Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Дэвид Кортен.   Когда корпорации правят миром

15. Финансы-хищники

Так деньги не сделаешь. Доллар движется в сторону
движение имеет слишком узкий захват... Человек, спекулирующий
или торгующий в долларах или какой-нибудь
другой валюте, не может делать деньги и не может их
потерять. Ты ничего не можешь сделать. Это ужасно.

Кармине Ротондо,
оператор по обмену иностранной валюты
в «Секьюрити пасифик банк» [1]


Одна из идеологических предпосылок корпоративного «свободомыслия» состоит в том, что инвестирование само по себе имеет производительную природу, а именно что оно увеличивает размер экономического пирога, дает прибавку к общему благосостоянию страны и, следовательно, в потенциале приносит пользу каждому. В здоровой экономике большая часть инвестиций имеет производительный характер. Однако глобальная экономика нездорова. Она слишком часто вознаграждает инвесторов, извлекающих прибыль, которые не создают богатство, а только извлекают и концентрируют существующее богатство. Прибыль такого инвестора получена за счет других лиц или общества в целом.

В худшем случае «извлекающие» инвестиции фактически уменьшают совокупное богатство общества, хотя они могут приносить неплохой доход конкретному лицу. Это случается тогда, когда инвестор приобретает контроль над производительным активом или ресурсом, таким, например, как земля, лес или даже корпорация, у группы, поддерживающей производительный потенциал актива, и ликвидирует его ради немедленной выгоды. Этот инвестор извлекает ценность, а не создает ее. В некоторых случаях, например, в случае реликтового леса, имущество может быть невосполнимым. Когда инвестор создает деньги или покупательную способность, просто, например, вздувая цены на землю или акции, не создавая при этом соответствующих ценностей, то это тоже одна из форм «извлекательного» капиталовложения. Инвестор не создает ничего, однако его доля в покупательной способности общества возрастает.

Еще одна форма «извлекающего» капиталовложения — это спекуляция. Финансовый спекулянт, по сути дела, занимается сложной формой азартной игры — делает ставки на повышение или понижение избранных цен. Когда спекулянт выигрывает, он просто захватывает богатство. Когда спекулянт проигрывает, под угрозой гибели могут оказываться крупные финансовые институты, и тогда на выручку зовут общество, требуя, чтобы оно защитило целостность финансовой системы. В любом случае проигрывает общество, и лишь очень редко деятельность спекулянта приводит в конечном счете к созданию нового богатства.

Хотя в некоторых случаях спекулянты имеют основания утверждать, что их деятельность повышает ликвидность и устойчивость рынка, их голоса звучат фальшиво на все более неустойчивых глобализованных финансовых рынках, где спекулятивные финансовые действия представляют один из главных источников финансовой нестабильности и экономического краха. Кроме того, каков бы ни был вклад спекулянтов в повышение эффективности финансовых рынков, он обходится весьма дорого, если учесть размеры их доходов и гонораров. Дополнительные риски и экономические искривления, создаваемые изощренным классом финансовых инструментов под названием деривативы, вызывают особую озабоченность.

Контракты по деривативам — тема, горячо обсуждающаяся сейчас в финансовой прессе, — по своей сути являются заключением пари на изменения курсов акций, валютных курсов, процентных ставок и даже индексов всего фондового рынка. Фьючерсные контракты по процентным ставкам появились лишь в конце 1970-х годов. В настоящее же время нереализованные контракты на процентные ставки составляют более половины валового национального продукта США [2]. Общая стоимость нереализованных контрактов по деривативам в середине 1994 года оценивалась примерно в 12 трлн. долл., а предполагаемый рост к 1999 году составит общую величину в 18 трлн. [3]. В 1993 году, по оценке журнала «Экономист», стоимость всего мирового запаса основных производственных фондов составляла около 20 трлн. долл. [4].

Деривативы представляют особый риск потому, что их обычно покупают с маржей, то есть покупатель первоначально вносит лишь небольшой задаток, покрывающий потенциальные финансовые убытки. От самых крупных игроков вообще могут не требовать внесения каких-либо денег — даже несмотря на то, что риск потенциальных финансовых убытков может составлять сотни миллионов долларов [5].

Более изощренные деривативы очень сложны, и часто их не очень хорошо понимают даже те, кто ими торгует. Как пишет журнал «Форчун»:

Когда они используются с умом, они упрощают мир, потому что дают своим покупателям возможность управлять риском и перемещать его. В руках же спекулянтов, путаников и беззастенчивых торгашей они становятся мощным рычажным механизмом создания риска [6].

СОЗДАНИЕ НЕОПРЕДЕЛЕННОГО РИСКА



Корпорации, занятые производством реальных товаров и услуг, предпочитают иметь стабильную и предсказуемую финансовую систему, которая обеспечивает надежные источники инвестиционных фондов при стабильных валютных курсах и процентных ставках. Для них колебания на финансовых рынках — это источники риска, который может почти без предупреждения нарушить их операции и балансы. Для глобальных фирм довольно значительные иногда колебания обменных курсов различных валют могут быть серьезной проблемой, определяющей доходы и убытки, возможно, в большей степени чем эффективность производства или доля рынка. Те, кто управляет производственными инвестициями, рассматривают эту неустойчивость как главную проблему, как источник нежелательного риска. Эта же ситуация носит совершенно противоположный характер для спекулянтов, стремящихся быстро извлечь доходы.

Хотя специфика их стратегий может быть очень сложна, те, кто специализируется на извлечении финансовой прибыли, выигрывают от неустойчивости с помощью трех видов деятельности:

1. Арбитраж временных ценовых различий для одних и тех же или сходных товаров или финансовых инструментов на двух рынках. Занимающийся этой деятельностью совершает одновременно покупку на рынке, где цена ниже, и соответственную продажу на рынке, где цена выше. Эта разница невелика, но само действие, по сути, не содержит риска, а когда в операцию вовлекаются большие суммы денег, такая стратегия бывает вполне прибыльной. Самое главное здесь — действовать прежде, чем кто-то другой заметит ту же самую возможность. Скорость настолько важна, что одна фирма недавно приобрела за 35 млн. долл. суперкомпьютер только для того, чтобы иметь преимущество в две секунды для арбитража по фондовым фьючерсам в Токио [7].

2. Спекуляция на изменениях цен товаров, обменных курсов валют, процентных ставок и финансовых инструментов, например, акций, облигаций и различных производных продуктов. Спекулянты делают ставку на кратковременные ценовые колебания. Подобные сделки могут таить значительные риски, особенно если они осуществляются на заемные средства или под залог.

3. Страхование других участников рынка от рисков будущих ценовых изменений. Те, кто продает контракты по деривативам, продвигают их как форму страхования от риска. Наиболее изощренные пакеты деривативов, ставшие популярными, могут вовлекать сложные сочетания спекуляции, страхования и арбитража.

Ни один из этих источников прибыли не мог бы существовать на абсолютно устойчивом финансовом рынке. В каждом случае инвестор-«извлекатель» пользуется колебаниями цен, чтобы претендовать на долю ценностей, создаваемых инвесторами-производителями и людьми, выполняющими реальную работу. Барыши спекулянта представляют собой своего рода налог на финансовую систему, не имеющий полезной цели. Например, трудно видеть, каким образом арбитраж связанных электроникой рынков для сокращения двухсекундных разрывов в выравнивании цен может служить на пользу общества. Чем выше неустойчивость финансовых рынков, тем больше возможностей для этих форм извлечения прибыли.

Более рискованные и дестабилизирующие формы «извлекательного» инвестирования получили мощную поддержку в результате создания новой категории взаимных фондов — называемых хеджевыми фондами — которые специализируются на краткосрочной спекуляции с высоким риском и требуют минимальных начальных инвестиций в 1 млн. долл. Самый крупный из них «Квантум фонд», возглавляемый Джорджем Соросом, контролирует более 11 млрд. инвесторских денег. Поскольку агрессивные хеджевые фонды могут использовать деньги вкладчиков как «рычаг» для привлечения до 10 долл. заемных средств на каждый доллар вкладчика, то это дает «Квантум фонду» потенциальный контроль над суммой до 110 млрд. В 1993 году многие из самых больших хеджевых фондов обеспечили своим акционерам прибыль свыше 50%. Однако и риски потерь также значительны. Один небольшой хеджевый фонд за два месяца потерял на рынках недвижимости 600 млн. долл. и прекратил с вою деятельность [8].

Тот факт, что в хеджевых фондах в целом высока доля заемных средств, увеличивает и потенциальные прибыли, и риски. Это также привязывает ресурсы банковской системы к деятельности, имеющей сомнительную пользу для общества, тогда как потребности в кредитах покупателей домов, фермеров, реального сектора экономики не удовлетворяются. Утверждение, что спекулянты повышают стабильность цен, быстрее приводя рынки в состояние равновесия, было недавно развенчано самим Джорджем Соросом в показаниях Банковскому комитету Палаты представителей США. По словам Сороса, когда спекулянт делает ставку на повышение цены, а она вместо этого падает, он вынужден защищать себя путем продажи, что ускоряет падение цены и повышает неустойчивость рынка. Однако Сорос заявил комитету, что ценовая неустойчивость не является проблемой, если только все не бросаются одновременно продавать, и тогда происходит нарушение «непрерывности», то есть, покупателей нет. В таком случае те, кто имеет позиции на рынке, не в состоянии принять меры к спасению и могут понести «катастрофические убытки» [9]. Его свидетельство ясно показывает виды на будущее профессионального спекулянта, для которого неустойчивость служит источником прибыли. Если бы он участвовал в производительных формах инвестирования, он бы, несомненно, придерживался иной точки зрения.

Сорос опирается на личный опыт, когда утверждает, что спекулянты могут диктовать направление рыночных цен и создавать нестабильность. Он приобрел такую громкую репутацию своей ролью в формировании финансовых рынков, что статья в «Нью-Йорк тайме» под заголовком «Когда Сорос говорит, мировые рынки слушают» приписала ему способность повысить цену своих инвестиций простым заявлением, что он осуществил такие инвестиции. Сделав ставку против немецкой марки, он опубликовал в лондонской «Тайме» письмо, в котором заявил: «Я предполагаю, что курс марки понизится относительно других главных валют». Согласно «Нью Йорк тайме», курс марки действительно сразу упал, «так как биржевые маклеры в США и Европе единодушны в том, что это — рынок Сороса» [10]. В номере от 5 ноября 1993 года «Нью-Йорк тайме» опубликовала на страницах, посвященных бизнесу, историю под заголовком «Слухи о покупке Соросом вызвали взлет цены на золото».

В сентябре 1992 года Сорос продал британские фунты на сумму в 10 млрд. долл., сделав ставку против усилий британского премьер-министра Джона Мейджора удержать стоимость фунта [11]. После этой сделки Соросу приписали главную роль в принудительной девальвации фунта, что способствовало разрушению системы фиксированных курсов, которую правительства пытались установить в Европейском союзе. Для спекулянтов фиксированные валютные курсы — это проклятие, потому что они устраняют неустойчивость счет которой спекулянты живут. За свою роль в деле защиты возможности получать спекулятивные доходы Сорос извлек из финансовой системы пример, но 1 млрд. долл. для своих инвестиционных фондов [12]. Последовавшая за этим циркуляция денег на денежных рынках привела к понижению курса английского фунта по отношению к японской иене на 41% за одиннадцать месяцев. Это именно те виды неустойчивости, которые спекулянты и рассматривали как источник возможностей [13].

Есть серьезные и все более веские основания для следующего вывода, который сделал Феликс Рохатын, старший партнер фирмы «Братья Лазар и Ко»:

Во многих случаях хеджевые фонды, и спекулятивная деятельность вообще, теперь, возможно, в большей степени влияют на движение процентных ставок и валютных курсов, чем интервенция центральных банков.

...Деривативы создают цепочку рисков, связывающую финансовые институты и корпорации всего мира; любое ослабление или разрыв этой цепи (например, несостоятельность большого института, обремененного инвестициями в деривативы) могли бы создать серьезную проблему для всей международной финансовой системы [14].

Тот факт, что многие крупные корпорации, банки, даже местные правительства стали активными игроками на рынке деривативов, с тем чтобы повысить свои прибыли, начал привлекать внимание деловой печати в 1994 году. Риски бывают значительными, однако институты, являющиеся главными игроками, обычно не раскрывают риск потенциальных убытков от деривативов в своих публичных финансовых отчетах, предпочитая рассматривать их как забалансовые сделки. Это не позволяет инвесторам и общественности по-настоящему оценить действительные риски.

Истина становится известной только тогда, когда сообщается о крупных убытках, например, когда компания «Проктер энд Гэмбл» объявила об убытках в размере 102 млн. долл. деривативами из-за более резкого, чем предполагалось [15], роста процентных ставок, или когда из-за плохих ссуд под недвижимость потребовалась федеральная поддержка «Бэнкоф Нью Ингланд». Балансовый отчет банка показал активы общей стоимостью около 33 млрд. долл. Однако контролеры обнаружили, что вне балансового отчета банк имел обязательства в форме различных производных инструментов на сумму 36 млрд. [16]. Компания «Пейн Уэббер груп» объявила в июле 1994 года, что она потратит 268 млрд. долл. для спасения одного из своих фондов денежного рынка, который рекламировался как абсолютно надежный, когда он понес убытки в результате спекуляций с деривативами. В 1994 году «БэнкАмерика» и «Пайпер Джеффри компаниз» предприняли сходные действия [17].

Наиболее широкую огласку получил скандал с деривативами, произошедший в декабре 1994 года, когда округ Оранж в Калифорнии объявил, что его инвестиционный фонд в размере 7,4 млрд. долл. общественных денег, принадлежащих 187 школьным административным районам, транспортным управлениям и городам, понес убытки в 1,5 млрд. Фонд занял 14 млрд. долл. для инвестирования в чувствительные к процентным ставкам деривативы и проиграл, когда процентные станки изменились на сторону повышения. После этого стали распространяться известия о том, каковы масштабы вложений в производные инструменты и убытков у других местных правительств. Округ Оранж оказался перед угрозой резкого сокращения средств на общественные услуги, включая все школы, и возможности резкого повышения налогов [18].

Последовали другие потрясения, включая сообщение от 25 февраля 1995 года о том, что 28-летний менеджер, сидя в сингапурском офисе банка «Бэрингс», в течение четырех недель вложил 29 млрд. долл. из денег, принадлежащих банку, в деривативы, привязанные к фьючерсам биржевого индекса японской компании «Никкей» и японским процентным ставкам и понес убытки в размере 1,3 млрд. долл. Этот проигрыш лишил почтенный банк, история которого насчитывает 233 года, 900 млн. долл. капитала и привел к банкротству [19]. В первые 4 часа торгов после этого объявления индекс компании «Никкей» на токийской бирже упал на 4,6% [20]. Сам факт, что действия одного торговца, не обладающего ни большим состоянием, ни репутацией, могли привести к таким последствиям, это лишь один из растущего числа показателей нестабильности глобализованной финансовой системы, в которой сотни миллиардов долларов могут мгновенно перемещаться, реагируя на последнюю сводку новостей.

ПРИБЫЛЬ НА НЕУСТОЙЧИВОСТИ



Финансовые ресурсы, которые частные финансовые институты могут вовлекать в игру на мировых денежных рынках, теперь затмевают даже ресурсы самых могущественных правительств. Эта власть смеется над усилиями правительств управлять процентными ставками и обменными курсами для поддержания экономической стабильности и развития. Аллен Метцлер, один из ведущих мировых авторитетов по центральным банкам и монетарной политике, подсчитал, что, если бы центральные банки мира договорились между собой о координации усилий по защите той или иной валюты от спекулятивной атаки, они в лучшем случае могли бы собирать 14 млрд. долл. в день — капля в море по сравнению с более чем 800 млрд, которые валютные спекулянты оборачивают ежедневно [21].

В первой половине 1994 года доллар упал на 10% по сравнению и с японской иеной, и с немецкой маркой. 24 июня 1994 года Федеральная резервная система США и шестнадцать других центральных банков предприняли скоординированную интервенцию и купили приблизительно 3—5 млрд. долл. США, чтобы замедлить его падение. Рынок даже не заметил этого.

Мы достигли черты, за которой подобные интервенции почти не уменьшают неустойчивость. Они просто перемещают доллары налогоплательщика в руки спекулянтов.

Наступление кризиса мексиканского песо в 1994 году помогло по-новому взглянуть на то, как дорого теперь обходится плохое функционирование финансовой системы. Хотя этот вопрос почти не обсуждался в финансовой прессе, финансовый кризис в Мексике происходил на совершенно ином фоне, чем та картина экономического чуда, которую представили общественности больтой бизнес и администрация Клинтона в период кампании по заключению Североамериканского соглашения о свободной торговле (НАФТА).

На протяжении многих лет Мексика увеличивала свои иностранные займы, — а тем самым свои внешние долги — для оплаты импорта, бегства капитала и платежей по обслуживанию долга. Эти займы принимали разнообразные формы, включая продажу иностранцам высокорисковых, высокопроцентных облигаций; продажу государственных компаний частным деловым кругам за границей; привлечение спекулятивных иностранных денег, в результате чего цены на фондовом рынке Мексики стремительно взлетели. Лишь 10% от примерно 70 млрд. долл. иностранных «инвестиционных» фондов, которые вливались в Мексику на протяжении предыдущих пяти лет, были фактически израсходованы на создание средств производства с целью увеличить производственные мощности и тем самым создать возможность погашения долгов. Цены многих из активов, переданных в иностранную собственность, основывались на фиктивно раздутых балансовых отчетах. Планируемые платежи по обслуживанию долга сами по себе превысили планируемый доход страны от экспорта. «Экономическое чудо» Мексики оказалось ничем иным, как гигантской схемой Понци [22].

Кто выиграл от этих вливаний? Кучка мексиканцев построила себе за это время огромные состояния. Журнал «Форбс» привел имена 14 мексиканских миллиардеров в своем обзоре мировых миллиардеров за 1993 год. В обзоре за 1994 год названо 24 миллиардера-мексиканца [23].

Пузырь лопнул в декабре 1994 года. Мексиканский фондовый рынок потерял свыше 30% своей денежной стоимости в песо, когда спекулянты бросились забирать свои деньги. В результате давления на переоцененное песо в сторону понижения, вызванного утечкой денег из Мексики, правительство страны оказалось в глубоком кризисе и было вынуждено девальвировать завышенное в цене песо. Это привело к резкому изменению условий торговли между США и Мексикой, и цены на американский импорт на мексиканском рынке стали недоступны покупателям. Когда возникло опасение, что мексиканское правительство объявит дефолт по внешним обязательствам, инвесторы с Уолл-стрит, имевшие мексиканские облигации, в панике обратились к правительству США, заявляя, что небо рухнет, если американские налогоплательщики не окажут финансовую помощь.

Президент Клинтон откликнулся, уговорив с помощью всевозможных уловок сопротивляющийся Конгресс США выработать план помощи на сумму свыше 50 млрд. долл. из карманов налогоплательщиков, чтобы гарантировать банкам и инвестиционным домам Уолл-стрита возврат их денег. Критики этого плана подчеркивали, что из этих денег ни гроша не достанется миллионам мексиканцев из бедных и средних слоев — тем, кто несет основное бремя кризиса [24].

Ни эта помощь, ни повышение процентной ставки на ценные бумаги мексиканского правительства до 92% не остановили продолжающегося падения песо вплоть до середины марта 1995 года [25]. Ожидалось, что жесткие меры экономии, принятые мексиканским правительством, лишат работы 750 000 мексиканцев в первые четыре месяца 1995 года, а процентная ставка 90% и меньше по закладным, кредитным карточкам, ссудам на покупку автомашины, сделает неплатежеспособными множество семей [26]. Потерн рабочих мест в США, связанная с падением экспорта в Мексику, по предварительным оценкам, должна была составить цифру 500 0000 [27].

Ударная волна мексиканского кризиса прокатилась по всем взаимосвязанным финансовым рынкам мира, когда спекулянты поспешили переместить свои деньги в более безопасные гавани. Когда лопнул мыльный пузырь мексиканского фондового рынка, спекулянты, имеющие вложения в других латиноамериканских странах, занервничали и быстро изъяли свои деньги, за один месяц вызвав падение на 30% стоимости акций ведущих латиноамериканских фондов [28]. Когда помощь США связала доллар с падающим песо, осторожные валютные спекулянты стали продавать доллары и приобретать немецкие марки и японские иены, еще больше ослабив доллар на международных валютных рынках [29].

Интересно, как все это выглядело в глазах обитателей Стратоса там, за облаками? Мне случилось лететь из Нью-Йорка в Сан-Франциско в разгар катастрофы с мексиканским песо. Мартовский выпуск 1995 года журнала «Полушария» авиакомпании «Юнайтед эрлайнз», положенного в карман каждого сиденья, содержал статью, восхваляющую успехи НАФТА и призывающую распространить ее на остальную часть Западного полушария [30].

Мексиканский кризис не был вызван глобальной системой спекулятивной утечки денег, однако эта система все же способствовала его возникновению и, когда пузырь лопнул, углублению и распространению его последствий.

Способность мгновенно перемещать между рынками большие массы денег дала спекулянтам орудие, помогающее им превращать государственную политику в заложницу их интересов, и они все более открыто об этом говорят. Экономист Пол Крейг Роберте из Института Като, находящегося в Вашингтоне — мозгового центра, распространяющего идеи корпоративного либертарианства — поучал президента Клинтона в статье, опубликованной на странице политических комментариев «Бизнес уик»:

Доллар также испытывает давление, поскольку, как инвесторы уже поняли, Клинтон предпочитает «решения» большого правительства, тогда как в других частях света, особенно в Азии и Латинской Америке, свободу действий правительства ограничивают и в результате эти регионы быстрее развиваются. Портфельные вкладчики выработали глобальную стратегию и предпочитают рынки, где роль правительства снижается и перспективы экономического роста обнадеживают... Было бы полезно, если бы Конгресс США отменил сотни плохо продуманных законодательных актов, благоприятствующих определенным заинтересованным группам и организациям в ущерб общим экономическим показателям, и если бы были сняты тысячи контрпродуктивных положений Кодекса федеральных постановлений [31].

Процесс очень прост. Если спекулянты, тасующие и перемешивающие сотни миллиардов долларов по всему миру, решают, что политика какого-либо правительства отдает предпочтение «определенным заинтересованным группам», как-то: друзья природы, рабочие или бедняки. — а не финансовым спекулянтам, то они переводят свои деньги в другое место, создавая при этом экономическую разруху. По их мнению, возникающий в результате эконо-мический хаос служит только подтверждением их тезиса, что политика повинного в нем правительства была неразумной. Характерна в этом отношении точка зрения, выраженная одним нью-йоркским аналитиком по вопросам валютных курсов в газете «Вашингтон пост»: «Очень многие центральные банки любят возлагать вину на спекулянтов. По-моему, это скорее вопрос их полной некомпетентности в проведении монетарной политики, а не спекулятивной атаки» [32].

То, что большинство подобных финансовых действий происходит в глобализованном киберпространстве, крайне затрудняет надзор или контроль со стороны какого-либо отдельного правительства, и те, кто получает крупные барыши от возникшей бесконтрольности, тут же начинают заверять законодателей, что система работает в интересах общества. Они утверждают, что единственная угроза общественному благу исходит от самого регулирования. Характерна точка зрения, высказанная Томасом А. Руссо, директором-распорядителем и главным юридическим советником компании «Леман бразерс, инк.» крупного инвестиционного дома, на странице политических комментариев газеты «Нью-Йорк тайме»:

Деривативы играют ключевую роль в создании капитала и управлении риском, помогая правительствам, производителям, больницам, коммунальным службам и сети быстрого питания доставлять лучшие товары и услуги по самой низкой цене... Эволюция финансовых продуктов не сопровождалась эволюцией в системе регулирования, и отсутствие согласованности создало проблемы... Искусственные разграничения системы создают юридическую неопределенность, затрудняют и искажают разработку новых продуктов и поощряют небескорыстную возню с дефинициями. В быстро развивающейся области деривативов эти слабости наносят большой ущерб, в частности, вытесняя американский бизнес с деривативами в оффшорную зону.

Добавление новых правил в системе, которая никогда не предназначалась для деривативов, может только усугубить эти проблемы. С другой стороны, полная переделка системы политически нереальна. Остается одно средство: дельцы, занимающиеся деривативами, и те, кто занимается контролем, должны сообща сформулировать принципы хорошей практики деловых отношений для этого рода деятельности.

...Новые деривативы должны быть оценены с точки зрения риска не только людьми занимающимися их разработкой и торговлей, но также и независимой группой внутри компании. Еще одним принципом могла бы служить рекомендация, чтобы торговцев эту первую линию обороны в управлении риском — побуждали быстро признавать ошибки и увольняли за сокрытие
ошибок [33].


Замечания Руссо, что финансовая система приобрела такую политическую власть, которая фактически исключает возможность ее реформирования, несомненно, очень точное. Регулирование еще больше затруднено тем, что, по словам Джеймса Гранта, редактора «Гранте интерест рейтобсервер» (Обзор процентных ставок Гранта): «Рынки имеют глобальный характер, никогда не спят и всегда перетекают в район наименьшего регулирования» [34].

Что касается аргумента, приводимого Руссо, что деривативы и другие спекулятивные финансовые инструменты укрепляют производительную экономику и что эта система способна к саморегуляции, то самым вежливым здесь будет заметить, что он показывает, до какой степени обитатели Стратоса оторваны от реальности.

По случайному совпадению почти одновременно с публикацией Руссо, восхваляющей достаточность саморегуляции, «Киддер, Пибоди и компания», инвестиционный дом, который гордится своими честными правилами и жестким контролем, объявил, что один из их старших биржевых маклеров на протяжении более двух лет в одиночку зарегистрировал сделки на общую сумму 1,76 трлн. долл. — это почти 10% всего мирового объема производства — и сделал отчеты о доходах от этих торгов в сумме 349,7 млн. долл. И, однако, никто в фирме не заметил, что на самом деле сделки были совершены только на 79 млрд. и что эти сделки принесли фирме 85,4 млн. долл. убытков. Принимая отчеты трейдера, администрация выплатила ему 11 млн. долл. в виде премий, наградила продвижением по службе и специальной премией председателя правления и отчиталась в этих фальшивых прибылях как реальных доходах перед своей компанией-учредителем, «Дженерал электрик». Больше двух лет понадобилось его руководителям или системам бухгалтерского учета и внутреннего аудита фирмы, чтобы обнаружить эти расхождения.

Эдвард А. Серулло, глава того подразделения фирмы, где имело место мошенничество, имеющий годовой оклад 20 млн. долл., так объясняет, почему он не выявил эту проблему раньше: «Выделить одного руководителя как единолично ответственного за отдел, в котором 700—800 сотрудников, 100 млрд. долл. в активе и 20 млрд. в ежедневных сделках, а также заработной платой в 1 миллиард — это совершенно нереально» [35].

Если система настолько бесконтрольна, что ее лучшие и надежнейшие учреждения не могут защитить себя от чудовищного обмана и злоупотреблений, совершаемых их собственными сотрудниками, то нужно быть на редкость доверчивым человеком, чтобы считать эти институты способными к саморегулированию в интересах общества [36].

Попутно стоит заметить, что, пока все это происходило, сотрудники из руководящего звена компании «Киддер, Пибоди» занимались тем, что сталкивали между собой штаты Коннектикут и Нью-Джерси и город Нью-Йорк в торгашеской войне за размещение штаб-квартиры этой компании. По словам Майкла А. Карпентера, председателя «Киддер, Пибоди», предложение Нью-Йорка о субсидировании электроэнергии, отмене налога на продажи оборудования и услуг и снижении налога на имущество на общую сумму 31 млн. долл. «позволит компании «Киддер, Пибоди» продолжать свою деятельность на Манхэттене на конкурентоспособной с точки зрения издержек основе» [37].

Финансовая пресса продолжает описывать то, что происходит в сфере деятельности глобальных инвесторов и международных потоков капитала так, как будто мы все еще живем в мире, где те, кто имеет сбережения, стремятся вручить их для продуктивного применения на пользу обществу в расчете на долгосрочную прибыль. Когда эта система дает сбой, его объясняют отсутствием Управленческого контроля и неспособностью правительств подчиниться благотворной дисциплине рынка, чтобы поддержать уверенность инвестора.

Реалии же таковы, что обитатели Стратоса не желают признавать очевидный факт: точно так же, как корпорации порвали связи с общечеловеческими интересами, финансовые институты порвали связи и с общечеловеческими интересами, и с интересами корпораций. Финансовые институты, когда-то добросовестно занимавшиеся мобилизацией средств для производственной инвестирования, преобразовались нелепым образом в хищническую, продающую риски, движимую спекулятивными интересами глобальную финансовую систему, занятую непроизводительным извлечением богатства из карманов налогоплательщиков и производящей экономики.

Эта система в принципе нестабильна, и она вырывается из-под контроля сея экономические, социальные и экологические разрушения, ставя под угрозу благосостояние всех людей на планете. Среди особых прегрешений финансовой системы-оборотня — превращение корпораций, когда-то действовавших как добропорядочные рядовые'граждане, в людоедов, что делает социально ответственное управление практически невозможным и принуждает производящую экономику избавляться от людей как от дорогостоящей помехи экономической эффективности.
загрузка...
Другие книги по данной тематике

Д. Г. Великий.
ЦРУ против Индии

коллектив авторов.
Теория заговора: Самые загадочные события тысячелетия

Луис Мигель, Мартинес Отеро.
Иллюминаты. Ловушка и заговор
e-mail: historylib@yandex.ru