых княжеств были еще сильны. В этих сложных условиях русская архитектура явно разделилась на две линии. Такие князья, как «великий и грозный» Святослав Всеволодович Киевский или Всеволод III Владимирский, с которыми у автора «Слова о полку Игореве» были связаны главные надежды на сбережение единства Руси, последовательно держались великой Ярославовой традиции строительства больших крестово-купольных соборов с круговыми галереями. Они даже как бы соревновались в этом между собой, что в свое время отметил Б. А. Рыбаков¹⁰. Отмеченное выше направление, представленное «башнеобразными» композициями, осуществлялось главным образом при дворах князей, тянувших «в сторону», что, конечно, не мешало зодчим этих князей создавать красивые здания. Они привлекли внимание и купеческих слоев города, но все же направление это нельзя назвать общерусским¹¹.

От строительства Андрея Боголюбского до нарисованной картины русской архитектуры должно было пройти еще около 20 лет. Но как раз то и поразительно, что владимирский князь словно предвосхитил будущее. Можно думать, что в отказе от «модных» «башнеобразных» композиций храмов и в предпочтении испытанной временем архитектурной образности, восходящей в своей структурной основе к Византии, но за многие десятилетия хорошо освоенной и прочувствованной на Руси, Андрей Боголюбский исходил не из личных побуждений, а из далеко идущей программы общерусского значения.
В таком свете кажущийся византинизм в структуре владимиро-боголюбовских построек князя Андрея (крестово-купольная система) представляется не столько византинизмом, сколько выражением крепнущего национального сознания. Вместе с попытками церковного отделения от Киева это сулило Владимиро-Суздальской Руси большое будущее, что не могло не беспокоить Константинополь. Недаром патриарх и император не пошли навстречу планам Андрея Боголюбского как «чреватым слишком опасными последствиями»¹².
О глубочайшей предусмотрительности и дальновидности архитектурной программы Андрея Боголюбского говорят все факты последующего развития. Как уже было отмечено, брат Андрея Всеволод III, которому в «Слове о полку Игореве» отведены чуть ли не самые лестные строки, оказался совершенно равнодушным к «башнеобразным» архитектурным композициям. Более того. Он обстроил трехнефный Успенский собор Андрея Боголюбского круговыми галереями, превратив его в пятинефный и пятиглавый. Даже свой придворный Дмитриевский храм он перевел из придворно-княжеского жанра в соборный, окружив четырехстолпный объем папертями и выделив западный фасад двумя башнями. В сущности говоря, по этому пути пошел и его сын князь Юрий Всеволодович, перестроивший Суздальский собор в большой храм с тремя притворами и тремя главами. Именно отсюда, а не от Георгиевского собора в г. Юрьеве-Польском пойдет линия московского кремлевского соборного строительства, завершенная Успенским собором Аристотеля Фиораванте.

¹Кондаков Н. П. Македония: Археологическое путешествие. СПб., 1909. С. 292.
²Воронин Н. И. Памятники Владимиро-Суздальского зодчества XI-XIII вв. М.; Л., 1945. С. 47.
³См.: Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. М., 1982. С. 469-564.
⁴Андрей Боголюбский изгнал епископа Леона, а ставленник князя - владимирский «владыка» Федор, лишившись поддержки, был судим в Киеве и казнен. См. подробно: Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII-XV вв. М., 1961. Т. 1. С. 118-120.
⁵Там же. С. 122 и след.
⁶ПСРЛ. Т. 1. С. 35; Т. 21. С. 234.
⁷Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси... Т. 1. С. 330.
⁸См.: Воронин Н. Н. У истоков русского национального зодчества //Ежегодник Института истории искусств. М., 1952. С. 200 и след.
⁹Литаврин Г. Г., Янин В. Л. Некоторые проблемы русско-византийских отношений в IX-XV вв. // История СССР. 1970. № 4. С. 47.
¹⁰См.: Рыбаков Б. А. Древности Чернигова//МИА. 1949. № 11. С. 90-91.
¹¹См.: Вагнер Г. К. Архитектура эпохи «Слова о полку Игореве» и ее заказники// «Слово о полку Игореве» и его время. М., 1985. С. 282—317.
¹²Литаврин Г. Г., Янин В. Л. Некоторые проблемы... С. 47.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 4982

загрузка...

Другие книги по данной тематике