Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Генрих Шлиман.   Троя

Приложения

Приложение I
Путешествие в Троаду в мае 1881 года
(Доктор Генрих Шлиман)



Следующий рассказ о моей поездке по Троаде должен был бы быть добавлен к «Или о ну», поскольку он восстанавливает многие моменты гомеровской географии, которые доселе оставались неясными, и исследует множество теорий, которые существовали в течение тысячелетий и никогда не оспаривались и даже не вызывали никаких сомнений. Далее, этот рассказ должен еще больше поднять всеобщий интерес, обращенный к Гиссарлыку, поскольку он показывает, что между Геллеспонтом, горами Ида, Адрамитским заливом и мысом Лект нигде нет никаких скоплений доисторических руин, в то время как слой таких руин на Гиссарлыке достигает 14 метров в глубину. Измерение высот проводилось с величайшей точностью, и все точки, которые были исследованы в ходе путешествия, со всевозможной аккуратностью нанесены на карту (№ 140, см. фронтиспис), которую я рекомендую особому вниманию читателя.

Я закончил свое исследование Гиссарлыка в июне 1879 года. Публикация моей книги «Илион» была осуществлена одновременно по-английски фирмой «Харпер бразерс» в Нью– Йорке и г-ном Джоном Мюрреем в Лондоне и по-немецки г-ном Ф.А. Брокгаузом в Лейпциге, все это заняло у меня около полутора лет. Как только я закончил эту работу, я перешел к осуществлению уже давно задуманного мною плана исследования минийского Орхомена в Беотии. Я закончил эти раскопки примерно в середине апреля 1881 года. Есть только три города, которые Гомер именует <..> («многозлатный») – а именно Троя, Микены и минийский Орхомен. Большие сокровища, которые я обнаружил в двух первых городах, доказали, что они полностью заслуживали гомеровского эпитета. Я не нашел золотых сокровищ в Орхомене, однако огромное мраморное здание, именуемое «сокровищницей», а также «таламос» с его великолепным скульптурным потолком, которые я там обнаружил, – молчаливые свидетели огромного богатства и уместности гомеровского эпитета «многозлатный» в применении к Орхомену. Относительно дальнейших деталей этих раскопок я отсылаю читателя к моей книге «Орхомен»[442].
Покончив с этим, я объехал горы Иды, чтобы посмотреть, есть ли какие-нибудь доисторические руины в других местах Троады. Хотя я посещал эти места часто и в течение пяти лет провел там на раскопках много месяцев, тем не менее каждая новая поездка вновь и вновь приносит мне радость, ибо могущественно очарование троянского пейзажа: здесь каждый холм и долина, море, Геллеспонт и каждая речушка – все дышит Гомером и Илиадой. Однако в данном случае моя поездка представляла особый интерес, ибо она была осуществлена, чтобы определить, какие еще места древних поселений помимо Гиссарлыка требуют археологического исследования.

§ I. От города Дарданеллы до Гиссарлыка. Я покинул город Дарданеллы (температура 26,5 °C = 79,7 °F) 13 мая 1881 года верхом на лошади в сопровождении одного слуги, владельца лошади, и двух жандармов, которых любезно предоставил в мое распоряжение гражданский губернатор Дарданелл, поскольку в этих местах небезопасно. Выехав из города, мы перебрались через мелкую речушку Дарданеллы, в которой вода не иссякает даже самым жарким летом и в идентичности которой с гомеровским Родием[443] не может быть никаких сомнений, поскольку она именовалась так еще во времена Страбона[444], который говорит нам, что напротив ее устья на Херсонесе Фракийском находилась так называемая Киносема («курган суки»), который считался могилой Гекубы: говорили, что после смерти она превратилась в собаку.
Действительно, на месте, указанном Страбоном, виден конический холмик; однако г-н Фрэнк Калверт, который осмотрел его, обнаружил, что он состоит из природной скалы и только имеет форму кургана.
Проезжая по берегу Геллеспонта, на расстоянии получаса от города Дарданеллы, я пересек руины древнего города, название которого я не могу определить; это место отмечено миллионами осколков греческой и римской керамики, которой земля буквально усеяна. Вскоре после этого я оставил справа конический холмик и еще один – слева; оба они считались гробницами героев. Однако, тщательно осмотрев их, я обнаружил, что холм справа состоит из естественной скалы, в то время как левый, безусловно, искусственного происхождения. Высота последнего – 12 метров, диаметр основания – около 60 метров.
Далее на очень небольшом расстоянии на мысе Гигас я проехал мимо того места, где был расположен эолийский город Дардан, который часто упоминается у Страбона[445] и который не следует путать с гомеровским городом Дарданией[446]. Согласно Страбону[447], Корнелий Сулла и Митридат VI Эвпатор встретились здесь, чтобы заключить мир. Раскопки, проведенные по моему предложению военным губернатором Дарданелл (Джемалем-пашой), показали, что слой остатков человеческой деятельности здесь составляет только от 0,6 до 0,9 метра и что он почти полностью состоит из черной земли; таким образом, археологу тут делать нечего.
После этого я проехал мимо находившегося вверху и налево от меня древнего города, увенчанного коническим холмиком, который всегда считался гробницей героя. Однако, тщательно осмотрев его, я обнаружил, что он почти полностью состоит из природной скалы. Фрагменты эллинской и римской керамики, которой были усеяны склоны возвышенности, кажется, говорили о том, что город некогда доходил до берега Геллеспонта. Однако слой руин всюду совершенно незначителен. Г-н Калверт считает, что это – древний город Офриний и он обозначен как таковой на великолепной карте Троады адмирала Сирэтта. Однако я считаю, что это отождествление ошибочно, поскольку, согласно Страбону[448], рядом с Офринием находилось болото или пруд под названием Птелей, которые, конечно, не существовали и не могли существовать на этих скалистых высотах; однако такое болото или пруд существует примерно на расстоянии двух миль близ руин древнего города, который теперь называют Палеокастрон и который обычно (и я полагаю, совершенно справедливо) отождествляют с древним Офринием. Его положение на холме, который резко и почти перпендикулярно обрывается над Геллеспонтом, безусловно, также гораздо лучше отвечает тому положению, о котором говорит само имя Офриний, образованное от 'Офрид («бровь, круча»). Это место в изобилии усеяно осколками эллинской керамики; есть и множество фрагментов древних стен; слой руин здесь более значителен, и средняя его глубина составляет около 0,9 метра. Между этими двумя древними городами лежит красивая деревушка Рен-Кей («разноцветная деревня»), которая расположена на высоте 188 метров (температура 23 °C = 73,4 °F).
Отсюда по дороге в Гиссарлык я проехал ручей Рен-Кей, который не питает ни один источник и который наполняется водой только во время сильных дождей; в другое время его русло остается сухим[449].
Я провел ночь в своих бараках на Гиссарлыке и с удовольствием увидел, что мои траншеи не пострадали со времени моего отъезда в июне 1879 года; канавы, которые я вырыл для отвода дождевой воды, превосходно выполняли свою роль. Я удивился, увидев, что все стены моих бараков вплоть до самой крыши покрыты какой-то черной массой, которая, казалось, двигалась. Однако, поскольку я прибыл уже поздно ночью, я сразу не мог понять, что бы это могло быть; только на следующее утро я увидел, что эта масса состояла из саранчи, которая в 1881 году в Троаде была более многочисленна, чем когда-либо, и производила страшные опустошения на полях зерновых и в лугах. Однако я никогда не видел, чтобы саранча полностью уничтожила поле, поскольку она никогда не съедает больше двух третей или трех четвертей зеленых стеблей и довольствуется тем, что оставили до этого, съедает только листья, а не колосья. Саранча определенно предпочитает траву зерну, поскольку во время моих поездок я проезжал большие участки земли, на которых она не оставила буквально ни стебелька травы. (Температура в Гиссарлыке в восемь утра была 17,5 °C = 63,5 °F.)

§ II. От Гиссарлыка в Кестамбул. Далее я поехал через Калифатли и Ужек-Кей; последнее место расположено на высоте 87 метров (температура 18 °C = 64,5 °F).
Когда я пересекал Скамандр, его глубина составляла всего 0,6 метра. Как и в других турецких деревнях Троады, в Ужек-Кей много гнезд аистов, которых никогда не видно в деревнях, где живут греки, как, например, в Калифатли, Ени-Кей, Ени-Шехр и других. Причина этого та, что турки питают какое-то уважение к аистам; вследствие этого греки считают их священными птицами турок и не разрешают им гнездиться на своих домах.
Среди достойных качеств турок я далее должен упомянуть то, с какой заботой они во множестве снабжают томимого жаждой путешественника и его лошадь хорошей питьевой водой. Фактически нет такой маленькой и такой бедной деревни, в которой не было бы хоть одного источника: он всегда окружен монументальной каменной кладкой; вода льется в прямоугольный резервуар из трахита, из которого течет налево и направо во множество чаш из того же камня, которые стоят рядом и служат для поения скота. Все дороги снабжены источниками, устроенными таким же или подобным образом, и к каждому из них для удобства путешественников присоединена на цепочке глиняная чаша или же ложка из дерева или цинка[450]. Над многими из этих источников, и всегда – над источниками в более богатых деревнях – мы видим длинные надписи, которые, помимо стихов из Корана, содержат имя благодетеля, за чей счет был установлен этот фонтан, а также дату постройки. Когда такой источник находится на месте древнего города или рядом с ним, в кладке всегда попадается множество скульптурных мраморных блоков.
Другая прекрасная черта турок – это их почтение к мертвым; ибо здесь не существует нашего варварского американского и европейского обычая позволять умершему покоиться в могиле всего год, если за могилу или склеп не заплачено, напротив, гробницы считаются у турок священной землей, и их никогда не беспокоят – даже ради железнодорожных компаний! Таким образом, в Турции существует огромное количество кладбищ, на которых могилы богатых всегда украшены двумя стоящими мраморными столбами: малый стоит у изножья, в то время как больший, верхний конец которого вырублен в форме тюрбана, отмечает изголовье умершего. У этого головного камня обычно бывает рамка, расписанная голубым или зеленым цветом; на нем всегда есть длинная надпись с благочестивыми стихами, именем покойного и датой погребения; нередко эти надписи делают золотыми буквами. Могилы бедных отмечены двумя такими плитами из обычного неотполированного камня без надписи. Если турецкое кладбище находится вблизи или на месте древнего города, мы всегда видим, что могилы умерших отмечены капителями колонн или скульптурными блоками; так что, например, на Троянской равнине все турецкие кладбища буквально завалены фрагментами мраморных колонн и скульптур из Илиона. Близ каждого турецкого кладбища обязательно стоит столб, сделанный из двух колонн, покрытых большой отполированной плитой; за редкими исключениями, эта полированная плита взята из какого-нибудь монумента и сделана из хорошо обтесанного белого мрамора; то же самое нередко можно сказать и о двух столбах. На этот каменный стол всегда ставят гроб с телом и читают над ним молитвы перед тем, как опустить в могилу.
От Ужек-Кей я поехал по узкой тропинке в южном направлении через вершины, заросшие можжевельником, дубняком и соснами. Примерно через час мы добрались до деревни Боскизи (высота – 47 метров), которая стоит рядом с дубовым лесом. В этой бедной маленькой деревеньке можно видеть множество скульптурных блоков из древних зданий, многие из которых настолько велики, что их едва ли можно было принести сюда с большого расстояния. Так, например, среди ступеней мечети мы увидели огромные блоки гранита, один из которых был порогом с канавками для дверных петель. В вестибюле того же здания находятся четыре колонны: две из них гранитные и были взяты из древнего памятника, две другие деревянные, одна из них стоит на ионической, другая – на дорической капители из белого мрамора. Во второй лестнице также содержится порог из белого мрамора и другие блоки, взятые из древних памятников. Мы также видели колонну из белого мрамора и еще одну из гранита в стене ограды и барабаны гранитных колонн, лежавшие на террасах двух турецких домов. Все монументальные блоки, судя по всему, были привезены сюда из древнего города, который мы видели примерно в 1000 ярдах от Боскизи, справа от дороги. Однако я не могу отождествить его ни с одним из городов Троады, упомянутых у древних авторов. С дороги можно видеть только одну гранитную колонну, стоящую на этом месте, которое сплошь усыпано осколками древней керамики; однако слой руин здесь весьма незначителен, глубиной всего в несколько дюймов. На высоте 32 метров расположена деревня Гейикли– Кей, до которой мы добрались из Боскизи за пятьдесят минут. Здесь также можно видеть множество гранитных колонн и несколько скульптурных мраморных блоков, которые, видимо, были взяты из Александрии Троады, поскольку ни в Гейикли-Кей, ни в ближайшем соседстве от нее нет ни одного древнего города. Дорога ведет через сельскую местность, частично культивированную, но по большей части поросшую крупно-чешуйчатыми дубами, пока не доезжаешь до горячих источников Лигия– Хамам; они расположены в живописном овраге на расстоянии трех миль к югу от Александрии Троады. Здесь есть баня для женщин и еще одна, для мужчин. Первая покрыта куполом и напоминает мечеть; в ее каменной кладке можно видеть множество блоков, взятых из древних зданий. В середине бани находится бассейн со стенами со стороной 3,9 метра, наполняющийся из горячего источника, который в месте, где он выливается из скалы, имеет температуру 53,5 °C = 128,5 °F. Температура воды в бассейне составляет только 34 °C = 93,2 °F. В стене этой бани я увидел безголовую статую женщины из белого мрамора. На расстоянии около 39 метров к юго-востоку от этого источника есть другой, который настолько горяч, что я не мог измерить его температуру своим термометром, поскольку за несколько секунд ртуть поднялась выше 60 °C = 140 °F. Этот источник течет в баню для мужчин, которая представляет собой весьма жалкий домишко с тремя ужасно грязными комнатами без окон, где могут останавливаться больные: им приходится лежать на грубом каменном полу; здесь нет даже каменных скамей.
Здесь есть еще много меньших горячих источников, которые, бурля, льются из расщелин скал на северной стороне оврага, вода из всех них собирается на дне оврага и образует небольшой ручей. Вода – горячая и дымящаяся, и очень трудно заставить лошадей перейти через нее. Все эти источники, за небольшим исключением, соленые и железистые, и они очень здоровы и полезны для ревматиков и больных кожными болезнями. Если бы здесь был способный врач, который предписывал бы больным, как пользоваться водами, то эти воды, возможно, стали бы одними из известнейших в мире, в то время как сейчас они совершенно заброшены – до такой степени, что несмотря на то что сезон был в разгаре, я не нашел здесь ни одного живого существа, кроме ворона и кукушки, чьи голоса прерывали мертвую тишину, царившую в овраге.
Однако в любом случае в древности это место выглядело совершенно по-другому, ибо оба склона оврага, и особенно его северная сторона, покрыты руинами зданий, которые все еще молчаливо свидетельствуют о том, что некогда здесь находился крупный город. Среди руин мое особое внимание привлекли гигантские остатки римских бань. Вокруг этих бань я увидел недавно выкопанные рвы, которые не могли иметь никакой другой цели, кроме как снять с этого здания мраморные плиты, которыми оно раньше было покрыто. Каменная кладка во всех этих банях состоит из небольших камней, соединенных известкой или цементом; среди них порою виднеются большие обтесанные блоки гранита. Однако внутренний зал, то есть собственно бани, всегда строился из больших обтесанных блоков, и только его похожая на купол крыша состоит из каменной кладки, соединенной известкой или цементом. В стенах есть множество ниш, которые могли служить для приношений. Некоторые бани, а возможно, и все имели вестибюли с колоннадами, поскольку среди руин лежат множество гранитных колонн, а также мраморная колонна с каннелюрами. Есть также много руин бань и домов, которые, очевидно, относятся к Средним векам. Таким образом, мы можем считать доказанным, что этот город был оставлен только в позднем Средневековье. Город был построен на холмах, и поэтому слой руин весьма незначителен, и тем не менее кое-где он достигает толщины 2 метра. Высота Лигия-Хамам составляет 25 метров (температура 21,50 °C = 70,7 °F).
Вечером я прибыл в деревню Кестамбул, которая стоит на высоте 185 метров (температура 18 °C = 64,4 °F). В деревне живут исключительно турки, и поэтому здесь множество гнезд аистов, иногда по два на одной крыше. В каменной кладке стен домов есть множество хорошо обработанных мраморных блоков, а также барабанов колонн. Самая привлекательная черта Кестамбула – это изобильный источник в тени благородных платанов; каменная кладка, которой он окружен, имеет форму небольшой четырехугольной башенки, по трем сторонам которой находятся двойные водоспускные краны, а также цинковая ложка, привязанная на цепи. На каждой стороне – скульптура, изображающая цветочный орнамент, а также мраморная табличка длиной 0,43 метра и шириной 0,7 метра со стихами из Корана и именем благодетеля, который построил этот фонтан, а также дата постройки – 1193 год хиджры. Следовательно, теперь (в 1881 году) этому фонтану уже 104 года.
На другом источнике в этой деревне можно видеть большой древний саркофаг из базальта, на верхнем краю которого написано:
РОSTVMIAVENERIA

Под надписью – розетка и венок из цветов, а также две мужские фигуры и птичка с деревом на голове. Эти скульптуры, а также надпись, очевидно, относятся к Средним векам. Направо – еще одна мраморная плита с геометрическим орнаментом, которая, возможно, является более древней. Высокое местоположение деревни и множество древних руин, встроенных в каменную кладку домов, массы фрагментов древней керамики, которой усыпаны сады и поля кругом, и в особенности – огромнейшая масса гигантских гранитных блоков, большинство которых имеют монументальную форму, – все эти обстоятельства заставляют меня полагать, что Кестамбул – это место, где находился древний город Колоны. Местоположение, безусловно, отвечает указаниям Страбона[451]: город находился непосредственно рядом с Ахилле ем, который лежал рядом с Александрией; однако расстояние от Илиона составляет полных 240 стадиев, а не 140, как он говорит. Колоны должны были быть обязаны своим именем уже упомянутым бесчисленным гигантским блоками из гранита, которыми усыпаны все поля в окрестности, словно огромными памятниками. Всего в Кестамбуле 110 турецких домов.

§ III. От Кестамбула до Бабы. Я продолжил свое путешествие через деревню Алампса, которая в 1880 году стала сценой трагических событий. В этой деревне живет один турецкий купец по имени Хаджи Узин, который, как было известно, владел 30 000 фунтов стерлингов; у него был единственный ребенок – сын двадцати пяти лет. Двадцать греческих бандитов высадились на большой лодке вечером в пятницу в сентябре, во время праздника Рамазан, и прибыли в Алампсу, которая находится только в получасе ходьбы от моря. В час молитвы, зная, что Хаджи Узин находится в мечети, они пришли в дом, захватили его сына и увезли его, чтобы потребовать за него огромный выкуп. К несчастью, двое охранников стали сопротивляться и стрелять в бандитов, причем один из них был ранен. На выстрелы мушкетов поднялись все жители деревни; бандиты испугались, что турки будут их преследовать; тогда они бежали, убив обоих охранников, а также сына Хаджи Узина, который с радостью отдал бы все состояние, чтобы спасти жизнь своего единственного ребенка. Подобное же дело, в котором были убиты двое деревенских и два бандита, случилось в июле 1879 года в деревне Калифатли, которая находится на расстоянии лишь двадцати минут от Гиссарлыка.
В получасе от Кестамбула, по дороге в Алампсу, можно видеть девять гранитных колонн, лежащих на земле; диаметр каждой из них составляет 1,35 метра, длина – 11,4 метра. Вся местность поросла прекрасными крупно-чешуйчатыми дубами. На высоте 239 метров (температура воздуха – 18 °C = 64,4 °F) я проехал деревню Тавакли и достиг (в четырех часах от Кестамбула) большой деревни Куч-дересси; это название означает «птичья река». Она лежит на расстоянии часа от моря на берегу маленькой речки на высоте 56 метров и состоит из 200 домов, в 190 из которых живут турки, а в десяти – греки. Деревня находится на месте древнего города; это очевидно по древним мраморным фрагментам, встроенным в кладку домов и садовых стен, а также по слою древних руин, который, как я убедился по траншеям, вырытым для фундаментов домов, в некоторых местах составляет от 2 до 3 метров. Археологические раскопки, однако, могли и не дать никаких результатов, ибо это место всегда было обитаемо, и слой содержит смесь фрагментов керамики всех времен, и даже греческие и римские, а также средневековые монеты; однако преобладают монеты Ларисы, на одной стороне которых изображена амфора с легендой LA и головой Аполлона на другой стороне. Я сам приобрел здесь хорошую бронзовую монету асс. Таким образом, я уверен в том, что Куч-дересси следует отождествлять с Ларисой, которая, как говорит нам Гомер[452], была заселена пеласгами, союзниками троянцев. Ее местоположение превосходно отвечает указаниям Страбона[453], который говорит, что Лариса расположена вблизи Ахейона и «современной Хрисы».
Турецкое кладбище Кучдересси – одно из крупнейших, когда-либо виденных мною, его длина – почти полмили, а ширина – 200 метров, и, как и большинство турецких кладбищ, оно засажено кипарисами. Кладбище окружено высокой стеной, в которой я видел множество скульптурных мраморных блоков, особенно в передней стене. Ступени почти исключительно состоят из белых мраморных блоков древних зданий, с одного из которых я скопировал почти стершуюся надпись:
ФEPMO
BРAПOY
OMHPOY
Еще в 6 милях к югу я достиг горячих соляных источников, которые находятся в различных местах к северу и югу от Тузлы; в этом месте их может быть до сорока. Первый источник, который я исследовал, имеет температуру 60 °C = 140 °F, другой – 40 °C = 104 °F. Температуру двух остальных я не мог определить, поскольку они были слишком горячи: за несколько секунд термометр поднялся выше 62,5 °C = 144,5 °F. Скала, из которой вытекают, бурля, эти горячие источники, имеет грязно-красный, желтый или белый цвет и в этом отношении весьма напоминает скалы вокруг Красного моря. Здесь есть только один источник кипящей соленой воды; в нем я увидел дикобраза, который полностью сварился. Крутой склон скалы изобилует такими же источниками, некоторые из которых можно видеть на высоте 18 метров; однако большинство из них весьма незначительны, и вода в них вытекает только капля по капле. Некоторые небольшие соленые источники вытекают из ровной земли у подножия скалы. Перед всеми этими источниками находятся солеварни, однако я не видел, чтобы в них кто-либо работал.
Я доехал до деревни Тузла, которая находится в получасе от этого места (высота 65 метров). Она состоит всего лишь из тридцати домов, которые находятся в большом горном ущелье, по обеим сторонам которого текут горячие соляные источники, что повышает температуру воздуха, которая здесь составляет 25 °C = 77 °F. На краю ущелья находится весьма изобильный источник кипящей соленой воды, которая выливается с силой и большим шумом из плоской скалы на высоте 0,4 метра.
Огромное количество гранитных колонн, которые мы увидели в Тузле, свидетельствуют о важности и величественности древнего города Трагаса, или Трагасы, который некогда здесь находился и который вместе с его солеварнями (трагасейская солеварня) упоминается у Страбона[454]. Согласно Афинею[455], на производившуюся здесь соль не было пошлины; однако, когда Лисимах наложил пошлину, производство соли полностью прекратилось. Удивленный этим, он отменил пошлину, и тогда производство продолжилось. Эти солеварни упоминаются у Плиния[456], а также и у Поллукса[457]. Как ни странно, Стефан Византийский ошибочно называет Трагасы районом в Эпире, где он располагает «соляную равнину».
Большие массы обтесанных и отполированных мраморных блоков можно видеть на ступенях и в стенах мечети, которая раньше была византийской церковью. На куполе ее находится гнездо аиста; второе – на единственном минарете, и оно так близко к галерее, что дервиш, призывая людей на молитву, вынужден наклоняться, чтобы не потревожить аиста или не повредить гнезду; третье гнездо находится на кипарисе рядом с мечетью.
Тузла находится на расстоянии двух часов от моря. На расстоянии полутора миль к югу от этой деревни я снова увидел огромное количество горячих соляных источников, которые, бурля, выливаются из скалы, имеющей, как и скала в верхнем ущелье, грязно-красный, желтый или белый цвет. В получасе от Тузлы мы перебрались через реку Сатниоент, на которой, согласно Гомеру[458], располагался город Педас, заселенный лелегами; однако руины этого города, который уже был заброшен во времена Страбона[459], видимо, покрыты речными наносами. Вода в Сатниоенте глубиной только около фута.
Продвигаясь по возвышенностям к югу от долины Сатниоента, через два часа мы прибыли в живописно расположенную деревеньку Кулакли-Кей, которая лежит на горном склоне и, судя по всему, занимает место послегомеровского города Хриса. Высочайшая точка деревни лежит на высоте 148 метров (температура 20 °C = 68 °F.). У подножия горы располагаются прекрасные сады, в которых можно видеть фундаменты храма Аполлона Сминфея, раскопанного в 1866 году г-ном Палланом за счет Общества дилетантов в Лондоне, храм был сделан из белого мрамора в ионическом ордере, октастиль, псевдодиптер[460]*. Некоторые колонны, капители и фрагменты антаблемента можно видеть лежащими в садах, так же как любопытные скульптурные мраморные фрагменты, которые, видимо, являются кусками огромных канделябров. Страбон говорит о деревянной статуе Аполлона[461], попиравшего ногою мышь, работы Скопаса. Длина колонн составляла 11,8 метра и 1,28 метра в диаметре у основания. Фундамент храма, длина которого составляет 44,8 метра и ширина – 29,4 метра, находится на высоте 27 метров. Порог двери этого храма, который лежит на дороге, длиной 2,57 метра и шириной 1,5, немного выше мы видели второй порог тех же размеров. В стенах садов можно видеть множество больших обтесанных блоков, а также базальтовую колонну, которая, видимо, принадлежит другому зданию.
Узкая тропинка от Кулакли-Кей до Бабы (три часа пути) постоянно идет среди скал, заросших можжевельником, дубняком и соснами. Деревня Баба, которая расположена на самом западном выступе мыса Лект (теперь именуемом мысом Баба), находится на высоте 38 метров (16 °C = 60,8 °F) – это современный поселок из 150 домов, заселенный исключительно турками. Возможно, деревня была основана лишь 155 лет назад, поскольку 1140 год хиджры отмечен над воротами крепости, а также на самом старом источнике. Здесь никогда не было древнего города. Из Бабы открывается великолепный вид на юг – на Лесбос и на север – на Тенедос, до первого острова отсюда можно добраться при хорошем ветре за полтора часа.

§ IV. От Бабы до Асса. Отсюда 16 мая в половине шестого утра мы отправились верхом по узкой зигзагообразной тропинке вверх по крутому скалистому склону, который нависает над деревней и который, как и весь горный хребет уже далеко за Ассом, состоит из древней лавы. Мне потребовалось полтора часа, чтобы добраться до вершины, которая расположена на высоте 274 метров. Однако даже эту высоту нельзя назвать мысом Лект в собственном смысле, поскольку значительно более высокая точка расположена дальше на восток. Чтобы достичь этой вершины, мне понадобился час и десять минут; она лежит на высоте 356 метров и почти вертикально обрывается над морем. Температура составляла 19 °C = 66,2 °F. Конечно, Гомер[462] может иметь в виду только эту, самую высокую точку, когда говорит нам, что Гера и Сон по дороге на Иду взошли на этот мыс. Я также вполне убежден, что утверждение Страбона[463], согласно которому на мысе Лект находился алтарь двенадцати богов, который, как говорили, был построен здесь Агамемноном, также мог относиться только к этой высочайшей вершине, и фактически я нашел здесь руины древней массивной каменной кладки длиной 5,5 метра и шириной 4,5, состоящей из больших и малых камней, соединенных без известки и цемента. На данный момент высота этого памятника над землей составляет 0,45 метра, о его истинной высоте можно судить только по раскопкам; однако, судя по всему, он был немногим выше. Не может быть никаких сомнений, что это и есть настоящий алтарь двенадцати богов, приписываемый Агамемнону; однако я далек от того, чтобы поверить, что этот герой действительно мог воздвигнуть его: само число 12 противоречит этой мысли. Таьоке не думаю, что этот памятник может относиться к такой глубокой древности: ибо я не нашел здесь никаких следов доисторической керамики, однако среди камней собрал множество фрагментов глазурованных красных эллинских ваз, которые не могу отнести к эпохе более далекой, чем македонская. Должен добавить, что это единственное древнее каменное сооружение во всей области между Хрисой (Кулакли-Кей), Бабой и Ассом и что во всей этой области нет никаких следов древних поселений. Алтарь двенадцати богов находится в центре прямоугольной ограды высотой от 0,9 до 1,5 метра, сделанной из больших камней, сложенных без помощи цемента. Однако хочу предупредить путешественника, что он не должен считать эту или любую другую из четырех подобных оград, расположенных рядом, некоторые из которых имеют два или три небольших дверных проема, древним зданием или предполагать, что какое-либо из них как-то связано с алтарем двенадцати богов. Фактически эти ограды – всего лишь современные загоны для овец; множество точно таких же загонов можно видеть в пятнадцати минутах к северу отсюда, и я видел такие же загоны для овец вдоль всей дороги в Асс.
Близ алтаря двенадцати богов находится колодец, построенный из больших и маленьких камней без цемента и покрытый отполированной плитой из белого мрамора. Колодец, несомненно, древний, поскольку во всей этой области нет мрамора, и пастухи слишком бедны и непритязательны, чтобы снимать ее с алтаря, тем более что у них под руками полно лавы.
Я продолжил свое путешествие через деревни Пайденли-Кей (высота 278 метров) и Койун-Эви (высота 286 метров, температура 22 °C = 71,6 °F). Вулканический пепел, которым покрыты лавовые скалы, порос колючим кустарником и отдельными соснами. Саранча посещает даже эти пустынные края, почти не оставляя скоту достаточно травы и сорняков для прокорма. Можно видеть, как миллиарды этих насекомых пролетают мимо богатого поля зерновых к травяному лугу, не повреждая первого и возвращаясь к нему только после уничтожения второго.
Куда бы ни обратил свой взор путешественник, пейзаж везде прекрасен и чрезвычайно живописен. Со всех сторон он видит огромные массы гигантских блоков лавы, которые лежат или поодиночке, или грудами, нередко в три, пять или даже в десять рядов, один над другим, словно огромные стены. Иногда вертикальные блоки, вздымающиеся друг над другом, напоминают гигантские церковные органы; затем можно видеть камни в форме длинных рядов башен, стоящих рядом друг с другом. Красоту пейзажа еще увеличивает постоянный вид на море, фактически я все время видел одновременно Эгейское море и Адрамитский залив.
Я проехал Араблар-Кей (высота 278 метров) и в четыре часа пополудни достиг Асса, который теперь именуется Бехрам, чья высшая точка находится на высоте 233 метров (температура 19 °C = 66,2 °F). На этой высшей точке, видимо, стоял большой храм, план которого и ныне можно отчасти проследить и который теперь раскапывается Обществом антиквариев Бостона, однако мне кажется, что слой руин здесь составляет не более 1 метра, и, таким образом, я не надеюсь, что здесь можно найти какие-то древние скульптуры. На северной стороне находится одиночное прямоугольное здание с низким куполом, которое, видимо, является византийской церковью, позже переделанной в мечеть. Рядом с ней – две прямоугольные башни, одна из которых наполовину разрушена, другая сохранилась достаточно хорошо и снабжена бойницами; ее высота – 20 метров при ширине 12. Обе эти башни сделаны из обтесанных камней, сцементированных известкой, и, очевидно, относятся к Средним векам. Главные здания древнего города, скорее всего, находились на двух больших террасах к югу от морского побережья. Большие стены прилегают к перпендикулярной обтесанной скале верхней террасы, на которой могла находиться агора; но здесь опять же слой руин весьма незначителен, поскольку Асс в течение столетий поставлял камни для постройки дворцов и мечетей в Константинополе. На восточной стороне можно видеть руины небольшого здания, которое считается Нимфеем; на второй террасе – руины множества больших зданий, в которых работа Общества антиквариев Бостона может увенчаться находкой нескольких прекрасных скульптур. Однако еще больше надежд подает большой театр, вид на который открывается вниз со второй террасы, поскольку, хотя этот памятник лишен почти всех своих мраморных блоков, все же скопление руин кажется более значительным, чем где-либо еще в Ассе.
Стены Асса, которые состоят из больших обтесанных блоков гранита или трахита, сохранились лучше, чем в каком-либо другом эллинском городе, и они дают самый совершенный из существующих примеров древней системы постройки крепостей. Они были построены так, чтобы воспользоваться преимуществом, которое дает выгодная от природы позиция города, и делят его на две части, между которыми и был расположен акрополь. Стены снабжены многочисленными башнями, четырехугольными, за одним лишь исключением. Толщина стен составляет в среднем 2,5 метра, они состоят из обтесанных блоков, которые имеют форму клина или параллелепипеда, и сложены точно так же, как и стены Александрии Троады и большой древней крепости на горе Чигри: то есть внутренняя часть стены, а также промежуток между клинообразными камнями заполнен небольшими камушками. Там, где стены состоят из прямоугольных блоков, мы видим на равном расстоянии между ними клиновидные блоки, которые служат для их укрепления. Мне кажется, что вся западная стена относится к римскому времени; другие стены, возможно, не древнее македонского периода. Однако в двух местах мы видим позднейшие стены, надстроенные над фрагментами более древних, которые состоят из прочно пригнанных друг к другу многогранников и в основном именуются циклопическими, вследствие чего считаются относящимися к глубокой древности. Однако я не могу ни назвать эти стены циклопическими, ни приписать их к очень древнему периоду, поскольку у блоков форма многогранника только снаружи; в остальном они имеют форму клина и построены точно как блоки более поздних стен, а именно так, что пространство между клиновидными блоками, как и вся внутренняя часть стены, заполнены мелкими камнями. Следовательно, эти стены не имеют ничего общего с циклопическими стенами из многогранных блоков, за исключением внешнего вида. Нет никаких примеров очень древних стен с такой кладкой, и, таким образом, нельзя приписать эти стены более древнему периоду, чем VI или VII век до н. э. Следует обратить внимание на то, что эти стены из многогранных камней стоят наклонно, как будто бы их изогнули.
Очень интересны многие хорошо сохранившиеся улицы, замощенные большими и малыми необтесанными камнями. Такая улица ведет с акрополя на восток вниз по холму на небольшую возвышенность, увенчанную башней, внешние стены которой состоят из обработанных прямоугольных блоков длиной 1,8 метра и 0,39 метра шириной при толщине 0,45 метра. От этого места открывается великолепный вид на долину Сатниоента и лавовые холмы, покрытые кустарником и нависающими над ними соснами. Древняя мостовая улиц видна почти всюду, и, таким образом, производить раскопки очень легко. Однако именно по этой причине я не думаю, что здесь можно найти много интересных предметов, за исключением садов на западной и восточной стороне города, к которым я привлек особое внимание выдающихся американских ученых, которые были посланы в Асс Обществом антиквариев Бостона и с которыми я имел удовольствие там познакомиться.
Мало или почти ничего не известно об истории Асса. Страбон[464] говорит, что это была колония Метимны на Лесбосе, однако господствующее положение города, нависшего над морем, заставляет думать, что эта колония была учреждена здесь в очень древний период. Я предположил бы, что Асс может быть древней Хрисой, в которой находился прославленный храм Аполлона Сминфея и которая пять раз упомянута в «Илиаде»[465]. Второе имя города – Аполлония – как кажется, также говорит в пользу этой гипотезы[466]. Я верю в это отождествление тем более, что, согласно «Илиаде»[467], в древней Хрисе был порт, о существовании которого говорит и Страбон[468], в то время, как на всем северном берегу Адрамитского залива Асс – единственное поселение, снабженное гаванью. Страбон сообщает[469], что культ Аполлона Сминфея был перенесен из старой Хрисы в новую.
Асс, как и «Илион» и другие эолийские города, имел особую систему самоуправления, образуя нечто вроде Ганзейской лиги. Их правители, которые именовались эсимнетами, избирались или пожизненно, или на несколько лет. Во время персидского господства Асс должен был поставлять Великому царю пшеницу. Согласно Страбону[470], Асс сумел получить независимость в 350 году до н. э. во время правления евнуха по имени Гермий, который пригласил сюда философов Ксенократа и Аристотеля и женил последнего на своей племяннице. Однако вскоре город опять попал под власть персов, которые казнили Гермия; философы бежали в Грецию. После кончины Александра Асс стал частью царства Лисимаха, и потом перешел под власть царя Пергама, пока наконец, после смерти Аттала III в 130 году до н. э., не был включен в Римскую империю. Его посещал апостол Павел в обществе святого Луки по дороге из Александрии Троады в Митилену[471]; это была одна из первых греческих колоний, принявших христианство. Епископ Асса Максим присутствовал на Третьем вселенском соборе в Эфесе (431 год до н. э.). У нас нет никакой более поздней информации о городе Асс. Страбон пишет[472]: «Асс от природы защищен и хорошо укреплен, подъем к нему с моря и от гавани крутой и длинный, так что Стратоник кифарист, кажется, очень кстати применил к нему стих Гомера:

К Ассу иди, да к пределу ты смерти скорее достигнешь»[473]

(каламбур на название города и сравнительное наречие sson [ближе]). Гавань образовывала большой мол. Здесь родился стоический философ Клеанф, который унаследовал школу Зенона и оставил ее Хрисиппу из Сол[474]. Согласно Плинию, слово «саркофаг» происходит от камня, который находили в окрестностях Асса[475].
Тот же самый камень для саркофагов, как говорит Плиний, является прекрасным лекарством от подагры[476].

§ V. От Асса до Папасли. Путешествие дальше на восток от Асса весьма утомительно, сначала путь проходит по узкой тропинке, покрытой рассыпанными камнями через колючие кустарники. Через два часа эта тропинка постепенно приводит с возвышенности на морской берег, где я весь день ехал верхом по глубокому песку. В четырех часах от Асса рядом с побережьем, рядом с мысом и всего в 18 метрах от моря я наткнулся на колодец, вода в котором имела температуру 16 °C = 60,8 °F (температура воздуха составляла 23 °C = 73,4 °F); вода в колодце имела сильный серный привкус. Примерно в 300 ярдах дальше к востоку стоит гранитная колонна, и на высоте сзади, к северу, находится конический курган – единственный, который я видел на этом берегу. Судя по всему, раньше здесь был какой-то город, и я думаю, что это была Гаргара, которая, согласно Страбону[477], стояла у подножия мыса в 140 стадиях от Асса: расстояние, во всяком случае, совпадает, как и положение рядом с мысом. Страбон говорит[478], что, хотя все море от Лекта до Каны называется Адрамитским заливом, этот залив, собственно говоря, начинается только от этого мыса, именуемого Пирра, под которым стоит храм Аполлона. Гаргара упоминается также у Вергилия[479], Страбона[480], Мелы[481] и Плиния[482].
Пейзаж везде очень интересный, ибо горная гряда иногда приближается к морскому берегу и почти перпендикулярно нависает над ним; затем она отходит от него на расстояние одной или двух миль и образует великолепные долины, засаженные оливами или засеянные зерновыми. Из-за страха перед пиратами на морском побережье от Александрии Троады до мыса Лект нет ни одной деревни и на обеих сторонах Адрамитского залива все деревни лежат на высотах, примерно в часе пути от берега, однако каждая из них имеет на берегу деревянный барак, который служит как склад леса: из него вывозят доски, бревна и балки, а также сосновую кору. Рядом с этим дровяным складом обычно находится лавка, где продают хлеб, сыр, соль и табак, но не вино и ром, ибо турки их не пьют, и здесь нет никаких виноградников. Такие заведения всегда называют итальянским словом Scala.
В семи часах от Асса мы добрались до «скалы» Аракли; это название нельзя вывести ни из какого турецкого слова, и, видимо, это испорченное греческое «Гераклеон», однако город под таким именем здесь у классиков не упоминается. Страбон действительно говорит о Гераклеоне на Адрамитском заливе[483], однако он был расположен рядом с Корифантидой, и, следовательно, – на противоположном берегу. В получасе далее я проехал мимо «скалы» Муссаратли, близ которой в море течет ручей, именуемый Муссаратли-чай. В часе оттуда я доехал до «скалы» Чепне, в которой было множество дровяных складов; судя по всему, отсюда поставляется большое количество леса. Как уже говорилось, собственно порта нигде, кроме Асса, нет, и, следовательно, вывоз дерева может происходить только при холодной погоде, хотя «скалы» несколько защищены островками Москониси и Аивали, а также островом Лесбос. Через сорок пять минут после Чепне я приехал к «скале» Ада, где я услышал, что на расстоянии двух миль, близ деревни Ада находится большая цистерна, вырубленная на вершине скалы, с ведущими в нее вниз ступенями, однако никаких древних руин рядом нет. На каждой остановке я тщательно собирал информацию, есть ли в окрестностях хоть какие-нибудь следы древних стен, однако никаких нигде не было. Температура воздуха в «скале» Ада составляла 20,5 °C = 68,9 °F. В ходе всего нашего путешествия дождь шел в среднем по два часа в день, и мы слышали гром на расстоянии.
Немного далее «скалы» Ада я проехал через реку Мочличай, которая имеет 0,9 метра в глубину и 18 метров в ширину. Отсюда через полчаса я доехал до «скалы» Нарли, а потом до речки Кучук-чай («маленькая река»). Оттуда я поехал в деревню Папасли, которая лежит на высоте 123 метров; температура воздуха составляла там 19 °C = 66,2 °F вечером и 17 °C = 62,6 °F утром. Эта деревня весьма живописно расположена на склоне высокой горы, засаженной оливами, которые растут здесь весьма пышно и достигают размеров огромных лесных деревьев. Вид на долину и море так прекрасен, что не поддается никакому описанию. Рядом с Папасли находится небольшая речка Чачен– дересси. В деревне живут турки и несколько греков; последние не отличаются особой чистоплотностью. Фактически, как бы ни устал путешественник, он не может спать ночью спокойно на расстеленных на полу одеялах, если только не окружит себя небольшой «стеной» из порошка от насекомых и не посыплет им все свое тело, поскольку целые рои совершенно омерзительных насекомых кидаются на него со всех сторон и даже падают с потолка. К несчастью, спать на открытом воздухе здесь не рекомендуется, поскольку ночи очень холодные и влажные. Спросив, есть ли здесь в окрестностях руины, я услышал, что на расстоянии около полутора часов есть какая-то древняя крепость.

§ VI. От Папасли до Адрамиттия. На следующее утро я посетил эту крепость в сопровождении проводника. Дорога туда была страшно утомительна, поскольку шла то вверх, то вниз, и большую часть пути мне пришлось проделать пешком. Я обнаружил крепость в конце горного ущелья из белого мрамора, поросшего оливами и соснами, прямо над источником Чачен-дересси. Однако я весьма разочаровался в моих надеждах, ибо это была просто маленькая средневековая крепость, скорее всего, построенная генуэзцами. Стена, как и ворота, хорошо сохранилась. Форт находится на высоте 103 метра (температура воздуха 18 °C = 64,4 °F).
На моем пути оттуда к «скале» Папасли мне показали на расстоянии примерно трех миль в восточном направлении место, где находился древний город, простиравшийся примерно на 1000 ярдов с востока на запад и на такое же расстоянии с севера на юг и доходивший до морского побережья. Все здесь усеяно осколками средневековой, а также греческой и римской керамики. На восточной стороне расположен небольшой холм со следами древних стен, высота которого, однако, составляет едва ли более 10 метров. Хотя весь этот участок порос большими оливковыми деревьями и хотя здесь нет никакого человеческого жилья, он тем не менее называется Деврент; это слово не может происходить из турецкого языка и, видимо, является испорченным «Антандр», тем более что крестьяне, обрабатывая здесь землю, находят много серебряных монет этого города. Кроме того, во внешней стене мечети в соседней деревне Авджилар, куда я доехал в час дня (высота 144 метра, температура воздуха 25 °C = 77 °F), можно видеть большую мраморную плиту с перевернутой греческой надписью, в которой народное собрание города Пельты выражает радость по поводу отправления посла к жителям Антандра, чтобы попросить у них судью и секретаря; надпись добавляет, что просьба была удовлетворена, что к ним послали прекрасного судью Сатириона, сына Сатириона, который разрешил судебное дело в соответствии с законами, мудро и справедливо, и что в качестве секретаря был послан некий Деметрий, сын Афинея, который также выполнил свои обязанности ко всеобщему удовлетворению, и что вследствие этого народ города Пельты постановил выразить благодарность людям Антандра и наградить их золотым венком и бронзовой статуей; кроме того, судья Сатирион и его секретарь Деметрий также получили бронзовые статуи, и их обоих назвали проксенами[484]* города Пельты[485]. Поскольку эта плита, несомненно, была установлена в Антандре, то она подтверждает наше мнение относительно идентичности этого города с Деврентом. Рядом с Авджиларом, на берегу небольшой речки Монастир-чай, находятся руины какого-то городка, но это не могут быть Пельты. Согласно Ксенофонту[486], этот последний город находился на расстоянии десяти парасангов от Келен, и, следовательно, к юго-востоку от Сард, стало быть, на значительном расстоянии от Антандра. Согласно Плинию[487] и Стефану Византийскому[488], Антандр в старину назывался Эдоном и Киммеридой. Алкей, которого цитирует Страбон[489], называл его городом лелегов; Геродот[490] и Конон[491] зовут его городом пеласгов. Согласно Фукидиду[492], жители Антандра были эолийцами, и это, конечно, наиболее вероятно.
В деревнях Папасли и Авджилар я купил множество византийских, римских и греческих монет, которые были здесь найдены; среди них – серебряная тетрадрахма Александра Великого за 4 франка и дидрахма Филиппа II за 2 франка. Здесь преобладают римские императорские монеты. Не приходится сомневаться, что город был обитаем до позднего Средневековья. Исходя из того, что я мог увидеть на берегах реки, а также в выкопанной траншее, слой руин составляет примерно 2 метра. Однако я думаю, что едва ли стоит производить здесь систематические раскопки. В деревне Авджилар я скопировал следующую надпись, которая, очевидно, принадлежит к Средним векам:
<..>
В каменной кладке фонтана здесь есть мраморная плита с барельефом, изображающим двух сидящих людей, один из которых держит животное, может быть птицу; справа от него стоит мужчина, который, видимо, держит в руке кубок. Хотя здесь преобладает турецкое население, однако в Авджиларе живет и много греков, среди которых самый богатый и влиятельный – торговец маслом Михаель Кацацис. Все они с Лесбоса. Лесбийские греки имеют репутацию хитрейших купцов в мире; доказательством этому, говорят, служит то, что в тех городах, где коммерция находится в руках лесбийцев, нет ни одного еврея.
Все греки Малой Азии, каково бы ни было их общественное положение, питают самые теплые чувства к Греции, и поистине трогательно слышать, как они со слезами на глазах говорят о своей любви к Греции, которую называют своей дорогой родиной– матерью, хотя бы никогда и не бывали там. Все греки питают самую горячую надежду на то, что когда-нибудь колесо судьбы повернется, и придет – может быть, очень скоро – тот день, когда все великие провинции Малой Азии будут присоединены к Греции, к которой они ежедневно и ежечасно тяготеют все больше и больше. Греки говорят: «Мы, греки, – трудолюбивый народ, в то время как турки совсем не работают: им всегда нужны деньги, которые мы им даем взаймы под большие проценты и под залог их домов и земли: и поскольку они не платят, то из-за просрочек мы отказываем в выкупе закладных, и поэтому их собственность постепенно переходит в наши руки. Кроме того, очень быстро турок становится все меньше и меньше. Если, например, посмотреть на Смирну, то здесь только тридцать пять лет назад было 80 000 турок и только 8000 греков, в то время как сейчас здесь живет только 23 000 турок и 76 000 греков. Подобное же снижение числа турок можно видеть во всех городах; меньше их становится и в деревнях, хотя и не так быстро». Греки выражают свои горячие надежды в картинках, которыми они украшают свои магазины. В середине мы видим короля и королеву Греции, и вокруг них на двадцати четырех или больше маленьких врезках представлены названия турецких провинций или больших городов, таких, например, как Самос, Хиос, Крит, Смирна, Родос и т. п.
Я говорю о деревне Авджилар, и должен добавить, что в этом районе есть две деревни под названием Эвджилар, а именно одна близ Байрамича, из которой путешественники могут взойти на гору Ида, и вторая в горнодобывающем районе к востоку от Адрамитского залива, о которой я уже говорил в т. 1 «Илиона» (с. 105). От Авджилара до Байрамича расстояние только восемь часов, и семь часов – до Эвджилара и подножия Иды. Эвджилар значит «охотник», а Авджилар – это просто намеренное искажение, дабы отличать эту деревню от двух ее тезок.
От Авджилара я отправился верхом в знаменитые горячие минеральные бани, которые называются Лугия-Хамам, чтобы отличать их от Лигия-Хамам, которые я уже описал. Лигия – это турецкое слово, означающее «минеральная вода». Здание бань представляет собой четырехугольную постройку с крышей в форме купола, в середине находится большой четырехугольный бассейн, в который через железные трубы текут два источника один над другим. Верхний источник холодный, и его температура составляет 14 °C = 57,2 °F. Нижний – горячий и имеет температуру 52,5 °C = 126,5 °F. Содержатель бань уверил меня, что горячий источник вытекает из земли непосредственно в том месте, в котором он втекает в бассейн по маленькой железной трубке, однако я не смог заставить его понять мои вопросы относительно того, обладает ли он целительной силой.
На расстоянии примерно 30 метров от этой бани находится лужайка с озерцом для купания, представляющим собой мелкий пруд диаметром около 3 метров с температурой 37,5 °C = 99,5 °F. Мне сказали, что это озерцо обладает удивительными целительными свойствами и особенно хорошо лечит подагру и ревматизм. Это, видимо, доказывается многочисленными ex-voto, или священными приношениями, которые состоят из лоскутов рубашек и другой одежды, привязанных к ветвям платана, в тени которого находится озерцо, содержатель бань уверил меня, что все эти странные дары, которых я насчитал 150, были подвешены на это дерево больными после того, как те полностью исцелились[493].
Иногда в египетской пустыне можно видеть ствол старого дерева или столб, воткнутый в кучу камней и украшенный старыми тряпками; каждый проходящий мимо паломник добавляет свою тряпку[494]. Происхождение этих знаков благодарности за освобождение от опасностей путешествия теряется в мусульманских странах в глубокой древности. Целью путешествия пророка Магомета в Дар-эр-Рику было, возможно, именно такое дерево, украшенное тряпками, которое было предметом суеверного почитания[495]. Весьма замечательным образцом такого дерева является тамариск, который называют Умм-эш-шарамат («Мать тряпок») между Дар-эль-Бейдой и Суэцем[496]. Подобные же деревья, украшенные тряпками, встречаются также и в других мусульманских странах на севере Африки, где их называют деревьями марабу, в основном это карликовые, остановившиеся в росте деревья, на которые человек переносит все свои болезни и несчастья, привязывая к ним тряпку из своей одежды[497]. Обычай шиллуков на Белом Ниле украшать стеклянными бусами и кусочками ткани дерево, посвященное отцу их племени, Никкаму[498], несомненно, связан с магометанским обычаем.
Кажется достоверным, что бани Лугия-Хамам славились во все времена, величественные генуэзские руины свидетельствуют об их важности в Средние века. Поскольку земля здесь болотистая, она быстро поднимается из-за большого количества растительного перегноя, так что генуэзские стены, которые некогда стояли на ровной земле, теперь почти полностью погребены под ней и едва видны.
Бани Лугия-Хамам находятся на лугу, у подножия конического холма под названием Лугия-Тепесси, высота которого составляет примерно 50 метров; он сплошь порос соснами. Может быть, именно этот холм когда-то назывался Плак или Плакс, не исключено, что Фивы Этиона, родной город Андромахи, были расположены на равнине и получили от этого холма прозвание Фивы Плакийские, которые они носят у Гомера[499]. Я полагаю так по двум причинам: во-первых, потому что колония должна была существовать здесь с глубочайшей древности; во-вторых, поскольку на всей Адрамитской долине больше нет ни одного изолированного холма или горы.
Полное отсутствие любого другого подобного холма и горы, видимо, подтверждает и Страбон[500], который справедливо помещает Фивы на Адрамитскую долину, но, очевидно, в другом месте, ибо он говорит: «Места с названием Плак или Плакс там вообще не встречается, как нет и леса, лежащего над ним, несмотря на близость Иды». Мне кажется вероятным, что Лугия– Тепесси – это то же самое, что гомеровский «лесистый Плак», и если Фивы располагались у подножия этого холма и от него получили свое прозвание, то руины прославленного города должна быть погребены в болотистой почве луга. Однако стоимость раскопок здесь должна быть огромной, поскольку если выкопать здесь яму, то на глубине одного или двух дюймов уже выступает вода, и, таким образом, нужны мощные паровые насосы, чтобы откачивать ее.
Примерно в 450 ярдах от Лугия-Хамам я перебрался через реку Гурелиотисса; название это не турецкое, и в нем есть нечто итальянское. Примерно в миле дальше к востоку мы пересекли реку Кызылкеджили шириной 24 метра и глубиной 0,9, название которой может быть только испорченным словом «Киллей». На этой реке располагался город Килла со знаменитым храмом Аполлона Киллейского[501]. Город и храм все еще существовали во времена Страбона[502], который говорил, что рядом с храмом находился огромный курган героя Килла[503]. Если бы этот курган все еще существовал, то там было бы очень легко найти место, где находился город Килла и его храм; однако он полностью смыт рекой Киллей, которая постоянно меняет свое русло, и на расстоянии многих миль она покрыла долину таким густым слоем гальки, что пахота здесь практически невозможна. Таким образом, руины Киллы и ее храма должны быть погребены глубоко под наносами реки.
Примерно в двух милях дальше к востоку я пересек реку Зейтунли-чай (названную так по арабскому слову «зейтун», что означает «оливковое дерево», это слово перешло в турецкий язык). Ширина реки примерно 40 метров, глубина – 0,9. Река, которая еще больше, чем Киллей, также постоянно меняет свое русло: фактически на расстоянии примерно десяти квадратных миль не видно ничего, кроме речного русла, заполненного галькой, которую вода принесла сюда с окрестных гор. Низкая долина полностью размыта этими руслами, среди которых то тут, то там можно видеть небольшие участки земли, которые выступают как маленькие оазисы и покрыты олеандрами, ольхой и платанами. Ни о какой обработке земли здесь не может быть и речи. Лирнесс[504], Астиры[505], Адрамиттий[506]и все прочие города, которые только могли существовать здесь в древности, должны быть погребены под наносами этой реки или рек, которые текут дальше к югу, поскольку ни на одной из близлежащих высот нет ни малейшего следа человеческих поселений.
В 6 часов вечера я прибыл в Адрамиттий, который находится на высоте 13 метров и на расстоянии полутора часов от морского берега (температура 22 °C = 71,6 °F вечером и 19 °C = 66,2 °F утром). Город имеет хорошую экспортную торговлю, особенно оливковым маслом. Турецкое население преобладает; здесь примерно 4000 турецких домов и только 200 греческих; почти все греки – лесбийцы. На древнейших фонтанах я нашел дату – 1101 год хиджры, или 1688 год н. э.: это приблизительная дата основания города. Как ни странно, здесь нет никаких преданий относительно положения древнего Адрамиттия, хотя он был заброшен только двести лет назад. Некоторые полагают, что он располагался на морском берегу и был покрыт наносами реки; и это мнение, судя по всему, справедливо, поскольку, согласно Страбону, этот город имел порт и дороги[507]. Другие считают, что он был расположен на одной из восточных высот. Однако, как уже говорилось, ни на одной из этих высот нет ни следа стен или черепков.
Страбон говорит, что Адрамиттий является колонией афинян[508], в то время как согласно Стефану Византийскому он был основан лидийцами. Это был весьма процветающий и крупный порт, особенно начиная с эпохи пергамской гегемонии, и, согласно Плинию[509], conventus juridicus (место заседания окружного суда. – Пер.)} однако он значительно пострадал во время войн с Антиохом и Митридатом[510]. Согласно Плинию[511], этот город экспортировал знаменитый unguentum oenanthinum[512]*; древнее его название, согласно тому же автору, было Педас[513].
В современном Адрамиттии в изобилии есть вода, поскольку здесь множество фонтанов; кроме того, через город протекают две реки, каждая из которых пролегает вдоль одной из главных улиц. Реки заключены в набережные, так что на каждом берегу есть мостовая для прохожих шириной от 3 до 3,3 метра. Более крупная из этих двух рек зовется Адрамит-чай, и ее ширина – только 4,5 метра. Однако чтобы защитить город от наводнения, русло сделали в два раза шире. Как и улицы в Помпеях, русла рек перекрыты пятью большими плоскими блоками, которые служат вместо моста. Улицы не освещены, люди вечером ходят с бумажными фонариками и кажутся новоприбывшему иностранцу какими-то блуждающими призраками.

§ VII. От Адрамиттия через гору Ида. Поскольку я пожелал взобраться на гору Ида и оттуда вернуться на троянскую равнину, то решил, что для научных целей будет интересно избрать путь, которым, согласно мнению профессора Вирхова и моему собственному, должна была пройти армия Ксеркса. Геродот[514] описывает его следующим образом: «Из Лидии персидское войско совершало путь к реке Каику и в Мисийскую землю. А от Каика оно через местность Атарней, имея на правой стороне гору Кану, достигло города Карены. От этого города войско шло через фиванскую равнину к городу Адрамиттию и мимо пеласгийского Антандра. Оставив влево гору Иду, войско вступило затем в Илионскую область». Таким образом, очевидно, что армия обогнула суровые вершины Иды с восточной стороны. Однако никто в Адрамиттии не знал этой дороги, поскольку никакой торговли с бедными и жалкими деревушками Оба-Кей и Эвджилар, которые лежали по другую сторону горного прохода, не было, и торговля с Байрамичем идет по дороге через Авджилар близ Деврента (Антандр). Когда оказалось, что проводника найти никак нельзя, я отправился, положившись на удачу, в том направлении, где надеялся найти проход, поскольку у меня не было ни малейшего сомнения в том, что он должен существовать. Я добрался до деревни Кади-Кей (высота 32 метра) у подножия Иды, где с большим трудом нашел турка по имени Мехмет, который был прекрасно знаком с топографией гор Иды и оказался мне очень полезным. Мой первый вопрос был, конечно, о древних поселениях, однако Мехмет поклялся, что от подножия гор на этой стороне до самого Оба-Кей на другой нет никаких следов ни древних, ни современных зданий и что даже на другой стороне есть лишь несколько генуэзских стен на холме близ Оба-Кей. Он добавил, что в горах человеческого жилья нет, поскольку в течение шести месяцев в году они недоступны и поскольку ни одна лошадь, мул, осел, коза или овца не могут есть ту траву, что растет там, вплоть до середины июля, но в это время пастухи собираются туда со всех сторон и остаются в горах до октября. На мой вопрос, почему же животные не могут есть траву, которая, как я видел, растет в горах в огромном изобилии, он сначала ответил, что до июля она незрелая; но, когда я нажал на него с расспросами, он заявил, что среди трав есть одна ядовитая трава под названием Агиль, от которой любое животное подыхает за несколько часов, но в июле эта трава созревает и перестает быть ядовитой. Все это подтвердили мне мой слуга, владелец лошадей и два жандарма, которые сопровождали меня из Дарданелл. Действительно, они настолько боялись, что лошади могут поесть горной травы, что завязали им морды и взяли с собой достаточно ячменя на целый день. Мехмет, видимо, кое-что знал о растениях, поскольку принес мне луковицы вида Umbellifera, похожие по вкусу на имбирь, которые он весьма умело выдернул из земли; однако он не смог принести мне никаких образцов ядовитого Агиля. Тем не менее можно быть уверенным в том, что такое ядовитое растение действительно растет здесь в изобилии, поскольку на следующий день это подтвердили мне два проводника, которых я взял с собой из Эвджилара и которые приняли ту же предосторожность к своим мулам. Единственное, что меня удивляет, – так это то, что столь важный факт еще ни разу не был замечен ни одним путешественником, и даже такой известный ботаник, как П. Баркер Уэбб, не заметил его; однако справедливо и то, что он прибыл сюда только в октябре, когда пастбища здесь великолепны и безобидны для скота; и, кроме того, большинство путешественников не знают ни турецкого, ни греческого, и, следовательно, не могут и разговаривать с местными жителями.
Поскольку людям свойственно рисовать в своем воображении картину любого неизвестного предмета, который им особенно интересен, то так и я всегда представлял себе гомеровскую Дарданию, а также послегомеровский Палескепсис расположенными на высоком плато близ вершины Иды, и, возможно, другие люди составили себе такое же представление. Однако, как я уже объяснял на предшествующих страницах, эти понятия были ложными; и эти города не могли быть расположены так высоко, как Эвджилар.
Оставив Кади-Кей, я прибыл в деревню Зиленли-Кей, от которой река Зиленли течет вниз с гор и впадает в Зейтун ли-чай.
Последняя деревня, которую я проехал перед тем, как подняться на вершины, была Зейтунли-Кей, где Зейтунли-чай стекает с вершины Иды. Мы взбирались на крутые склоны по узкой зигзагообразной тропке и в пяти часах от Адрамиттия достигли источника, именуемого Туркоман-Чешмеси («источник Туркомана») на высоте 763 метра. Оттуда мы за час с четвертью добрались до вершины нижней возвышенности, прохода, именуемого Портой («воротами»), который имеет около 20 метров в длину и 5 метров в ширину и который, видимо, был искусственно вырублен в скале, он лежит на высоте 1307 метров. Примерно в 300 ярдах далее мы пришли ко второму перевалу, который также называется Портой и, судя по всему, также был искусственно вырублен в скале. Он имеет примерно те же размеры, что и первый проход, и лежит на высоте 1311 метров. Скала состоит из белого мрамора, покрытого соснами. От второго прохода пешеходная тропинка ведет вверх на Каздаг («Гусиную гору») – так называются по-турецки самые высокие вершины Иды. Отсюда до ее вершины можно добраться за четыре часа, но поскольку я был бы вынужден разбить на ночь лагерь на вершине, то предпочел вернуться в Эвджилар, как и хотел первоначально. Гомер прав, называя Иду «многоводной», поскольку здесь действительно множество источников; фактически они встречаются на каждом шагу. От вторых «ворот» тропинка постепенно спускается вниз и поворачивает на северо-запад, так что мы могли наслаждаться великолепным видом на нижние хребты, долины Байрамич и Трои, Геллеспонт, Имброс, Самофракию и гору Афон, большую пирамиду которой мы видели, несмотря на то что было от силы час дня, в то время как с Гиссарлыка Афон виден только на закате, его высота – 1890 метров.
Во время спуска я прошел три реки; все они впадают в Зейтунли-чай; первая называется Алтшулдурен-чай; вторая – Чиисдересси; третья – Базаререк-чай. Отсюда мы уже больше не видели мрамора. Скала состоит из слюдяного сланца, который имеет чуть зеленоватый оттенок и покрыт большим количеством черной земли, вследствие чего лес становится все гуще и разнообразнее: кроме сосен, мы сначала видели только ольху, к которой постепенно добавились дубы, а также платаны, липы и ореховые деревья.
Наконец в 6.15 вечера мы добрались до деревни Оба-Кей (высота 407 метров) и в 8.15 – до деревни Эвджилар (высота 259 метров, температура воздуха – 16 °C = 68,8 °F). Эвджилар находится на Скамандре, в него здесь втекает речушка Атши– кур, которую мы незадолго до того проезжали.
Точно так же, как Гомер говорит об отсутствии «агоры» (совета) у циклопов, чтобы заклеймить их варварский образ жизни[515], так и мои слуги смеялись над бедностью жителей этих двух деревень, Оба-Кей и Эвджилар, восклицая с негодованием: «Здесь даже кофейни нет и хлеба не найдешь». Действительно, люди в этих деревнях существуют на грани выживания: вся трава пожрана саранчой, которая почти уничтожила зерновые, так что несчастным даже нечем кормить животных: прямо у порога – покрытые травой склоны Иды, однако скот здесь нельзя пасти до самой середины июля. Эвджилар – это турецкая деревня, в которой 100 домов.

§ VIII. Восхождение на гору Гаргар. Хотя утром 20 мая шел дождь я, тем не менее твердо решил подняться на гору Ида. Температура воздуха составляла 13,5 °C = 56,3 °F, температура Скамандра 11 °C = 51,8 °F. Я оставил в Эвджиларе жандарма и владельца лошадей с багажом и лошадьми и взошел на гору в обществе слуги, второго жандарма и двух проводников. Мы ехали на мулах, которых трудно здесь достать, даже за 3 шиллинга 7 пенсов в день. По дороге в горы я увидел крестьян, пахавших на волах; некоторые плуги были полностью деревянными и безо всяких железных частей вообще, на других был железный наконечник длиной лишь около двух дюймов. Сельское хозяйство здесь действительно находится в самом первобытном состоянии, в котором оно было и 3000 лет назад, и современный троянский плуг – всего лишь точная копия плуга, который использовал изображенный на щите Ахиллеса пахарь, поднимая пар[516]. Первый склон такой крутой, что даже мулы не могут взойти на него без величайших усилий. За два часа от Эвджилара мы прошли на высоте 840 метров источник вышеупомянутой реки Атшикур. Сначала мы постоянно ехали по густому лесу из сосен, дубов, лип, ольхи, ореховых деревьев, каштанов, платанов и т. д.; однако чем выше мы поднимались, тем меньше видов деревьев оставалось, и долгое время мы уже не видели ничего, кроме сосен. Проехав четыре часа, мы достигли подножия пика под названием Сарикис, где остановились в великолепной долине, поросшей высокой травой. Здесь есть два источника, из которых вода по длинным деревянным желобам идет в несколько больших бассейнов; именно здесь происходит великий сбор пастухов с их стадами от середины июля до октября. Высота этой долины составляет 1491 метр; температура воздуха в 11.36 утра была 14 °C = 57,2 °F. Температура источников, там, где они вытекали из скалы, составила 6 °C = 42,8 °F.
Здесь мы оставили мулов, поскольку дальше они карабкаться не могли, и отсюда мы уже пошли пешком. До этого плато сосновый лес был довольно густым, но дальше, из-за крутого склона и природы скалы, которая состоит из слюдяного сланца и на которой нет земли, кроме как в расщелинах, встречаются лишь несколько сосен. Даже эти деревья постепенно становятся меньше, пока, на высоте 1679 метров, я не нашел последнюю, карликовую сосну, высота которой была всего лишь 0,6 метра. На высоте 1692 метров я увидел первый снег и в час дня – самую высокую вершину Сарикиса, которая образует плато примерно 100 метров в диаметре. Его высота – 1767 метров. Температура воздуха равнялась 14 °C = 57,2 °F. Мне потребовалось сорок пять минут, чтобы добраться от плато до вершины. Погода постепенно улучшилась, и на вершине Сарикиса нас встретило безоблачное небо и прекрасный солнечный свет.
Вид, который открылся перед моими глазами, вполне вознаградил меня за все трудности и тяготы этого восхождения.
Как на блюде, я увидел перед собой всю Троаду с ее холмами и реками, обрамленную с севера Мраморным морем, с северо– запада – Геллеспонтом, на дальней стороне которого я увидел Херсонес Фракийский, и за ним – залив Мелан; затем – Фракийским морем с островом Имброс, над которым величественно вздымалась гора Саос, трон Посейдона, с которого он наблюдал за битвами возле Трои; на западе – Эгейским морем с островом Лемнос, над которым гордо вздымается гигантская пирамида горы Афон; с юго-запада и юга – Адрамитским заливом и Эгейским морем с островом Лесбос.
С особым наслаждением глаз мой остановился на равнине Трои, на которой я мог видеть Гиссарлык, а также течение Скамандра и даже так называемые курганы героев, однако мне пришла в голову мысль, что у Зевса, должно быть, был очень острый глаз, если отсюда он мог различить движения войск и битвы около Трои, ибо Гиссарлык показался мне не больше пуговицы от пальто. Многие путешественники, поднимавшиеся на Иду, уверяли, что отсюда виден даже Константинополь, но мне кажется, что это физическая невозможность, которую не смог бы преодолеть и сам Зевс.
Конечно, на вершине Сарикиса нет никаких древних стен, лишь множество каменных кругов, лежащих один на другом, которые были сделаны пастухами в качестве фундаментов для их хижин и которые они используют, когда приходят сюда в середине июля; однако до того времени ни одного пастуха и ни одной овцы не встретишь в этих горах. Кроме того, на этой вершине есть одинокая турецкая могила, возможно пастуха. Вершина была свободна от снега, у растений был такой вид, что они только что пробудились от зимнего сна, однако кругом появились уже тысячи небольших весенних цветочков, которые я сейчас опишу.
Согласно Гомеру, у Зевса на вершине Иды был алтарь и священный участок (теменос), однако я тщетно искал их следы.
Поскольку к северу от Сарикиса и, очевидно, рядом с ним я увидел другую вершину, которая показалась мне еще выше, то я спросил, как она называется, и, к моему крайнему удивлению, мне ответили, что она зовется Гаргиусса, а это имя не может быть не чем иным, как испорченным Гаргара. Я поспешил туда, проделав почти весь путь бегом, однако, поскольку тропинка идет постоянно вверх и вниз, мне понадобилось пятьдесят пять минут, чтобы добраться до вершины. Когда я оглянулся назад, мне опять показалось, что Сарикис, с которого я только что ушел, поднимался выше Гаргара. Таким образом, последний выглядел выше только в результате оптической иллюзии. Мой барометр показал мне на вершине Гаргара высоту 1769,5 метра, и, следовательно, это только на 2,5 метра выше Сарикиса. Как и вершина Сарикиса, вершина Гаргара была покрыта весенними цветами. Я привез в Афины образцы всех цветов, которые здесь обнаружил, и профессор Теодор фон Хельдрайх с помощью доктора К. Мюллера из Халле и профессора И. Мюллера из Женевы, а также профессора П. Ашерсона из Берлина определил их следующим образом:
1. Лишайники: Cladonia alcicornis, var. microphyllina, Anzi.
2. Печеночные мхи: Jungermania quinque-dentata, Thed.
3. Mxu: Hypnum sericeum, L. var. meridionale.
4. Злаки: Poa bulbosa, L., forma vivpara.
5. Овсяница: sp.? (не цветущая)
6. Liliaceae: Ornithogalum nanum, Sibth. et Sm.?
7. Muscari racemosum: (L.) Medik.
8. Thymelaeaceae: Daphne oleides, Schreb. (не цветущая)
9. Compositae: Taraxacum officinale, И^еЬ. (одуванчик), var. alpinum, Koch.
10. Scrophulariaceae: Scrophularia olympica, Boiss.
11. Crassulaceae: Sedum, sp. (не цветущий).
12. Ranunculaceae: Ranunculus, sp.
13. Cruciferae: Erophila vulgaris, DC.
14. Violaceae: Viola gracilis, Sibth. et Sm.
15. Caryophylleae: Scleranthus perennis, L., var. confert: florus, Boiss.
16. Cerastium: Riaei, Desm.

Профессор П. Ашерсон добавил следующую заметку о различных сортах крокусов, которые встречаются на Гаргаре:
Крокусы, цветущие весной
1. С. gargaricus, Herb (желтый).
2. С. biflorus, Mill., var. nubigenus (Herb), Baker (голубой).
3. С. candidus, Clarke (белый).
Крокусы, цветущие в сентябре и октябре
4. С. autumnails, Webb (возможно, голубой).

Гомер[517] говорит, что на вершине Гаргары растут лотос, крокус и гиацинт, и профессор Теодор фон Хельдрайх полагает, что «лотос» – это нечто вроде клевера (Lotus corniculatus) или трилистника, который, возможно, еще не пробился к тому времени из земли, и что крокус, который нередко встречается на высоких горах Греции и Малой Азии, растет также на Гаргаре и, возможно, уже увял. Мышиный гиацинт (мускари) кистевидный (Muscari racemosum), который я собрал, профессор фон Хельдрайх решительно отождествляет с гомеровским гиацинтом.
На плато на вершине Гаргара есть выступ слюдяного сланца длиной около 30 метров и шириной от 4 до 6 метров, напоминающий гигантский трон. Действительно кажется, что Гомер посещал эту вершину, и именно из-за этого похожего на трон выступа он сделал вершину Гаргара престолом Зевса. Расщелины на этом скалистом троне полны цветов, особенно синих гиацинтов и фиалок, которые так живо напомнили мне брачное ложе Зевса и Геры. Прекрасный пассаж в «Илиаде», где описывается брачное ложе этих двух великих божеств, всегда меня очень интересовал, но на том самом месте, где поэт поместил это событие, интерес буквально затопил меня, и с наслаждением я несколько раз продекламировал божественные стихи, описывающие брачное ложе богов[518].
Вершина Гаргара не столь обширна, как вершина Сарикиса, и, поскольку она находится на расстоянии двух часов от вышеупомянутого высокого плато с двумя источниками, пастухи не ставят здесь свои хижины, и поэтому на вершине пика нет камней.
На небольшом расстоянии на юг и северо-восток я еще мог видеть в изобилии снег на горных склонах, однако вершина уже была свободна от него. Температура воздуха в три часа пополудни составила 12 °C = 53,6 °F.
На склоне этой горы (Гаргара) и примерно в 1350 метрах ниже его вершины расположены источники Скамандра, который Гомер именует «излиянный Зевсом»[519], а также сыном Зевса[520]. Поскольку, кроме того, на этой вершине есть похожий на трон выступ, и она носит священное имя Гаргар, то не может быть сомнений, что Гомер считал именно эту вершину троном Зевса, но, конечно, никакого алтаря здесь быть не могло, поскольку алтарь был окружен священным участком и на нем приносились жертвы – «к Гаргару холму, где роща его и алтарь благовонный»[521]. Однако для всего этого на вершине просто нет места, и, таким образом, мне априори кажется возможным, что священный участок находился на вершине соседнего Сарикиса, к которому есть более легкий доступ, где больше места, и который, как часть Гаргара, мог носить то же имя.
Таким образом, вернувшись на Сарикис, что заняло у меня теперь полтора часа, я тщательно обыскал его самую высокую вершину, и здесь действительно, у подножия его вертикальной скальной стены, высота которой составляет 33 метра, нашел в небольшой расщелине, образованной этой стеной и прилегающим пиком, плиту из белого мрамора длиной 0,74 метра, шириною 0,6 и толщиной 0,35. На стороне, которая, видимо, была нижней, есть два круглых отверстия глубиной 0,1 метра и диаметром 0,12, которые, несомненно, служили для того, чтобы ставить плиту на подставку из дерева или камня. Мне и моему слуге было довольно трудно перевернуть эту плиту, и поэтому я полагаю, что весила она не меньше 4 хандредвейтов[522]*. На другой стороне есть впадина длиной 0,68 метра, шириной 0,4 и глубиной 0,075 мм с двумя отверстиями, каждое 0,1 метра в диаметре и 0,09 метра в глубину, что, видимо, говорит о том, что на алтаре был какой-то карниз или покрытие. Я также заметил, что на двух узких сторонах есть впадина шириной 0,075 мм при глубине 0,025 мм. Мне немедленно пришло в голову, что это, возможно, и была мраморная плита от алтаря Идейского Зевса и что она была сброшена с вертикальной скалы Сарикиса благодаря благочестивому усердию первых христиан.
Святилище величайшего из богов, расположенное на столь священном месте, которое было видно на 100 миль вокруг и доступно только шесть месяцев в году, должно было во все века древности считаться весьма священным и быть знаменитым местом паломничества. Плита-алтарь должна была в любом случае быть вырублена прямо здесь, на вершине скалы, поскольку меньший пик, который стоит между Сарикисом и Гаргаром, сделан из белого мрамора, кроме того, из-за огромного веса камня было бы очень трудно втащить его из долины наверх.
Я обращаю на эту уникальную плиту-алтарь особое внимание всех будущих путешественников. Ее легко можно найти, так как она лежит у подножия северной вертикальной скальной стены верхнего пика Сарикиса на высоте 1734 метра, и, таким образом, в 33 метрах ниже вершины пика. Было бы очень трудно и дорого отнести ее вниз с вершины, поскольку это можно сделать только на салазках. Однако если бы плиту можно было принести вниз, к подножию скалы, то ее легко можно было бы привезти на берег на верблюдах.
Гомер называет Иду «матерью зверей»[523], и из этого мы можем заключить, что в этих горах некогда обитали дикие звери. Медведи определенно все еще здесь живут, поскольку они могут питаться желудями, однако то, чтобы здесь когда-либо могли жить волки, медведи, тигры, львы или пантеры, кажется мне невозможным, поскольку все эти звери питаются травоядными четвероногими, которые не могут здесь жить по меньшей мере девять месяцев в году. Я не видел в горах ни единого живого существа, за исключением кукушки, чью песню можно слышать по всей Троаде.
Спуск оказался гораздо быстрее подъема. У меня ушло почти пять часов, чтобы добраться до вершины Сарикиса от Эвджилара, в то время как я вернулся туда за три часа.
Факелы из просмоленного дерева, которые используют в деревнях Троады, живо напоминают нам гомеровские факелы[524].

§ IX. От Эвджилара до Бюйюк-Бунарбаши. Я оставил Эвджилар 21 мая в 5.15 утра и за три с половиной часа добрался до горы Куршунлю-Тепе, которую уже описал на предыдущих страницах. Оттуда отправился в Байрамич (высота 155 метров), который, как уже говорил, находится, как полагаю, на месте позднейшего Скепсиса, места рождения Деметрия. Это плохо построенный, грязный город, содержащий 620 домов из дерева или необожженных кирпичей; в 120 из них живут греки, в остальных турки. Есть также и пятнадцать еврейских семей. К юго-востоку от города лежит прекрасный сосновый лес.
Оттуда я проехал на место, где находилась Кебрена на горе Чали-Даг с ее руинами, о которых я уже не буду здесь говорить, поскольку дал полное их описание в этой книге. В деревне Чали-Даг-Кей, которая занимает часть города Кебрены, я был весьма тронут патриархальными манерами, чистосердечием, вежливостью и безграничным гостеприимством турок, которые, несмотря на их бедность, накормили меня и моих слуг кислым овечьим молоком (йогуртом) и наотрез отказались принять хоть какую-то плату.
Оттуда я спустился в деревню Бунарбаши, куда прибыл только в 7.40 вечера. Эту деревню обычно именуют Бюйюк-Бунар– баши, чтобы отличить ее от деревни Бунарбаши на равнине Трои. Деревня эта находится, как я обнаружил, на высоте 147 метров (температура воздуха 16 °C = 60,8 °F вечером, 15 °C = 59 °F утром). Деревня состоит только из восьмидесяти турецких домов и получила свое имя от трех прекрасных больших фонтанов, которыми благословила ее природа: Бюйюк-Бунарбаши означает «прекрасная вершина источников». Вода из этих источников проводится сюда на неизвестное расстояние с помощью трех древних подземных водопроводов, построенных из больших обтесанных камней, соединенных без цемента. Она вытекает из красивой каменной кладки из пористого камня, которая украшена тремя заостренными арками и четырьмя колоннами из того же камня. Рядом с каждой из этих колонн стоит гранитная колонна. Эти источники образуют большой пруд, обведенный каменной кладкой; из него вода стекает в ручеек. На краю пруда расположена большая купальня. Пруд находится в тени трех гигантских платанов. Окружность ствола одного из них на высоте фута от земли составляет 13,1 метра. Рядом с источниками, дальше на юг, имеются руины большого древнего здания, возможно храма, порог которого, длиной 1,67 метра при ширине 0,84, все еще находится на месте. Большая скульптурная мраморная плита, возможно из фронтона храма, вделана в бортик пруда, который содержат и другие скульптурные мраморные блоки. На полированную мраморную плиту длиной 2,6 метра при ширине 0,5, которая, конечно, также принадлежала древнему зданию, теперь становятся женщины, доставая воду. Многие скульптурные мраморные блоки служат надгробными камнями на кладбище, другие, как можно видеть, стали частью мостов. Все это, судя по всему, показывает, что Бюйюк-Бунарбаши находится на месте значительного древнего города, который, однако, я не могу отождествить с каким-либо городом Троады, упомянутым у классиков. Но здесь нет никакого слоя руин, так что пытаться вести здесь раскопки бесполезно.

§ X. От Бюйюк-Бунарбаши до Александрии Троады и Тальян– Кей (Ахейон). Отсюда мы поехали в направлении Ине, или Эзине и через три часа пересекли речку Каркаридересси, что означает «ручей Господа». Два часа спустя мы достигли Ине (Эзине), которая расположена на Скамандре и после города Дарданелл имеет самую оживленную торговлю в Троаде. Едва я успел сойти с лошади, как на меня буквально напали со всех сторон торговцы древними монетами. Первой монетой, которую мне предложили, была прекрасная серебряная тетрадрахма Тенедоса, на одной стороне которой была двойная голова Зевса и Геры, а на другой – двойной топор, сова и гроздь винограда с легендой <..>. За нее потребовали 20 франков. Я немедленно согласился с этой ценой, но прежде, чем я успел заплатить деньги, продавец был оттеснен от меня толпой и некоторое время оставался вдали от меня. Увидев, что я хочу купить монету не торгуясь, он решил, что она стоит больше, и запросил теперь 40 франков, которые я заплатил без всяких сомнений, поскольку эта монета стоила по меньшей мере 1000 франков. Помимо множества римских императорских серебряных монет, таких как монеты Гордиана III, Филиппа Старшего, Александра Севера и других, которые я купил по франку за штуку, мне удалось приобрести много интересных бронзовых монет Троады, как, например, множество монет Неандрии, на одной стороне которых была то ли пасущаяся лошадь, то ли что-то вроде рыбы с легендой NE, а на другой – голова Аполлона, а также монеты Адрамиттия с рогом изобилия и легендой ADPAMYT; монеты Ларисы, на одной стороне которых была амфора с легендой ЛА, на другой – голова Аполлона, монеты Скепсиса с пальмовым деревом и легендой ?K на одной стороне или с Дионисом, стоящим на пантере и держащим гроздь винограда в руке, а на другой стороне – с морским конем или головой римского императора, этих трех типов монет было очень много. Римские императорские монеты Александрии Троады, у которых на одной стороне пасущаяся лошадь или волчица, кормящая Ромула и Рема, с легендой COLAVG и TROIA, составляли, видимо, около трети продававшихся монет, и их можно было купить по пенни за штуку. Я также купил монеты Асса, Самоса, Пергама, Никеи и другие. Ине – это единственное место внутри страны, где крестьяне могут надеяться продать свои монеты; они привозят их сюда со всех сторон, и даже из самого Байрамича. Ине – это очень маленький город лишь с 250 жалкими домишками, в 150 из которых живут турки, в остальных – греки или евреи; есть и несколько армян. В котлованах, сделанных здесь для закладки фундаментов домов, я заметил небольшое количество древних руин, а в глиняных стенах домов видны бесчисленные фрагменты древней керамики. Таким образом, можно считать доказанным, что здесь некогда стоял древний город, который, как я считаю вместе с г-ном Калвертом, был Скамандрией, поскольку, как, видимо, предполагает это имя, этот город находился на Скамандре, на нем нет других поселений, кроме Куршунлю-Тепе и Байрамича, которые, как я пытался показать выше, следует отождествлять с Дарданией, Палескепсисом и позднейшим Скепсисом, однако Скамандрию мы знаем только по упоминанию этого города у Плиния. Возможно, надпись (Corpus Inscr. Gr. Рис. 8804), где упоминается <..>, и № 3596b, где фигурируют <..>(«скамандровцы»), а также № 3597а,<..> («скамандровский») и епископство <..>(у Гиерокла 662,10), могут относиться к Скамандрии.
За два часа от Ине мы достигли цветущей деревни Кеманли-Кей, которая, конечно, также отмечает место древнего города, поскольку мы видели, что сады усыпаны осколками древнегреческих сосудов, и то и дело тут и там попадаются гранитные колонны. В фонтан встроен большой античный базальтовый саркофаг и скульптурная плита из гранита длиной 3 метра. В ступенях мечети также много скульптурных мраморных плит, а также мраморных колонн, поддерживающих вестибюль. С мраморной плиты длиной 1 метр при ширине 0,88 метра я скопировал следующую надпись:
LAVDIODRUS
MANICIFILNERONI
GERMANICO
VRSODALIAVGVSTA
SODALTITIOCOS
ORBANVS… EAN
ADRA TVSPE… PIL
BMILITRA EFCASTR
AVGVR.II.VIR.
TAMENTOPONI
IVSSIT
При входе в мечеть стоит мраморное кресло, похожее на то, что находится в театре Диониса в Афинах. В мечети есть мраморная плита с двумя отверстиями, перекрывающая окно, на ней имеется латинская надпись, которую, однако, трудно прочитать. Есть и мраморная капитель колонны. Я считаю, что эта деревня, скорее всего, находится на месте древнего города Гамаксит, жителей которого Антигон заставил переселиться в Александрию Троаду, поскольку его положение вполне согласуется с указаниями Страбона[525], который говорит, что от Гамаксита до Илиона 200 стадиев, и утверждает, что он лежит ниже Неандрии[526], которую, в полном согласии с г-ном Калвертом, я вижу в древнем городе на горе Чигри; эта последняя лежит в непосредственной близости к Кеманли-Кей и как бы поднимается над ней. Кеманли-Кей лежит на высоте 150 метров (температура воздуха 24 °C = 75,2 °F). Отсюда я смог посетить древние каменоломни близ деревни Коч-Али-Овасси, которые уже описал в т. 1 «Илиона» на с. 104.
Руины Александрии Троады. Затем я отправился в Александрию Троаду по древней дороге шириной 7 метров, замощенной большими обтесанными блоками и во многих местах хорошо сохранившейся; фактически я полагаю, что она хорошо сохранилась по всей длине, и в тех местах, где ее не видно, всего лишь покрыта землей. По обеим сторонам дороги есть много гробниц, некоторые из которых построены из больших обтесанных гранитных плит, другие – из небольших камней, соединенных цементом. Все место, где находилась Александрия Троада, покрыто густым лесом из дуба крупно-чешуйчатого. Стены построены точно так же, как я уже говорил, описывая стены Асса, древнего города на горе Куршунлю-Тепе, и стены Кебрены. Они также в точности похожи на стены Неандрии на горе Чигри. Таким образом, кажется достоверным, что стены, состоящие с обеих сторон из больших четырехугольных или клиновидных блоков, промежуток между которыми и внутренней стороной заполнен маленькими камушками, были во всеобщем употреблении в Троаде в течение всего исторического периода. Стены Александрии Троады имеют не меньше шести английских миль в окружности; они снабжены на одинаковом расстоянии башнями и во многих местах хорошо сохранились. Огромное пространство, окруженное ими, покрыто руинами древних зданий, большое число которых путешественник, проплывая мимо побережья на борту парохода, все еще может видеть невооруженным глазом: они поднимаются над дубовым лесом.
Крупнейшая развалина, на расстоянии примерно мили от берега, называется Бал-Серай («Дом меда»), и, судя по всему, это была баня, объединенная с гимнасием. Была здесь большая арка, которая теперь упала, а за ней – зал длиной почти 100 метров при ширине 30 метров: он простирался по всей длине здания. Сводчатая крыша, возможно, покоилась на пилястрах, которые мы видим по сторонам. В середине находились четыре прямоугольные комнаты, украшенные мраморными колоннами. На северо-восточном углу здания мы видим руины водопровода, по соседству имеются руины других больших построек, возможно храмов. Порт состоит из двух больших, обведенных набережной гаваней, которые почти затянуло песком. Это место, которое Александр Великий выбрал для постройки города, называлось, согласно Страбону[527], Сигией, и, таким образом, возможно, здесь располагался какой-то более древний город. Видимо, Антигон построил город только после смерти Александра, он назвал его Антигонией; Лисимах впоследствии изменил это имя и назвал его в честь Александра Александрией. Под властью римлян город стал весьма процветающим и при Августе принял римскую колонию. Как можно видеть по руинам стен и зданий, слой руин в основном очень незначительный и не превышает 0,3 метра. Однако во многих местах я заметил, что он может доходить и до 3 метров в глубину. О доисторических руинах здесь, конечно, речь не идет.
Ночь я провел в деревне Тальян-Кей на морском берегу рядом с Александрией, севернее ее. Летом 1868 года я видел здесь только один дом. Но с того времени здесь возникла довольно большая деревня, которая, может быть, с течением времени превратится в город. Талиян-Кей, несомненно, стоит на месте древнего города Ахейон, поскольку лежит напротив Тенедоса и рядом с Александрией и, таким образом, в точности отвечает указаниям Страбона[528]. Я заметил в колодцах, что слой остатков человеческой деятельности здесь составляет от 4 до 6 метров, однако, разумеется, по большей части он состоит из морского песка, и кроме того, поскольку Ахейон был не таким уж важным городом, то вести здесь раскопки не рекомендуется.

§ XI. От Тальян-Кей обратно в город Дарданеллы. Проехав некоторое расстояние на лошади по берегу в северном направлении, я увидел массы больших гранитных пушечных ядер, которые были вырублены турками из колонн Александрии.
Я вернулся в Гиссарлык через Гейикли-Кей и курган Ужек-Тепе. Туннель длиной 30 метров, а также все шахты и галереи, которые я вырыл в этом кургане весной 1879 года, хорошо сохранились; однако крестьяне сняли и раскрали деревянную опалубку, которой я укрепил стороны большой шахты на глубину 14 метров, и часть большой четырехугольной башни, которая первоначально была построена на кургане, чтобы сделать его более прочной, провалилась.
От этого кургана путешественнику открывается лучший, чем с какого-либо другого места, вид на древние города, которые некогда украшали равнину Трои. В направлении на северо– северо-запад видно полностью необитаемое теперь городище, где некогда находился Илион: здесь, судя по размеру театра, могло быть по меньшей мере 70 000 жителей; холм Гиссарлык, искусственно поднятый руинами шести предшествующих городов, служил ему акрополем и священным участком его храмов. Почти в том же самом направлении, что и Гиссарлык, на долине Симоента на высоком берегу Геллеспонта поднимаются руины Офирина. Немного севернее, в середине великой равнины, небольшая деревня Кум-Кей, состоящая из нескольких жалких хижин, в которых люди живут только во время жатвы, и в остальное время необитаемая из-за того, что находится в нездоровом месте, отмечает место другого древнего города, который я отождествляю с городом Полион, упомянутым у Страбона: в его время он назывался Полисма[529]. Среди хижин можно видеть несколько гранитных колонн, и все место покрыто фрагментами эллинской керамики.
В том же направлении, но чуть севернее на вершине мыса Ретий, покрытой древними руинами, располагался город Ретий, упоминаемый у античных писателей[530] и все еще существовавший во времена Плиния. На низком отроге этого мыса расположен поздний курган Аякса, воздвигнутый императором Адрианом[531]; первоначальная гробница, приписывавшаяся этому герою, находится примерно в 600 ярдах к северу на берегу Геллеспонта, где она все еще отмечена низким искусственным холмиком[532]. На запад, восток и юг от этой гробницы простирается участок, где располагался древний город Эантей, о котором не говорит Страбон, но упоминает Плиний[533], который замечает, что в его время этот город уже не существовал.
В северном направлении мы видим на перешейке в Геллеспонте деревню Кум-Кале с ее жалкой турецкой крепостью, которая наполовину покрыта песком. Как уже говорилось раньше, она, видимо, лежит на месте города Ахиллея, упомянутого у Геродота[534] и Страбона[535], о котором Плиний[536] также говорит, что в его время он уже не существовал. Немного севернее стоят уже неоднократно упомянутые курганы Ахилла[537], Патрокла[538] и Антилоха[539]. Еще дальше к северу на вершине мыса Сигей можно видеть деревню Ени-Шехр («новый город») с ее множеством мельниц, которая отмечает место древнего города Сигея. Сигей часто упоминается у древних классиков, но во времена Страбона он уже не существовал. Этот город годами вел войну с соседним Ахиллеем[540] и был так богат, что мог в своем храме Афины поставить конную золотую статую в честь царя Антиоха[541].
Отсюда взгляд путешественника, повернув в южном направлении, к берегу Эгейского моря, встречает на искусственно разровненном плато на расстоянии мили от Сигея руины неизвестного нам древнего города, от которого сохранились лишь незначительные фрагменты стен. Еще в миле к югу, рядом с природной конической скалой, именуемой Агиос-Деметриос-Тепе, видны руины большого беломраморного храма, который, возможно, был посвящен Деметре, и близ него – очевидные следы древнего поселения. Еще южнее деревня Ени-Кей, или Нео-Хори (то есть «новая деревня»), стоит на месте еще одного древнего города, возможно Оппидум-Нее, о котором говорит Плиний[542]. Еще дальше к югу, опять-таки на искусственно разровненной скале к востоку и северу от кургана Бесика-Тепе, который я исследовал, мы видим руины доисторического города, огромное количество замечательной керамики которого я обнаружил во время моих раскопок кургана[543]. На южном конце равнины мы видим деревню Бунарбаши; за ней на горе Ба ли-Даг находятся руины небольшого города с его акрополем, который я исследовал и где нашел поселение, датированное IX–V веками до н. э., которое затем сменилось более поздним греческим; последнее, возможно, Гергифа[544]. Напротив него на скале на восточном берегу Скамандра расположены руины древнего укрепленного города Эски-Гиссарлык, которые я также исследовал и также должен отнести ко времени IX–V веков до н. э.[545] Еще одна доисторическая колония отмечена холмом Ханай– Тепе, который расположен на ферме г-на Калверта в Фимбре, близ речушки Фимбрий[546]; на восток от него лежит упомянутый у Гомера город Фимбра[547], где находился храм Аполлона Фимбрийского[548], и, видимо, существовал вплоть до позднего периода классической древности. Примерно в 1000 ярдах к северу от него на той же ферме находится место древнего поселения «деревни илионцев», о котором говорит Страбон[549] и который, как я уже неоднократно подчеркивал, считает его, согласно теории Деметрия из Скепсиса, гомеровской Троей.
Другое древнее поселение отмечено горой Фулу-Даг, примерно в миле к востоку, которую я исследовал и которую также отношу ко времени от IX до V века до н. э.[550]
Таким образом, за исключением пяти доисторических поселений и лидийского города, чьи руины и мусор мы находим под остатками Илиона классического времени на Гиссарлыке, и кроме двух других доисторических городов (один рядом с курганом Бесика-Тепе, другой – на Ханай-Тепе), и кроме трех городов, датирующихся от IX до V века до н. э. (на Бали-Даг, Эски-Гиссарлыке и на Фулу-Даг) – мы находим, что на троянской равнине, длина которой только 8 миль и ширина в самой широкой части почти вдвое меньше, одиннадцать процветающих городов; все они, возможно, были автономными, и пять из них – а именно Илион, Офриний, Ретий, Гергифа и Сигей – чеканили свою собственную монету. Если далее мы примем во внимание, что одиннадцать городов, помимо двух деревень, существовали здесь в классической древности одновременно и что один из них – сам город Илион – имел по меньшей мере 70 000 жителей, то остается только поражаться и дивиться тому, как такая огромная масса народу могла найти здесь средства к жизни, в то время как обитатели современных семи бедных деревенек на равнине едва– едва влачат свое скудное существование. И в этих древних городах не только была пища в изобилии, но, кроме того, они были так населенны и богаты, что могли вести войны и, как доказывают их руины, воздвигать храмы и множество других общественных зданий из белого мрамора, Илион в особенности должен был быть украшен огромным количеством таких величественных зданий.
Это богатство древних жителей троянской равнины едва ли можно объяснить чем-либо другим, как их великим трудолюбием и предприимчивостью. Несомненно, они разрабатывали золотые, серебряные и медные рудники, которые, как говорят Гомер[551], Страбон[552] и Плиний[553], были расположены в окрестностях, и, несомненно, благодаря своему трудолюбию они смогли полностью осушить равнину Трои, которая в настоящее время превратилась в болото, и преобразили ее в цветущий сад. Что касается Илиона, то город, возможно, был обязан значительной частью своего богатства храму Илионской Афины Паллады, который должен был быть весьма знаменитым местом паломничества и во все эпохи классической древности привлекал многочисленных верующих.
Даже такой варвар, как Ксеркс, слышал о великой святости этого храма, поскольку, как мы уже видели[554], согласно Геродоту[555], он поднялся к нему во время своего прохода по равнине (480 до н. э.) и пожертвовал богине 1000 волов. То, что это святилище оставалось прославленным местом паломничества еще в то время, когда почитание эллинских богов было уже давно запрещено и когда уже давно было приказано[556] разрушить все языческие храмы, мы уже видели по письму императора Юлиана (361–363 до н. э.)[557], который, будучи еще наследником престола, посетил Илион в 354 или 355 году. Как в современном Нью-Йорке и Лондоне гиды предлагают новоприбывшим путешественникам показать достопримечательности города, так и Юлиану в Илионе гиды предлагали показать священные реликвии славного прошлого.
От холма Ужек-Тепе я вернулся через Ени-Кей и Ени-Шехр на Гиссарлык и оттуда через город Дарданеллы в Афины.

Я был весьма удовлетворен результатами моего многотрудного путешествия, поскольку теперь уверен, что в то время как на Гиссарлыке за слоем доисторических руин глубиной 14 метров следует слой эллинских руин и мусора толщиной 2 метра, во всей Троаде между Геллеспонтом, Адрамитским заливом и горной цепью Иды нет ни одного древнего поселения с доисторическими руинами, за исключением Ханай-Тепе и Бесика– Тепе. Теперь я узнал, что за исключением Асса, который исследуют выдающиеся американские ученые, нигде в Троаде невозможны раскопки с целью найти интересные древности классических времен, быть может, лишь за исключением некоторых участков в Александрии Троаде, но даже здесь я безусловно не советую ни одному археологу терять время на раскопки.
Все высоты, данные в описании моего путешествия, были подсчитаны по моим наблюдениям барометра и термометра доктором Юлиусом Шмидтом, знаменитым астрономом и директором обсерватории в Афинах, который также поправил мои термометры и которому я выражаю здесь свою самую сердечную благодарность.
Карта Троады, которая прилагается к этому рассказу о путешествии, была нарисована профессором Эрнестом Циллером из Афин и г-ном Карлом Хайзе, картографом прусской королевской топографической съемки, которого я также от всей души благодарю[558].
Наблюдения по температуре источников, исправленные доктором Шмидтом, таковы:
14 мая. Лигия-Хамам, близ Александрии Троады, 53,5 °C = 128,3 °F. Мужская баня оказалась слишком горячей, чтобы ее можно было измерить термометром, который доходит только до 62 °C = 143,6 °F.
15 мая. Соленые источники Тузлы, 60,5 °C = 140,9 °F, другой – 39,8 °C = 103,64 °F. Другие источники кипящие.
17 мая. Близ Асса на берегу, серный колодец, 15,8 °C = 60,44 °F.
18 мая. Лугия-Хамам, 52,51 °C = 126,52 °F.
18 мая. Лугия-Хамам, озерцо, 37,3 °C = 99,14 °F.
20 мая. Источник на горе Ида, 5,8 °C = 42,44 °F на высоте 1490 метров.
Генрих Шлиман

Приложение II
О костях, собранных в ходе раскопок в 1882 году в первом и древнейшем доисторическом городе на Гиссарлыке
(Профессор Рудольф Вирхов)

К несчастью, ящик с костями содержал такое большое количество костей, некоторые из которых были недавно разбиты в куски, и, следовательно, несомненно, разбились в повозке, что их определение было исключительно трудно и во многих случаях – совершенно невозможно.
Среди костей, поддававшихся определению, было найдено большое количество небольших фрагментов, одиночных зубов и т. д. от человеческого скелета, – стало быть, весьма ценных предметов. Однако попытки восстановления этого скелета на данный момент также не привели ни к какому положительному результату. Скелет, к которому они относились, очевидно, принадлежал человеку старше среднего возраста, возможно мужчине-, однако о нем я могу сказать лишь, что у него был довольно широкий и плоский череп. Таким образом, он мог быть брахицефалом, и, во всяком случае, не долихоцефалом. Череп, найденный ранее во втором городе[559], кажется, имеет некоторое сходство с этим; однако фрагменты найденных теперь челюстей не показывают никаких следов прогнатизма, напротив, наличествует короткий и совершенно вертикальный альвеолярный выступ, с зубами, также расположенными вертикально и весьма сточенными от использования.
Среди костей животных в основном преобладают кости домашних животных, так что весьма трудно обнаружить останки диких животных. Из последних я смог определить с уверенностью только дикого кабана и оленя. Рога и другие кости оленя, несомненно, в основном принадлежат Cervus dama (лани)[560].
Среди домашних животных в первую очередь я должен назвать лошадь из-за ее редкости. Я уже говорил об исключительной редкости останков лошадей на Гиссарлыке[561], этот факт, конечно, не говорит об отсутствии лошадей вообще, поскольку, несомненно, здесь встречаются только кости, оставшиеся от еды и жертвоприношений. В силу этого были точно определены только два фрагмента челюсти и зуб.
Кости крупного рогатого скота весьма многочисленны; большинство из них разбиты в куски, и только маленькие кости, особенно таранные (астрагалы) и кости ног, сохранились в целости. Профессор Мюллер из Берлинской школы ветеринарной медицины был так любезен, что сравнил эти кости с костями современных немецких пород, и он убежден, что порода скота древних троянцев должна была быть в целом более мелкой, в некоторых случаях – значительно.
Как овца и коза, так и свинья встречаются в таких количествах, что, помимо коров, они должны были составлять основу стад. Список довершают отдельные кости собаки, весьма немного костей птиц и пара больших рыбьих позвонков[562].
В общем и целом результаты согласуются с теми, что я опубликовал в своих «Дополнениях к естественной истории Троады»[563], основанных на более ранних открытиях в Гиссарлыке, и в моем очерке «Древние троянские гробницы и черепа»[564], основанном на раскопках в Ханай-Тепе. Общее заключение таково: древнейшие жители обладали всеми необходимыми домашними животными, которые все еще образуют основу богатства арийских народов. Единственное, чего, судя по всему, недостает, – это кошка, которая отсутствует также и в других местах среди античных древностей. Относительно небольшое число костей диких животных отчетливо подкрепляет предположение, что охота предоставляла лишь дополнение к средствам существования, но не была необходима для жизни людей. Она занимала, возможно, такое же место, как и рыбная ловля, продукты которой представлены в настоящей книге изобилием раковин устриц.
В остальном я могу подчеркнуть, что тот факт, что более крупные кости оказались полностью разбиты, отнюдь не должен говорить о низком уровне цивилизации. Действительно, многие предполагают, исходя из этого, что кости разбивали, чтобы достать мозг, и что мозг ели сырым. Однако, разрезая мясо, чтобы положить его в горшок для варки, длинные кости также разбивают точно таким же образом, как мы видим здесь. Таким образом, единственное заключение из того факта, что трубчатые кости были разбиты, должно быть, как мне кажется, то, что люди древнейшего Илиона уже умели правильно варить мясо.
Более того, весьма интересно, что в то время говядина составляла гораздо более значительную долю в их диете, нежели теперь в Троаде и вообще на Востоке, и что помимо овцы и козы в таком значительном количестве представлена домашняя свинья. Все это находится в удивительном согласии с показаниями Гомера.
Рудольф Вирхов

Приложение III
По поводу «Древних троянских гробниц и черепов» Вирхова[565]
(Карл Блинд)

Реконструкция троянской этнологии имеет огромную важность для правильной оценки поразительных раскопок доктора Шлимана. На основании имеющихся под рукой для решения этого вопроса останков великий немецкий физиолог, который сам в течение столь многих лет постоянно раскапывал немые свидетельства прошлого, как в Европе, так и в Малой Азии, дает нам в «Древних троянских гробницах и черепах», со всем должным тщанием и осторожностью, чрезвычайно интересный отчет. Принимая во внимание скудость материала, он не объявляет себя сторонником какой-либо устоявшейся теории о происхождении и родстве народа, который некогда обитал на холме Гиссарлык и в его окрестностях. Но он неоднократно указывает на возможность фракийских связей; и здесь, я полагаю, и следует искать окончательное решение.
Я, со своей стороны, некоторое время назад выдвинул эту гипотезу, будучи полностью в ней убежденным на основании сравнения всех пассажей классических авторов, которые говорят о племенах троянцев, фракийцев, гетов и готов[566]*.
Не стоит говорить, что метод исследования профессора Вирхова основывается на краниологии. Он пытается решить темные вопросы расовой принадлежности, исходя из внешней структуры человека, настолько, насколько это можно сделать хоть с какой-то степенью уверенности. Однако дальнейшие исследования показали ему, что необыкновенные совпадения встречаются между народами, чрезвычайно далеко отстоящими друг от друга, тем более что то тут, то там могут возникать сомнения, является ли данный череп, происхождение которого неизвестно, арийским или семитским – или хамитским. Чтобы оправдать ту исключительную сдержанность, с которой он избегает слишком положительных утверждений, он ссылается на свое исследование черепов из ливийских оазисов, которые были подарены ему доктором Рольфсом, исследователем Африки. Среди них он нашел как длинные черепа, так и черепа средней высоты с более или менее выдающимися челюстями – другими словами, образцы и долихоцефальные, и мезоцефальные, с наличием прогнатизма и без него. Точно так же он нашел среди черепов мумий, полученных от г-на Мариэтта, очень древнюю с длинной головой, в то время как другие принадлежат к короткоголовому типу. Когда мы вспомним последовательные волны племенных завоеваний в Северной Африке и ту разницу в расах, которая воплощалась в системе каст, то эти различные результаты не могут вызывать никакого удивления.
Черепа и фрагменты костей, которые стали предметом настоящего исследования профессора Вирхова, происходят из трех мест: Ханай-Тепе, холма в Троаде, Рен-Кей, близ древнего города Офриния, и с Гиссарлыка, который доктор Шлиман отождествляет с Илионом. Один образец черепа из Чамлича был передан также г-ном Фрэнком Калвертом, которому доктор Вирхов обязан большей частью материала. К несчастью, образцы из предполагаемой Трои столь разбиты и неполны, что их пришлось исследовать по кускам и собирать по шесть или семь раз без какого-либо удовлетворительного результата. Многие кости, будучи много лет погребены в руинах, совершенно потеряли свою форму; большие фрагменты черепов отсутствуют. Таким образом, пытаясь восстановить черепа, нельзя было избежать некоторого произвола. Более того, эти опыты пришлось, наконец, прекратить из страха повредить хрупкий материал. Один этот факт показывает, что следует избегать поспешных заключений даже вне зависимости от того, насколько незначительно количество образцов, по которым мы можем формировать наше мнение по данному вопросу.
В общем и целом древнейшие черепа из уже упомянутых трех мест скорее долихоцефальные, с одним исключением. Короткие черепа и черепа средней высоты преобладают в Рен-Кей; единственные два примера явно долихоцефальных черепов выглядят случайными. Профессор Вирхов пишет: «Представление, что причиной относительной брахицефальности является примесь турецкой крови, следует на данный момент отбросить ввиду того, что другие обстоятельства говорят не в пользу этой гипотезы. Поскольку я обнаружил, что короткоголовы как албанцы, так и армяне, то необходимость искать туранские источники для объяснения брахицефальности среди арийских народов весьма невелика. С другой стороны, предположение, которое я уже высказал в предыдущей лекции, – а именно нет ли у троянского населения родства с фракийцами – стало более вероятным, исходя из имеющихся у меня новых данных».
В одной из последующих частей своей книги профессор Вирхов отмечает, что болгары и албанцы в наше время переселяются в Малую Азию с противоположных берегов (древняя Фракия), изменяя, таким образом, этнический характер населения Анатолии, и такие же отношения существовали и в самой глубокой древности, как можно видеть по классическим авторам и особенно по «Илиаде». «Однако древнюю, и особенно доисторическую антропологию Фракии надо еще восстанавливать; на данный момент почти весь материал отсутствует». Профессор Вирхов, конечно, говорит здесь как антрополог. Он не имеет в виду исторических свидетельств о родстве рас. Затем он упоминает армянское племя «хайков» как короткоголовое, хотя и с арийским родством. Наконец, он говорит, что причина значительного преобладания брахицефальности в Малой Азии, возможно, когда-нибудь будет найдена во введении фракийских расовых элементов; но он полагает, что эта гипотеза еще не совсем разработана.
Из вышесказанного можно увидеть, что профессор Вирхов не считает более необходимой туранскую примесь для объяснения существования короткоголового типа. Что касается фракийской примеси в населении Малой Азии, то я думаю, что с точки зрения истории имеющийся у нас материал просто огромен. Филологи, естественно, хотят решить этнологические вопросы как только возможно с точки зрения своей собственной, специальной науки. Нельзя отрицать и того, что их работы прекрасно дополняют и отчасти помогают проверить исторические и лингвистические данные. Однако после определенной точки дальнейшие исследования и решения в делах антропологии становятся почти бесцельными. Профессор Вирхов фактически сам указывает на эту трудность, говоря о короткоголовости албанцев и армян, и еще более – своими замечаниями на странные соприкосновения даже между многими арийскими, семитскими и хамитскими черепами. В одном из своих приложений к великой работе Шлимана «Илион» он уже с большим основанием говорит:
«Наши реальные знания о краниологии древних народов все еще весьма невелики. Если бы было верно, что, как предполагают некоторые авторы, древние фракийцы, как и современные албанцы, были брахицефалами, то мы, возможно, могли бы связать с ними людей, представленных брахицефальным черепом на Гиссарлыке. С другой стороны, долихоцефальность семитов и египтян могла бы позволить нам искать для долихоцефальных черепов Гиссарлыка и столь дальнее происхождение. Но если помимо индекса черепа мы примем во внимание всю формацию головы и лицо долихоцефальных черепов, то мысль о том, что эти люди были представителями арийской расы, представляется весьма вероятной. Поэтому я полагаю, что специалист по естественным наукам перед лицом этих проблем должен отступить и оставить дальнейшие исследования археологу».
С исторической точки зрения Малая Азия, видимо, была обитаема последовательно или одновременно столькими разными расами – арийской, туранской, семитской и, может быть, даже отчасти хамитской, – что в отсутствие лингвистической и других проверок многие этнические проблемы могут, возможно, остаться навеки неразрешимыми. Однако я полагаю, что два очень важных факта ясно встают перед глазами тех, кто хочет беспристрастно вчитаться в свидетельства античных авторов; и, если мы потушим эти фонари (как мудро сказал один более старый английский автор), какой другой свет останется нам?
Факты таковы: 1) великое фракийское племя – «величайшее», согласно Геродоту, «вслед за индийским» – распространилось как по Восточной Европе, так и по Малой Азии под множеством племенных названий, таких как фракийцы, мисийцы, лидийцы, вифинцы и т. д.; 2) фракийцы были связаны с гетами, готами и германцами. Здесь не место детально подкреплять эти утверждения обширными цитатами из Каллина, Геродота, Гомера, Страбона, Стефана, Капитолина, Флавия Во– писка, Клавдиана, Кассиодора, Прокопия и других – то есть писателей, живших в самые различные эпохи на протяжении от 1400 до 1500 лет; не говоря уже о готе Иордане, среди народа которого должны были сохраниться древние племенные сказания. Эти положения будут более полно рассмотрены при другой возможности. В них также нет никакой новой теории.
Третий важный факт заключается в том, что фракийское племя лежит в основе также троянского или тевкрского населения, что я попытаюсь показать при другой возможности. Страбона поразило обилие фракийских названий местностей в Троаде. Город по имени Илион существовал и в европейской Фракии, а также в Малой Азии. Профессор Вирхов, а также доктор Шлиман обнаружили множество аналогий между троянскими и старыми венгерскими древностями. Возможно, эта тайна объясняется тем фактом, что во времена Античности фракийские племена селились как на Тисе, так и на Скамандре. И если считать «фракийский» альтернативной формой понятия «тевтонский», замечательно, что к западу от реки Тисы, у слияния Дуная и Дравы в древности находился Тевтобургий.
Само название фракийцев, а также фрикийцев, как я считаю, можно объяснить из тевтонской филологии. Из того, что мы знаем о фригийской речи и других фракийских наречиях, мы видим замечательное родство отчасти с древнеисландским, отчасти с немецким. Греческие авторы свидетельствуют о том огромном влиянии, которое фракийская раса – одаренная в музыкальном, военном и вообще во всех отношениях – оказала на эллинский мир.
Измерения черепов, произведенные профессором Вирховом среди людей в Рен-Кей в 1879 году, и подобные же сообщения г-на А. Вейсбаха («О форме черепов греков») в Антропологическом обществе Вены показали замечательное совпадение между мезоцефалией или брахицефалией живого населения из «чисто греческой деревни» Рен-Кей и структурой черепов, найденных в соседнем Офринии. Слова «чисто греческий», которые использует профессор Вирхов, конечно, нужно воспринимать лингвистически, нежели в строгом смысле гомогенного происхождения. Я думаю, что классическая литература достаточно доказывает, что ранние эллинские завоеватели не только слились в Греции с местными «варварскими» племенами, но и то, что фракийцы – то есть германцы, – а также семитские элементы внесли с течением времени большой вклад в образование греческой национальности как в Европе, так и в Малой Азии. Разве Геродот (приведем лишь один пример) не говорит, что «из тщательных расспросов» он узнал, что даже Аристогитон и Гармодий были первоначально финикийского происхождения, а именно «финикиянами, прибывшими вместе с Кадмом… Афиняне же приняли их в число граждан на известных условиях, наложив на них много ограничений». Если вспомнить такие факты, то легко можно понять, что слово «греческий» с этнологической точки зрения означает гораздо больше, чем видно на поверхности.
Определенное решение с чисто антропологической точки зрения в таких случаях если не невозможно, то по меньшей мере настолько трудно, что историк и археолог безусловно должны проверять этнические связи своими собственными методами. В этом отношении то, что доктор Шлиман обнаружил среди доисторических руин в Гиссарлыке хорошо сохранившийся череп в кувшине, содержавшем человеческий пепел, представляется мне достойным внимания фактом. Профессор Вирхов даже выделяет это курсивом. Могу заметить, что подобная же находка была недавно сделана в Германии и, как кажется, поставила в тупик археологов. Тогда я указал, что еще в VII веке некоторые германские племена, например тюринги, сжигали на костре только тело, а не голову умершего: «Отрубив голову, труп по языческому обычаю предали огню» (см. «Житие Арнульфа Мецского»). Возможно, значение черепа, по которому можно судить о характере и интеллектуальных способностях человека, уже поразило наших предков; поэтому их погребальные обряды могли быть приспособлены к этому понятию. То, что тот же самый необыкновенный обычай встречается и на германской, и на троянской почве, в любом случае выглядит как еще одно звено в весьма любопытной цепи связей, в которой восточные тевтонцы – то есть фракийцы – образуют большой промежуточный отрезок.
В книге профессора Вирхова содержится много интересных материалов об остатках троянской цивилизации. Тринадцать отчасти цветных иллюстраций дают рисунки черепов, фрагментов керамики и других открытых вещей и являются полезным приложением к этой работе. Автор полагает как по характеристикам скелетов, так и по тому, что было обнаружено в погребениях и во множестве слоев руин в Гиссарлыке, что данное доисторическое население уже сделало значительный прогресс в культуре.
Этот вклад в решение троянского вопроса является ценным комментарием по меньшей мере к одному аспекту этого ряда известных во всем мире раскопок, которые, благодаря неутомимым рукам доктора Шлимана, принесли нам недавно новый сюрприз. Результаты последних поразительных открытий скоро будут представлены публике. Насколько мы знаем на данный момент, они отчасти изменят прежние заключения, однако в целом подтвердят точку зрения тех, кто считают, что некогда увенчанный замком холм Гиссарлык представлял собой место расположения древнего города, о котором в древности пели в греческих балладах, которые позднее слились в гомеровский эпос.
Карл Блинд
Журнал «The Academy» от 17 марта 1883 года

Приложение IV
Тевтонское родство троянцев и фракийцев
(Карл Блинд)

Лондон, 2 декабря, 1881
Доктору Шлиману.
Дорогой друг.
Я полагаю, что есть наияснейшие доказательства тому, что троянцы или тевкры принадлежали к фракийскому племени и что фракийцы были гетского, готского или германского происхождения; поэтому троянцы были первоначально тевтонским племенем.
Как и другие фракийцы, троянцы с течением времени отчасти эллинизировались; таким образом, их культура – а возможно, и речь – была смешанной. Однако как прямые, так и косвенные свидетельства их фракийского и, следовательно, гетского или готского происхождения, кажутся мне более чем убедительными при наличии исторических свидетельств, рассеянных на протяжении более чем тысячи лет – от Каллина до Иордана.
В нескольких страницах этого письма я могу лишь кратко указать на некоторые моменты. Каллин и Геродот говорят, что троянцы были тевкрами. Во время Каллина эти тевкры все еще были основными обитателями Троады. Пеонцы (сравни германское племя Paemani у Цезаря), ветвь фракийцев, которые жили на Стримоне (Strom), считали себя колонией тевкров из Трои. Тевкры, как замечает Грот, упоминаются вместе с мисийцами[567] у Геродота таким образом, что представляется, что между ними нет большой этнической разницы. Мисийцы (вместе с фракийцами, фригийцами и родственными племенами мы находим их в качестве союзников троянцев у Гомера), согласно Страбону и Стефану, были фракийцами, которые пришли из Европы в Азию, и Страбон подчеркивает, что в Троаде множество фракийских названий местностей. Неудивительно, что в Европе был фракийский город под названием Илион.
Фригийцы также были фракийским народом. Фригийцы, мисийцы и вифинская ветвь троянцев, согласно Арриану, все мигрировали из Европы в Азию. Фактически, как говорит Геродот, «народ фракийский после индийцев – самый многочисленный на земле». Таким образом, нас едва ли должно удивлять, что, хотя троянцы и фригийцы упомянуты как отдельные народы в гомеровском гимне Афродите, аттические трагики и римляне тем не менее называли древних троянцев фригийцами, в то время как Геродот именует их тевкрами. На самом деле эти различные племенные названия использовались альтернативно в поэзии или в других сочинениях для обозначения широко рассеянных и отличавшихся только диалектами народов одного и того же фракийского племени – точно так же как франки и швабы, баварцы и саксы и также датчане, шведы и норвежцы в общем принадлежат к тевтонской расе.
Может ли тогда prima facie, этот «самый многочисленный» из народов, быть каким-либо другим племенем, чем то, которое впоследствии было вытеснено греческими миграциями?
Само имя «фригийцы» объясняют, как «свободные»[568], то есть буквально это то же самое, что название племени «франки». Македонцы, которые говорили «Апродита» или «Билипп»[569] вместо «Афродита» и «Филипп», называли фригийцев Briges, Bryges или Brykai, однако не может быть никаких сомнений в том, что название Bryg, Bryk или Fryk означало свободного человека, «франка». Опущение носового звука в этом племенном имени встречается также в древнеисландском: в «Эдде» Frakkland – это франконская земля на Рейне, где Брунгильда (Сигирдрифа) спит на окруженной огнем заколдованной скале.
Я считаю возможным, что и само слово «фракиец», Thrax (Thrakk-s) или Threix (Threiks-), как называли фракийцев греки, может быть связано с Frakk, Frank, Phryg или Fryg и словом «свободный», или frei) фонетическая мена th и ph или f легко доказывается в других случаях как в греческом, так и в германских языках.
Фракийское племя было таким большим, что некоторые древние авторы делили мир на Азию, Ливию (Африку), Европу и Фракию. Очевидно, большое тевтонское племя, которое под множеством племенных имен рассеялось по всему региону из Центральной Азии к Балтийскому и Северному морю и которое, под именем тевтонов и кимвров, стало ужасом для Рима и которое в ходе Великого переселения народов как буря ворвалось в Южную и Западную Европу и даже в Африку, – первоначально было известно древним под именем фракийцев или фригийцев (франков).
Эти фракийцы – голубоглазые и рыжие, согласно указанию Ксенофонта за 500 лет до н. э., – были весьма воинственным и музыкальным народом, преданным вакхическим обычаям, но в то же время и склонным к философским рассуждениям. Фракия была домом Ареса и Орфея. Питтак, сын фракийца Гиррадия, был учителем Пифагора. Гермипп утверждает, что Пифагор принял фракийскую философию. Вифинские фракийцы дали миру множество ученых людей.
Не указывают ли со всей очевидностью эти военные, музыкальные, вакхические и философские наклонности на тевтонское происхождение?
Обычаи фракийцев, как они изображены в знаменитой сцене пира, данного Севтом (Seuth = Seyd, сокращенное от «Зигфрид») Ксенофонту; описание их платья и оружия, имена их вождей и все, что мы знаем об их языке, подтверждает это мнение. Среди фракийских имен есть множество, связанных с «кинжалом» и «копьем», имен с элементами Sig (победа), As (бог) и Teut (народ), имен, которые были обычны среди тевтонских воинов. Опять-таки большинство фракийцев, так же как германцы у Тацита, едва ли имели мечи: их основным оружием были щит и копье. Даже копье без металлического наконечника, только обожженное у конца на огне, встречается, по Геродоту, у фракийцев и, шестьсот лет спустя, у германцев Тацита[570].
Вы, мой дорогой друг, выразили легко понятное удивление тому, что не нашли никаких следов мечей в руинах Гиссарлыка, а также никаких форм, в которых их можно было бы отливать, в то время как Вы обнаружили сотни бронзовых мечей в гробницах Микен[571]. Однако в свете рассказа Геродота и Тацита о вооружении фракийцев и германцев и фракийских или тевтонских связях троянцев эта тайна вполне разъясняется.
У Страбона вся линия германских связей прослеживается от гетских соседей швабов до мисийцев, лидийцев, фригийцев и троянцев (VII. С. 3. 1–2). Геты, по Геродоту, являются «благороднейшими из фракийцев», а геты были готами. «Герцинский лес», в котором жили геты (и имя «Герцинский» используется для различных районов тевтонской земли, покрытых густым лесом, у Аристотеля, Цезаря, Страбона, Флора, Тацита, Плиния и Птолемея), – это не что иное, как древнегерманское Нагие, исландское Horgr в значении «лес»[572]*.
Согласно Страбону и Менандру, фракийцы и геты имели один и тот же язык. Даже даки (ср. Degen), обитавшие на стороне, обращенной к собственно Германии, имели тот же язык, что и геты; поэтому «геты надеялись на поддержку германцев против римлян». Можем ли мы в таком случае удивляться, что тевтонские имена – включая даже «Тевтобургий» – появляются в римские времена на земле, которая теперь является венгерской?[573]
Не следует забывать и того, что Страбон упоминает о фракийцах-кебренах в Европе, чье название то же самое, что и кебренцев в Трое (XIII. С. 1. § 21).
Гуттоны Пифея, гитоны Птолемея, готоны Тацита – это все племенные варианты названия «геты» или «готы». То же самое племя, которое Геродот помещает, как гетов, близ устья Дуная и у Черного моря, оказывается в IV веке в том же месте готами. Когда имя «геты» начинает изменяться в «готы», Спартиан ясно свидетельствует о том, кто они на самом деле такие. Капитолин, Флавий Вописк, Клавдиан, Магн Аврелий Кассиодор (который служил при Одоакре и Теодорихе) и Прокопий – все свидетельствуют об этом. Нужно ли тогда цитировать гота Иордана?
Имена с элементом «ска-» и «сиг-», столь широко распространенные на троянской, фригийской и фракийской земле – и о которых профессор Хауг сказал, что Сиго, скорее всего, имя собственное или троянское божество, – я полагаю, связаны с частыми среди тевтонцев именами с элементом «победа». (Ср. Sigi, Sigar, Sigebert, Sigebant, Sigfrid, Sigefugl, Sigegeat, Siggeir, Sigeher, Sighwat, Sigmund, Sigenot, Sigestap, Sigtyr, Sigtryg, Sigwart, Sigewein, Segest, Segimer; Sigyn, Sigrun, Sigrdrifa, Sigurlinn, Sigelind, Sigeminne и т. д.) Страбон говорит, что некоторых фракийцев звали «скайцами», о реке Скай, о крепости Скайон и о Скайских воротах в Трое. Тевтонские имена на «As-» также широко распространены среди фракийцев и родственных им лидийцев, фригийцев и мисийцев.
В тевтонском родстве фракийцев был убежден уже Фишарт и позднее Фосс, автор несравненного перевода Гомера. В то же самое время тщательное сравнение свидетельств античных авторов показывает близкое родство между фракийцами и троянцами. Илион в Малой Азии и Илион в Европейской Фракии, таким образом, выступают в туманной древности как две сторожевые башни древних тевтонцев на Востоке.
Карл Блинд

Приложение V
Местоположение и древность эллинского Илиона
(Профессор Махаффи)

Доктор Шлиман обратился ко мне с просьбой перепечатать эту статью как приложение к его новой книге об Илионе. Фактически это ответ на атаку, которую предпринял профессор Джебб на приложение, которое я опубликовал в предыдущем «Илионе», – атаку, которая сначала появилась анонимно в «Эдинбург ревью». Затем она была перепечатана с некоторыми изменениями для читателей «Хелленик джорнэл» автором и одним из редакторов этого журнала. Молчаливая отсылка к моему первоначальному приложению была столь очевидна, что не требовала доказательства, и я послал этот ответ в журнал. С того времени Брентано опубликовал новую брошюру на ту же тему и г-н Джебб – новую статью в «Хелленик джорнэл» (Hellenic Journal. Vol. 8. № 2. P. 203.) с ответом на мой ответ. Ему кажется, что я потребовал этого второго ответа. Я же остаюсь в полнейшем неведении на этот счет, хотя он зовет это «требование» почему-то «официальным». Я не собираюсь ничего добавлять к своей статье, я дописал лишь несколько примечаний, относящихся к его последнему ответу в «Хелленик джорнэл» (III. 204), чтобы показать, что он не опроверг мои аргументы.
В связи с раскопками доктора Шлимана в Трое встает интересный исторический вопрос, а именно: когда в действительности был основан исторический Илион? И ответ на этот вопрос предполагает другой, также достаточно интересный: находился ли исторический Илион на месте доисторической Трои?
Если его основание относится к недавнему, историческому времени, тогда можно сомневаться в отождествлении этих двух городов, и, следовательно, древние исследователи, которые отрицали это единство, отрицали также и древность Илиона. Таким образом, я предлагаю так кратко, как только возможно, рассмотреть факты в свете недавних дискуссий и прошу позволения ради краткости в данной статье именовать героический город Троей, а исторический – Илионом без дальнейших уточнений.
Доктор Шлиман и я независимо пришли к одному ответу на второй из поставленных вопросов. Его привели данные раскопок – а меня критический анализ исторических свидетельств древних – к тому, чтобы считать два города идентичными; и если мы перейдем от этого к дальнейшим выводам, то предполагаемое основание Илиона в историческое время на новом месте следует считать неправдой, и вполне возможно, что древнейший Илион наследовал и место, и традиции позднейшей Трои без какого-либо значительного перерыва. Таково было общее мнение в ходе всей греческой истории, пока один очень ученый человек, Деметрий из Скепсиса, не решил разрушить притязания илионцев, разбогатевших и возгордившихся от милостей Лисимаха, на героическую древность. Заключения Деметрия были приняты и пропагандировались Страбоном и, таким образом, завоевали некоторую популярность среди древних ученых. Однако большинство критиков наших дней, и прежде всего Георг Грот, наш основной исторический авторитет, признали, что теория Деметрия была не только новомодной и парадоксальной, но и не была основана ни на каких реальных и прочных данных. Таким образом, эта теория, опровергнутая критической проницательностью Грота, получила смертельный удар от раскопок доктора Шлимана. Любой, кто знаком хотя бы с элементарными принципами археологии, теперь уверен, что место, где находился Илион, было заселено в героические и доисторические времена, как ясно свидетельствуют культурные слои за многие века. Поскольку в Троаде нет никакого другого города, который предоставлял бы хоть малейшее свидетельство подобного рода, то положение, что Троя и Илион занимали одно и то же место, установлено так же прочно, как что угодно в древней истории.

В связи с этим интересно, почему Деметрий так старался опровергнуть общепринятое мнение, и как доктор Шлиман, так и я полагаем, что это можно приписать педантской ревности со стороны этого автора: будучи сам уроженцем Скепсиса и стараясь заставить людей поверить, что Эней был героем – правителем этого города, он решил опровергнуть притязания своих соперников-илионцев на ту же честь. Конечно, было бы смешно говорить, что Деметрий нарочно выбрал неверное место для Трои, «не желая принять притязание, с которым его критический ум втайне соглашался». Такое глупенькое «психологическое» объяснение (которое нам приписывает доктор Джебб) отнюдь не входило в наши доводы[574]. Мы только считаем (и разве у нас нет на этот счет обширных доказательств?), что завистливый педант мог уговорить себя встать на сторону ложной гипотезы и мог так убедить себя в ней, что стал совершенно серьезно принимать ее на веру.
Возможно, это чувство в Деметрии было разожжено соперничеством Илиона и Скепсиса за то, чтобы считаться резиденцией династии Энея. Его единственным позитивным доказательством (насколько нам известно) в притязании на такую честь для Скепсиса был очень слабый довод, а именно то, что Скепсис находился на полдороге между областью, приписанной Энею в «Илиаде», и Лирнессом, куда он бежал, когда его преследовал Ахилл (см.: Страбон. XIII. С. 607). Такой шаткий аргумент мог возыметь силу, только если бы притязания Илиона были опровергнуты. Зачем же Гомер пророчествовал:

Будет отныне Эней над троянами царствовать мощно,
Он и сыны от сынов, имущие поздно родиться[575].

Конечно, из этого пассажа следовал очевидный вывод: Эней царствовал в Трое[576], и Страбон говорит нам, что в основном так и считалось (хотя г-н Джебб думает, что это объяснение неестественно, и полагает, что отсутствие названия Троя говорит о смене резиденции). Об этом говорили различные дошедшие до нас легенды. Так, Дионисий Галикарнасский (Римские древности. I. 53) говорит о легендах, утверждавших, что Эней из Италии вернулся в Трою и царствовал там, оставив свое царство сыну Асканию – легенда, основанная на гомеровском пророчестве. Есть и другие рассказы (на которые намекает Гомер), что Эней нарушил верность Приаму и тем самым спас свою собственную партию в городе. Против этих легенд и почитания Энея в Илионе как героя Деметрий должен был найти свои аргументы, если хотел спасти мифический ореол Скепсиса. Каковы были его аргументы и как он убедил Страбона и даже некоторых современных ученых принять его теорию?
Я с самого начала должен подчеркнуть важное различие, пренебрежение которым должно подорвать любой довод в споре на эту тему; однако это различие достаточно очевидно и понятно. Когда мы говорим о «разрушении Трои», мы должны задаться двумя вопросами: 1) было ли оно полным и 2) было ли оно окончательным? Оба случая были бы достаточно исключительными, поскольку разрушить какой-либо город полностью – работа, требующая немалых усилий и упорства. Но даже если греческий город-государство оказывался полностью разрушенным, то, как только враг уходил, его место тут же оказывалось занято беженцами, так что в истории едва ли есть примеры, когда даже полное разрушение оказалось бы окончательным. Это было достигнуто в случае с Сибарисом посредством того, что а) течение реки было повернуто так, что она протекала над разрушенными зданиями, б) те, кто снова собирался поселиться на этом месте, были торжественно прокляты или в) в случае с Мантинеей – переселением жителей. Сторонники Деметрия знали и понимали это различие очень хорошо. Они почувствовали себя обязанными говорить о ненормальном разрушении города. Так, Страбон говорит, что «все окрестные города были опустошены, хотя и не совсем разрушены», но Троя, добавляет он, была не только разрушена «дотла», но и буквально каждый атом ее был унесен для строительства в других местах – любопытное свидетельство того, как Деметрий (авторитет Страбона) пытался ответить на очевидное возражение: место, куда он помещал Трою, не имеет никаких следов древностей. Отсюда и первое недоказанное положение. Даже сторонники этой теории считали его настолько слабым, что добавили другое. Согласно Страбону: «И позднейшие писатели согласно признают полное разрушение города, среди них и оратор Ликург (следует цитата)». Предполагают, пишет он, что это место было оставлено из-за того, что считалось зловещим, или потому, что Агамемнон наложил на него проклятие. «Позднейшие писатели» – это, конечно, не послегомеровские авторы вообще, как некоторые предпочитают это понимать, но партия Деметрия, в рядах которой среди более старых авторов находился и оратор Ликург[577]. Совершенно очевидно, что он был единственным более старым автором, говорившим об окончательном разрушении Трои греками.
Таким образом, мы вправе сказать, что нет никаких данных, доказывающих существование у исторических греков прочной веры в то, что Троя была окончательно разрушена. Некоторые старые авторы, такие как Платон, Исократ и Ксенофонт, судя по всему, полагали, что она была полностью разрушена греками, но никто, кроме Ликурга, никогда не утверждал, что она перестала быть обитаемой. К весомости аргументов Ликурга мы еще вернемся.
Но это еще не все. Можно ли утверждать, что среди исторических греков бытовало убеждение, что разрушение Трои было полным, если не окончательным? Действительно, Эсхил, Еврипид и их латинские подражатели изображают разрушение Трои «почти так же, как иудейские пророки изображают опустошение Тира». Однако не было ли в этом поэтической вольности и представляют ли они неколебимую традицию на этот счет? Отнюдь нет. Что же говорит Страбон – тот самый Страбон, которого сторонники Деметрия считают таким важным и достойным доверия автором? «Однако легенды об Энее, которые теперь в ходу (<..>), не согласуются с упомянутым мною сообщением об основателях Скепсиса. Согласно этим легендам, Эней пережил войну вследствие своей вражды к Приаму:

…гнев он всегдашний питал на Приама:
Ибо храбрейшему старец ему не оказывал чести,

(Ил. XIII. 460)
а правившие вместе с ним сыновья Антенора и сам Антенор спаслись благодаря гостеприимству, оказанному Менелаю в доме Антенора. Действительно, Софокл говорит в «Разрушении Илиона»[578], что перед дверью дома Антенора была повешена леопардовая шкура в знак того, что этот дом не должно разрушать». Затем Страбон говорит о далеких блужданиях героев. «Однако Гомер, по-видимому, расходится с обеими этими версиями, а также и с упомянутым выше преданием об основателях Скепсиса. Поэт ясно указывает, что Эней остался в Трое и после гибели рода Приама наследовал царскую власть, передав ее в наследство сыновьям своих сыновей». Как же легенду о полном, не говоря уже об окончательном, разрушении Трои можно называть неколебимой перед лицом столь известного авторитета? Гомер не был «неколебимым» в этом пункте, Софокл, самый гомеровский из всех трагиков, – тоже. Полигнот в своих знаменитых картинах в дельфийской Лесхе[579]* проиллюстрировал точку зрения Софокла на эту легенду, и его картины были известны всем посетителям[580]*. Они свидетельствовали о неполном разрушении, за которым последовало (согласно той же «Илиаде») повторное заселение городища и восстановление троянской монархии[581].
Таким образом, с самого начала к легенде о взятии Трои существовало важное дополнение – или, как я допускаю, вариант, – который утверждал, что после ее захвата городище не осталось пустым, но было заселено родом Энея. Софокл даже предполагает, что и разрушение не было полным. И именно поэтому никто в ходе первых столетий греческой истории не собирался отрицать претензий Илиона на то, чтобы быть Троей греческой поэзии. Именно такова была действительная причина того, что Страбон, обладая всеми точными сведениями, не говорит о том, что эту претензию поддерживает какой– либо другой писатель, кроме Гелланика. Все остальные считали это само собой разумеющимся.
Теперь отложим легенду о неполном разрушении и постараемся доказать возможность, что местоположение города осталось неизменным. Это также поддерживают многие важные свидетели. Ксеркс посещал это место и восхищался его знаменитыми реликвиями так, что это не оставляет никаких сомнений, какое мнение на этот счет существовало среди его греческих подданных. Слова Геродота не оставляют никаких сомнений в том, что он также разделял это мнение. Миндар[582]* показывает наличие того же мнения, как и Александр Великий. Историки, которые сообщают об этих визитах, никогда не выражают никакого сомнения или скептицизма и, таким образом, являются независимыми свидетелями. Зачем еще нужны дополнительные доказательства? Когда никто и не думал сомневаться, никому не приходило в голову утверждать. Лучший современный специалист по свидетельствам греческих историков, Георг Грот, говорит как об очевидном, что это было общее мнение во всем греческом мире. Лучший специалист по римским авторам, Л. Фридлендер, позитивно это утверждает, и на фоне теории Страбона это было общее мнение и во всем римском мире[583].
Весьма характерно для поведения Деметрия, что он прошел мимо весомых исторических доказательств, основанных на поведении и на согласии ведущих общественных деятелей древности, и решил напасть на утверждения писателя, компилятора местных легенд, который, будучи непосредственно знаком с Илионом, записал сохранившиеся там легенды в своей «Тройке» и, таким образом, дал теории об отождествлении Трои с Илионом формальную поддержку. Мы не знаем, говорил ли он только о частичном разрушении; скорее всего, это так и было. Но случилось так, что сама тема, затронутая этим писателем – Геллаником, – вынудила его вступить в противоречие с теориями Деметрия, и поэтому его следовало опровергать. Говорили, что он был слишком пристрастен в пользу илионцев. Конечно, если человек собирает местные легенды, то у него вряд ли что получится, если он не найдет общий язык с местными жителями. Несомненно, он полностью записал без каких-либо перемен или скептического критицизма то, что они говорили. Возможно, о Скепсисе он не сказал ничего. Нет никаких дальнейших данных о том, что он оказывал кому-то особое предпочтение. Очевидно, что основное доказательство со стороны илионцев, помимо глубокой древности их храма Афины Илионской, состояло в ежегодном паломничестве локрийских дев, которых посылали для искупления преступления Аякса[584]*. Страбон и Деметрий возражают, что эта легенда не гомеровская. Но она по меньшей мере такая же древняя, как и древнейшие киклические поэты[585]*. Ежегодное посольство этих девушек должно было быть следствием какого-то несчастья, постигшего Локры, и проводиться по приказанию какого-то древнего оракула. Утверждение Страбона, что его не было до персидского господства[586], маловероятно и не подтверждается доказательствами, и, если даже принять его, оно доказывает, что уже в эту эпоху этот храм был всеми признан как храм гомеровской Афины.
Таким образом, это опровержение Гелланика было очень слабым, и поскольку авторитет Гелланика как древнего и достойного доверия автора имеет фундаментальное значение в данном вопросе, то наше внимание привлекают современные атаки на его достоверность. Мы можем отвергнуть свидетельства Гелланика или на общих основаниях, поскольку он был некритичным логографом[587]*, или на частных – поскольку известно, что он давал недостоверную информацию в других случаях, там, где мы можем проверить его достоверность. Первая причина сама по себе слаба и недостаточна, поскольку, хотя, может быть, Гелланик и не мог со всей проницательностью критиковать имевшиеся у него материалы, он тем не менее мог быть честным и аккуратным собирателем легенд, а это все, что в данном случае нам нужно. Но это, по крайней мере, мы можем за ним признать – по той веской и убедительной причине, что один из самых суровых критиков логографов, Дионисий Галикарнасский, хотя с презрением говорит о них как классе, постоянно ссылается именно на этого автора, Гелланика, как на авторитет по части местных легенд. Так, в первой книге своих «Римских древностей» он цитирует Гелланика по меньшей мере четыре раза, один раз без замечаний, один раз (с. 35) не соглашаясь с ним, хотя и без неуважения. Но остальные случаи более важны. Он говорит (с. 38): «Самая достоверная из всех легенд о бегстве Энея, которую из древних историков признает Гелланик, такова». В другом пассаже (с. 22) он обобщает легенды о переселении сикулов на Сицилию, как их рассказывают «достойные доверия» авторы. Кто же эти авторы: Гелланик, Филист, Антиох и Фукидид\\\\ Это показывает, что Дионисий во всяком случае уважал авторитет Гелланика и, таким образом, в этом частном случае вступал в противоречие со своим общим презрением к логографам[588]. Не должно нас удивлять и то, что даже сам Фукидид, который никогда не цитирует других авторов, выбрал одного Гелланика, чтобы покритиковать его хронологию. Эта одиночная цитата явно свидетельствует о важности Гелланика как автора. Такой спорщик, как г-н Джебб, конечно, вправе изобразить удивление на такой аргумент. Однако я с уверенностью предлагаю его тем, кто хочет знать правду. Очень серьезный автор, который, как правило, ни на кого не ссылается, выделяет одного писателя и говорит, что этот человек, писавший о той же самой эпохе, не вполне точен. Из того, что я знаю о привычках древних историков, следует предположить, что такое одиночное упоминание делается именно из-за важности этого писателя, а зачастую и потому, что автор копирует его.
Однако разве нет отдельных случаев, где можно показать, что Гелланик неточен и недостоин доверия? Это второй пункт аргументации. Конечно, такие случаи есть. Страбон уверяет, что он ошибся, предполагая, что старые, но никому не известные города в Этолии, такие как Олен и Пилена[589]*, все еще существуют, никем не потревоженные, и что весь его рассказ отмечен «величайшей небрежностью» (<..>). Может быть, это и правда, однако разве незнание этолийской географии хоть как-то доказывает его неточность относительно Трои? С тем же успехом можно использовать тот же аргумент и по отношению к его критику Страбону. Достаточно легко пустить в него его собственную стрелу. В своем рассказе об Арголиде Страбон говорит о Микенах, чьи руины тогда, как и теперь, были одними из самых замечательных в Греции. Что же наш ученый и точный Страбон, чей авторитет столь велик среди современных последователей Деметрия, говорит о Микенах? «В позднейшие времена (и в этом он тоже был не прав!)[590] Микены были до основания разрушены аргивянами, так что теперь не найти даже следов города микенцев» – <..>![591] (VIII. C. 372. – Пер.). Здесь он употребляет почти те же слова, что были им сказаны по поводу его воображаемого месторасположения Трои – и по отношению к великим и знаменитым руинам Греции, не о каком– нибудь Олене или Пиленах, но о царственных Микенах! Таким образом, аргумент, что автору вообще не следует верить, если он не прав или недостоин доверия в каком-нибудь одном пункте, можно с таким же правом приложить и к самому Страбону. И однако, те, кто нападает на этом основании на Гелланика, восхваляют ученость и точность Страбона как находящиеся вне всяких подозрений.
Теперь обратимся к противоположной стороне спора и, достаточно защитив Гелланика, который утверждал, что Троя стала Илионом, не изменив своего местоположения, рассмотрим единственного достоверного древнего свидетеля со стороны Деметрия – оратора Ликурга. Он ясно говорит, что Троя после ее полного разрушения остается необитаемой вплоть до его времени. Должно ли это утверждение перевесить согласие всех авторов с другой стороны? Разве не является общеизвестным фактом, что аттические ораторы проявляли значительные вольности в своих исторических отсылках? Действительно, говорят, что Ликург был человеком, сведущим в древних легендах, и, скорее всего, был представителем наиболее обоснованного в его время мнения по данному вопросу. Однако насколько позволяют нам сказать наши положительные данные, он скорее больше знал произведения трагиков и на него произвели столь сильное впечатление такие пьесы, как «Гекуба» или «Троян ки», что он, естественно, в самых сильных выражениях должен был говорить о разрушении Трои. Возможно, он позволил себе просто риторическое преувеличение, которое могло цитироваться всерьез только из-за недостатка доводов на стороне Деметрия[592]. Мне кажется, что слова Ликурга стоят в одном ряду с описанием у Лукана визита Цезаря на опустошенное городище Трои, которое настолько откровенно продиктовано воображением, что мало кто осмеливается цитировать его как достоверное свидетельство.
Однако недавно утверждение Ликурга получило поддержку посредством довольно остроумного аргумента, который заслуживает рассмотрения. Утверждали, что данная речь была произнесена вскоре после битвы при Гранике и что тогда Илион только что был «впечатляющим образом расширен» (впоследствии г-н Джебб «обнаружил», что эта его формулировка не предполагает строительства новых зданий!) Александром, провозглашен городом свободным от податей и т. п., так что вопрос о положении Трои стоял в то время на переднем плане. Это дает (как нам говорят) особый смысл утверждению Ликурга и делает невозможным, чтобы его слова были случайными. В моем приложении к «Илиону» Шлимана я принял эту интерпретацию данных об Александре и Илионе, однако теперь я признаюсь, что ошибался. В этом случае достаточно очевидно, что Александр только делал обещания и давал распоряжения; даже после своего полного успеха он все еще только давал обещания, которые осуществились только тогда, когда за дело взялся Лисимах. Страбон имел в виду то, что (как он думал) Август старался близко подражать Александру, и поэтому он выделяет предмет, который в то время не имел реальной важности. Однако очевидно, что мы переводим простые обещания Александра в факты. Процитируем следующее (Страбон. XIII. С. 593): первые свои обещания Александр сделал, переправившись в Азию, – «впоследствии же после разгрома персов он отправил туда благосклонное послание, обещая построить великий город, сделать храм знаменитым и учредить священные игры». Эти слова явно создают впечатление, что Александр извинялся перед илионцами за то, что не выполнил свои предыдущие обещания. Конечно, о простых обещаниях юного царя говорили мало в свете тех гигантских событий, которые охватили тогда весь мир. Однако илионцы помнили о них и вынудили Лисимаха их исполнить. Впоследствии, с помощью биографов Александра сцена жертвоприношения стала хорошо известна. Совпадение во времени между речью Аикурга и обещаниями Александра не имеет никакой исторической важности. Ибо торжественное жертвоприношение Александра Афине Илионской было традиционным жестом, который так часто повторяли греческие полководцы, что он не должен был привлечь к себе никакого особого внимания. Признание Илиона как действительного места, где находилась Троя, конечно, могло быть «политическим и некритическим», однако оно доказывает – если что– нибудь может это доказать, – что общая традиция была не та, что выражена в речи Аикурга, но та, которую Ксеркс и Миндар освятили своими торжественными актами и которую, как мы знаем, еще никто доселе не отрицал.
Есть еще один момент, который требует комментария и по поводу которого до сих пор почти не было несогласия. «Около 190 г. до н. э. Деметрий из Скепсиса, – пишет г-н Джебб (Хелленик джорнэл. Т. 2. С. 26), – тогда еще мальчик, запомнил, что Илион находился в состоянии упадка. Это было заброшенное место, на домах не было даже черепичных крыш. Нет ни малейших причин сомневаться в этом» и т. д. Он полагает, что пренебрежение Селевкидов после смерти Лисимаха и вторжения галлов являются достаточным объяснением того, что великие начинания Лисимаха были доведены до такого состояния. Г-н Грот думает иначе, и его так удивляет это личное заявление Деметрия (в котором он не сомневается), что он предлагает даже поменять местами некоторые фразы в тексте Страбона и применить к Александрии Троаде те огромные размеры и величие, которые, как здесь сказано, Аисимах даровал Илиону. Однако я думаю, что те факты, о которых ясно говорит сам профессор Джебб, ведут к другому заключению. Несомненно, Илион в ходе большей части исторического периода был очень незначительным городом, но этот момент, на котором г-н Джебб так часто настаивает, важен только для тех, кто защищает теорию Деметрия. Однако два факта, относящиеся к III веку до н. э. и ко второй его части, показывают, что, став один раз городом, Илион сохранял определенное положение. Около 228 года до н. э. какие-то галлы – наемники Аттала – осаждали Илион, однако были отбиты с помощью 4000 человек из Александрии. Это показывает, что он не только не был необитаем, но был городом, имевшим гарнизон и защитные сооружения. Надпись, обнаруженная на Гиссарлыке и относящаяся к той же эпохе, возможно к концу III века, показывает, что Илион был главой федеральной лиги окружавших его греческих городов (Jebb. Op. cit. P. 24). Около 189 года до н. э. начинаются римские милости. Спрашиваю, возможно ли, чтобы город, бывший главой лиги городов, которая выстояла осаду в 228 году до н. э., оказался бы в разрухе и развалинах между этой датой и 190 годом до н. э.?[593] Мне это кажется весьма маловероятным, и я могу лишь подозревать, что Деметрий, говоря о великих милостях римлян и быстром подъеме города, просто основывался на своем воображении, говоря о жалком месте, которое римляне решили почтить.
Моя оценка Деметрия заставляет относиться с большим подозрением к рассказам о его воспоминаниях и сомневаться, действительно ли Илион находился в таком плачевном состоянии в конце III века до н. э. Другой выход из этого положения, предложенный г-ном Гротом, мне кажется довольно трудно принять. Но здесь мы ступаем на весьма нетвердую почву и имеем дело просто с предположениями.
Мне остается кратко обобщить ту точку зрения, которую я поддерживаю в соответствии с текстом доктора Шлимана и приложением на эту тему.

1. Мнение, что Троя была полностью разрушена, хотя и было почти всеобщим, особенно после того, что писали трагические поэты, не составляло всей троянской легенды. Были также тра– диции о частичном сохранении Трои благодаря тому, что в городе существовала греческая партия.
2. Мнение, что с тех пор это место оставалось заброшенным, не было частью легенды и не было необходимым следствием даже для тех, кто считал, что разрушение было полным.
3. Вывод, что Троя выжила под властью рода Энея, который явственно напрашивался на основании «Илиады», стал, таким образом, широко распространенным, и даже Страбон говорил об этом как об общем мнении.
4. У нас нет сведений о том, что претензии исторического Илиона на то, что он находится на месте гомеровской Трои, опровергались каким-либо другим писателем, помимо Деметрия (около 160 до н. э.), за исключением оратора Ликурга: остальные наши данные перевешивают его утверждение.
5. Эти претензии были поддержаны еще в древности торжественными жертвоприношениями Афине Илионской, совершенными Ксерксом (480 до н. э.), Миндаром, Александром Великим и другими полководцами, а также тем, что говорят и подразумевают Геродот, Феофраст, Дикеарх и другие[594].
6. В частности, Гелланик, древний и уважаемый автор, которого даже критичный Дионисий цитирует как авторитет, сообщает местные предания илионцев, которые исходили не только от древних храмов и реликвий, но и от древних обычаев, основанных на несомненной вере в историческую преемственность легендарной Трои и Илиона.
7. Есть некоторые данные, что Деметрий питал личную враждебность к претензиям илионцев 1) потому что Илион внезапно поднялся и, пользуясь поддержкой от милостей царей, начиная с Лисимаха, вел себя оскорбительно по отношению к другим городам Троады. И разумеется, он был враждебен 2) потому что претензии Скепсиса на то, что его якобы основал Эней, которые поддерживал Деметрий, были бы уничтожены.
8. У нас нет данных о повторном основании Илиона в историческое время; случайная догадка Деметрия о том, что это произошло в лидийскую эпоху, – это просто самая поздняя дата, к которой он осмелился отнести это событие, поскольку в эпоху Ксеркса город уже был старым и всеми признанным.
9. Можно сказать, что «открытия доктора Шлимана дали окончательное доказательство тому положению, которое я защищаю», и дают уверенность в том, что исторический Илион находился на месте древнего города и был наследником традиций многих предшествующих веков.

Рецензируя трактат бедного Брентано в «Академи», я сказал (в качестве доброй шутки), что совершенно бессмысленно критиковать Гелланика или Деметрия, поскольку работы обоих утрачены, и я считаю, что спорить о таком вопросе – занятие для педантов. Конечно, в этом можно обвинить и меня, и я действительно виноват, что занялся подобными глупостями. Однако есть некий логический интерес в том, чтобы опровергнуть аргумент a priori, основанный чисто на рассуждении, противопоставляя ему противоположный такой же. Думаю, что я показал, что есть более веские основания считать, что Гелланик – достойный доверия автор, а Деметрий доверия не достоин, чем наоборот, как считает г-н Джебб, и на основании тех же самых текстов, но я не могу надеяться его убедить. И это именно потому, что у нас недостаточно данных, чтобы преодолеть такое упорное сопротивление. Г-н Джебб говорит, что у нас есть «множество данных» по поводу общей достоверности текстов, которые пересказывают другие авторы, и они, как он считает, вполне достаточны. Он добавляет, что «древние цитаты из Гелланика занимают двадцать четыре большие страницы в издании Мюллера». Возможно, он не ожидал, что читатели станут проверять его утверждение или задаваться вопросом о его значении. Значит ли слово цитаты действительно цитаты из Гелланика или просто пересказы того, что он говорит? Значит ли двадцать четыре большие страницы страницы большого размера или страницы, содержащие много букв? Что касается первого, я могу сообщить читателю, что на всех этих двадцати четырех страницах нет и десяти строк, которые были бы дословной цитатой. Остальное – туманные упоминания или пересказ фактов, сообщенных Геллаником. Вот вам и «множество данных» о Гелланике. «Множество данных» о Деметрии выглядят еще более странно. Нам ни слова не говорят о том, сколько от него сохранилось строк или слов. Но «один немец даже написал специальную работу по Деметрию»! В ожидании более подробного рассказа об этой «работе» я хочу спросить: разве неизвестно, что многие германские филологи предпочтут написать работу об авторе, сочинения которого безвозвратно утеряны, нежели об авторе, который до нас дошел? Но утверждать такое как доказательство того, что мы много знаем о Деметрии?!
Однако, несмотря на все эти трудности, наш профессор говорит (с. 203), что его мнение, будто в общем и целом древние не верили в претензии Илиона, «пользуется всеобщей поддержкой ученых, которые специально занимались этим вопросом».
В последнем номере «Джорнэл» (Т. 4. № 1. С. 155) он также пишет: «Интеллигенция древности решительно отвергала – как я уже доказал в этом журнале – гомеровские претензии исторического Илиона».
Я не могу закончить без прямого ответа на такие утверждения. Что касается первого: среди множества ученых, которые утверждали и продолжают утверждать, что претензии Илиона поддерживались древними вплоть до эпохи Деметрия, я выберу лишь двух великих авторитетов, на которых г-н Джебб мог бы сослаться: Грота в прошлом поколении и Фридлендера в нынешнем. Оба они решили этот вопрос еще до того, как их решение получило поразительное подтверждение благодаря раскопкам доктора Шлимана. И решили они не в пользу г-на Джебба. Фридлендер все еще может оценить любые вновь полученные новые данные. В последнем издании своей книги, содержащем тщательный пересмотр этого вопроса, он решительно придерживается своей прежней точки зрения – а именно что даже после того, как Деметрий и Страбон обнародовали свою новую теорию, она не получила какой-либо поддержки от общественного мнения.
Что касается второго утверждения, то я могу только добавить, что «интеллигенция древности» г-на Джебба включает:
Деметрия из Скепсиса, Страбона, каких-то ученых господ и дам из Александрии, оратора Ликурга и поэта Лукана. Она исключает: греков, которые сопровождали Ксеркса и давали ему советы; греков того времени, когда были установлены локрийские жертвоприношения; Геродота, Гелланика, греков в свите Миндара, Ксенофонта, греков в свите Александра Великого, диадохов, римлян как до, так и после Страбона, Тацита и т. д., и т. д.
Однако вряд ли мы можем надеяться, что эти доводы, какими бы сильными они ни были, закроют этот долгий и ожесточенный спор.
Д.П. Махаффи

Приложение VI
О древнейшем греческом поселении на Гиссарлыке
(Профессор Рудольф Вирхов)

Обстаден, кантон Гларус, 15 сентября 1883 года
Мой дорогой друг Шлиман.
Вы желаете получить мои заметки о характере предметов, обнаруженных в тех слоях холма-цитадели Гиссарлык, которые соответствуют третьему, четвертому, пятому и шестому городам, согласно Вашей классификации. Хотя здесь, на озере Вал– ленштадт, я и нахожусь вдали от всех литературных источников и от моих собственных заметок, однако в ответ Вашим английским критикам я с радостью сообщу по памяти то, что наблюдал как свидетель на Ваших раскопках в марте и апреле 1879 года. Я могу сделать это с тем большей уверенностью, что особое внимание уделял именно керамике в ее хронологическом порядке.
Надежной точкой отсчета для этих рассуждений, как мне представлялось, была стена из отесанных камней, которая на большом расстоянии сохранилась в своем первоначальном положении и которую Вы в то время считали стеною Лисимаха. Правильно или нет это объяснение, в любом случае она давала нам фиксированный момент для датировки и в то же самое время была совершенно новым архитектурным элементом, который не встречается в более глубоких слоях. Таким образом, я неоднократно своими собственными руками исследовал те слои руин, на которых была воздвигнута эта стена. Нигде в них я не нашел ни одного фрагмента терракоты или каких-либо других предметов, которые могли бы считаться римскими. Здесь также отсутствовали те остатки (керамики), которые обнаруживаются в таком изобилии в самых верхних слоях – в слое Нового Илиона, – на которых был бы расписной орнамент, геометрический или фигурный, или которые бы своей особой формой (такой, например, как маленькие тарелки или кувшины со сложной ножкой) имели бы явно греческий характер.
Напротив, непосредственно под стеной на не очень большой глубине были обнаружены многочисленные фрагменты светлой желтовато-серой терракоты, расписанной коричневым цветом и блестящей. По большей части эта раскраска образовывала горизонтальные ленты или полосы с размытыми краями, а не четко определенные линии или зоны, что было бы явственным свидетельством более развитого художественного мастерства. Действительно, это были фрагменты архаических сосудов, чей технический стиль, конечно, напоминал одну из архаических эллинских ваз, однако, по моему мнению, нельзя было никоим образом с уверенностью показать, что эти сосуды были греческого происхождения. Однако я считаю, что можно безо всяких сомнений временно считать их архаически– эллинскими.
Я не видел подобных фрагментов терракоты ни в одном из более глубоких слоев. Действительно, в большинстве самых глубоких слоев были найдены вазы и фрагменты ваз, которые при изготовлении, очевидно, были помыты или протерты водой либо каким-то влажным предметом (например, большой или малой щеткой или тряпкой) и таким образом разглажены; а также вазы или фрагменты ваз, при изготовлении которых вода, возможно, была смешана с окрашивающим элементом, в частности железистым, который либо был красным, либо покраснел в результате обжига. Однако этот красный цвет совершенно отличен от блестящего коричневого вышеупомянутых архаических фрагментов; он не образует ни полос, ни лент, но имеет однотонную окраску.
Однако здесь следует заметить, что во многих случаях на этих вазах также можно наблюдать блестящие полосы, которые иногда кажутся несколько более темными и которые на первый взгляд можно связать с блестящими коричневыми полосами на фрагментах в верхнем слое. Но я уже доказал в своих лекциях перед Берлинским антропологическим обществом и в своем трактате о древних троянских могилах и черепах, что здесь мы имеем дело с весьма особым техническим процессом, а именно с последующей полировкой уже изготовленного сосуда, которая выполнялась с помощью твердых предметов, возможно специальных полировочных камней. Такая полировка, однако, встречается даже в самых глубоких слоях Гиссарлыка и на очень древней керамике, обнаруженной в Бесика-Тепе (см.: «Илион». Т. 2, с. 379). Кроме того, блестящие полосы обычно не горизонтальны, а вертикальны, иногда они бывают косыми и часто неправильными, пересекающимися друг с другом и т. д.
Таким образом, использование, собственно говоря, цвета, особенно темно-коричневого, который безо всякой полировки становился блестящим во время обжига и который на более светлом фоне является наиболее примитивной формой настоящей живописи, хотя живописи еще совершенно неопределенной и нигде не развившейся в остроугольные фигуры, – использование, повторяю, собственно такого цвета является, таким образом, сравнительно современным в слоях Гиссарлыка и характерным лишь для того слоя руин, который следует непосредственно под стеной из обработанных блоков. Стало быть, если фрагменты ваз можно считать архаически-эллинскими, то из этого следует, что древнейшие следы эллинской культуры залегают весьма неглубоко под поверхностью. Относить этот слой к македонскому времени означало бы фактически предполагать весьма странную концепцию керамического искусства этого позднего периода эллинской культуры. Даже в Италии, которая, как можно доказать, перенимала некоторые имевшие хождение в Греции узоры керамики, такая керамика относится скорее к доисторическому периоду, который в последнее время нередко называют пеласгийским.
Таким образом, видя, что эта весьма характерная архаическая керамика полностью отсутствует в более глубоких слоях Гиссарлыка, нам весьма трудно найти что-то такое, что, собственно, можно было бы хоть как-то считать в них греческим. С равным успехом можно считать греческими многие вазы из Мексики и Юкатана и даже с реки Амазонки! Даже терракотовые вазы с Санторина, которые я тщательно исследовал во Французской школе в Афинах по возвращении из Троады, позволяют более общее сравнение, но не идентификацию. Их гораздо легче связать с древней эллинской керамикой, которую можно опознать в Гиссарлыке, по крайней мере в одном из слоев, который английский критик считает спорным. Эти слои, вплоть до шестого города включительно, собственно троянские, или скорее следует сказать – малоазийские[595], то есть они имеют ярко выраженный местный характер и напоминают друг друга гораздо больше, чем какую-либо известную нам местную эллинскую керамику.
Для многих из этих слоев сравнительная археология предлагает ценные аналогии. Так, например, как я уже неоднократно писал, черная керамика первого города повторяется – в отношении как технического стиля, так и моделей – в швейцарских озерных поселениях и в северо-италийских и южно-германских гробницах; точно так же можно, как Вы доказали, найти аналоги терракотовым вазам шестого города в погребениях Центральной Италии и, как я полагаю, также в террамаре Эмилии. Можем ли мы из этих аналогий сделать вывод о существовании прямых связей между древними троянцами и людьми Запада? Решение этого вопроса следует отложить до появления дальнейших и весьма обширных исследований. В любом случае мне кажется недопустимым немедленно предполагать прямые этнические связи там, где могло, видимо, быть огромное количество промежуточных звеньев. Ибо в таких исследованиях мы не можем ограничиваться исключительно керамикой, но должны принять во внимание все найденные предметы, особенно предметы из камня и металла. В этом отношении я полагаю, что имею право сказать, что до настоящего момента в Европе неизвестно ни одного места, которое могло бы находиться в прямой связи с любым из шести нижних городов Гиссарлыка. Разумеется, если мы будем считать керамику с коричневыми полосами эллинской и, таким образом, подверженной европейскому влиянию, то это влияние представляется совершенно новым и чужеземным и проявившимся в относительно позднее время.
Однако в пределах слоя руин шести нижних городов, которые, по моему мнению, принадлежат местной азиатской культуре и которые поэтому я могу обозначать как троянские, есть поразительные различия, поскольку характерные формы исчезают и появляются другие. Так, черная керамика первого города исчезает, и так же появляются вазы шестого города, особого стиля, который Вы назвали лидийским. Насколько я понял Вас, Вы не придаете этому названию особого, решающего смысла: Вы просто хотите кратко выразить тот факт, что в шестом городе мы сталкиваемся с новым, измененным стилем керамики, и я вполне согласен с Вами в том, что эта революция была вызвана не европейским влиянием. Мне кажется несомненным, что обитатели всех шести нижних городов не только были азиатами, но и что они не были подвержены влиянию специфически греческой культуры. С другой стороны, я считаю очевидным, что вышеупомянутые изменения пришли не изнутри и не были результатом спонтанного прогресса во вкусе или технических умениях троянцев, но что они были вызваны внешними влияниями. Многие из этих влияний, как, например, египетское, могли быть введены с помощью мореплавателей; другие, и, возможно, большую их часть, как мне кажется, стоит отнести за счет малоазийских соседей. Однако что касается этого, то только тщательное изучение каждого отдельного слоя может показать, действительно ли изменение стиля было вызвано совершенно новой колонизацией холма-цитадели или же только введением новых образцов и торговлей. Возможно, и то и другое внесло свою лепту: а именно новая колонизация при основании второго города и последовательная вариация в стиле и техническом умении в последующих городах.
Но если уж говорить об упреках Ваших критиков, все эти соображения представляют лишь второстепенный интерес. Ибо для решения спорного вопроса самое существенное – определить границу, после которой впервые можно опознать влияние эллинской культуры, и это должно быть не просто произвольно принятое эллинское влияние, отвечающее, возможно, тому, что некоторые теперь называют «общеарийским», но эллинское влияние, имеющее определенный археологический характер, который можно связать с предметами, найденными в определенных местах в Греции. Вследствие всего того, о чем я говорил выше, эту границу следует установить очень недалеко от поверхности холма-цитадели; и даже если считать, что вазы с коричневыми полосками являются архаическими эллинскими, то граница лежит недалеко от основания стены из обтесанных блоков. Непосредственно ниже этой границы следуют слои, которые все я должен самым решительным образом назвать доисторическими, но которые, однако, по-моему, принадлежат различным народам. Брахицефальные черепа, найденные до сих пор только в самом нижнем городе, имеют свои ближайшие аналоги в армянских черепах; долихоцефальные черепа сожженного города нельзя связать с ними.
Я полагаю, что эти краткие заметки могут соответствовать тому, что Вы, мой дорогой друг, от меня ожидаете. Во всяком случае, они являются выражением откровенных и совершенно независимых и непредубежденных наблюдений, сделанных на месте.
Рудольф Вирхов

План VII


f, fa, fc – дома и стены укрепления первого города
pw, p, O, ow – башни стен укрепления акрополя второго города первого периода
RC и NF – двое ворот акрополя второго города первого периода
E, D и va – стены домов второго города первого периода
BC – стена второго нижнего города
FM, OX – ворота акрополя второго города второго периода
GM – башня стены акрополя второго города второго периода
A, B, C, W, rx и rb – здания акрополя второго города в период его полной перестройки
xm – стена здания третьего города.
HS и HT – здания того же времени;
другие постройки третьего города, заполняющие весь акрополь, исключены во избежание перегрузки данного плана, но их можно увидеть на плане I «Илиона»
tz – эллинистический колодец
L – римские Пропилеи
R – глубокая шахта
SS – большая северо#восточная траншея
ST – юго#восточная траншея
X – Z – большая северная траншея
Q – большая южная траншея
mz – западная траншея
nz – северо#западная траншея
q и WV – глубокие траншеи

План VIII

загрузка...
Другие книги по данной тематике

Александр Кондратов.
Погибшие цивилизации

Генрих Шлиман.
Илион. Город и страна троянцев. Том 2

Андрей Низовский.
100 великих археологических открытий

Теодор Кириллович Гладков.
Тайны спецслужб III Рейха. «Информация к размышлению»

Александр Колпакиди.
Спецназ ГРУ: самая полная энциклопедия
e-mail: historylib@yandex.ru