Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Генрих Шлиман.   Илион. Город и страна троянцев. Том 1

§ III. Город Илион, Илий, или Троя

Илион, или Троя, резиденция Приама, город, осажденный греческой армией под командованием Агамемнона, поэт именует и он часто использует последнее название как для города, так и для относящейся к нему территории, называя ее («жирной и плодородной»). , с другой стороны, используется только как наименование города»; однако древнейшая форма была, очевидно, – с «вау» или дигаммой[611]. Средний род – – встречается у Гомера только однажды[612], и поэтому Аристарх считал этот пассаж поздней интерполяцией[613]. Однако эту форму переняли трагические поэты[614]; она также часто используется и у прозаиков[615]. Латинские писатели используют соответствующие формы – Ilium и Troja, причем последнюю предпочитают поэты, поскольку слово Ilium нельзя было вставить в размер гекзаметра. Морритт[616] предполагает, что происходит от , turma («отряд»), и что была Марсовым полем Трои; это, как он считает, было открытое поле у Араблара[617].
У Гомера этот город имеет следующие эпитеты: «с широкими стогнами» [618], «высокотвердынная» [619] и «благозданная» [620], «(град) устроением пышный» [621]; «веселая» [622]; «конеобильная» [623], «град великий» [624], «высокотвердынная» ( (буквально – «с крепкими стенами»)[625], «высокая» [626]; «святая» ()[627] и , то есть «высокая» или «возвышенная»[628]; «шумная ветрами Троя» [629]; «священная» )[630]. В Трое был акрополь, именовавшийся «Пергамом» , который стоял выше, чем остальной город, и имел эпитет [631] («священный») и [632] («высочайший»). Здесь стоял прекрасный дом Приама, построенный из полированного камня с пятьюдесятью комнатами, где спали его сыновья со своими законными женами; в то время как напротив, в пределах внутреннего двора, на верхнем этаже, было еще двенадцать покоев, также из полированного камня, близких друг к другу, где зятья Приама спали со своими целомудренными супругами[633]. Перед дверями этого дворца находилась агора[634]. Здесь также стояло искусно построенное жилище Гектора[635] и прекрасный дом Париса, который он построил сам с помощью лучших строителей плодородного Троянского царства:

Гектор великий достигнул Парисова пышного дома.
Сам он дом сей устроил с мужами, какие в то время
В целой Троаде холмистой славнейшие зодчие были:
Мужи ему почивальню, и гридню, и двор сотворили
В замке градском, невдали от Приама и Гектора дома[636].

Кроме того, здесь находился и храм Афины Паллады, богини-покровительницы Трои[637], со статуей сидящей богини (возможно, сделанной из дерева); ведь если бы она не сидела, то жрица Феано не могла бы положить ей на колени пеплос Гекубы[638]. Был тут и храм Аполлона[639], из которого, как говорил поэт, бог смотрел вниз[640]. Далее, судя по всему, у Зевса здесь был храм или по крайней мере алтарь, на котором Гектор приносил в жертву бедра волов[641]. В воображении поэта холм Пергама, видимо, образовывал склон; ибо Кассандра – возможно, выходя из дома Приама, который сам находился на акрополе, – все еще поднимается по склону[642].
Илион был окружен мощной стеной (как показывает эпитет , «крепкостенный»), которая была построена Посейдоном и Аполлоном, поскольку первый говорит:

Но забудут об оной, которую я с Аполлоном
Около града царю Лаомедону создал, томяся![643]

Однако согласно другому пассажу она была сооружена одним Посейдоном, так как он говорит Аполлону:

О безрассудный, беспамятно сердце твое! Позабыл ты,
Сколько трудов мы и бед претерпели вокруг Илиона,
Мы от бессмертных одни? Повинуяся воле Кронида,
Здесь Лаомедону гордому мы, за условную плату,
Целый работали год, и сурово он властвовал нами.
Я обитателям Трои высокие стены воздвигнул,
Крепкую, славную твердь, нерушимую града защиту.
Ты, Аполлон, у него, как наемник, волов круторогих
Пас по долинам холмистой, дубравами венчанной, Иды[644].

Эти стены были снабжены парапетами[645] и башнями, ибо упоминается сторожевая башня [646] и еще одна башня (не та, что была над Скейскими воротами)[647]. На одной стороне города, рядом со стеной, находился Эриней, или дикая смоковница; однако Страбон понял это слово как обозначение какой-то пересеченной каменистой местности (возможно, небольшого холма), покрытого дикими смоковницами[648]; и он полагал, что Андромаха была права, говоря Гектору:

Воинство наше поставь у смоковницы: там наипаче
Город преступен врагам и восход на твердыню удобен[649].

Андромаха добавляет:

Трижды туда приступая, на град покушались герои,
Оба Аякса могучие, Идоменей знаменитый,
Оба Атрея сыны и Тидид, дерзновеннейший воин[650].

Однако это единственный пассаж, где Гомер упоминает, что к стене легче всего подобраться именно с этой стороны или что здесь случилась битва, и поэтому некоторые комментаторы считали, что это событие произошло еще до Троянской войны. В «Киприях» Стасина описывалось, что это случилось, когда посольство греков оказалось безуспешным. Однако кажется весьма вероятным, что поэт имел в виду то же самое слабое место, когда он заставляет Патрокла трижды пытаться взобраться на угол или контрфорс стены, откуда его столько же раз сбрасывает Аполлон, который стоял на башне[651]. Далее, Смоковница упоминается, когда Ахилл и Гектор минуют ее, объезжая вокруг города[652]; и поэтому также представляется, что она находится близко к стенам. Однако из третьего пассажа мы узнаем, что троянцы бежали мимо гробницы Ила через середину долины мимо Смоковницы, отчаянно стараясь добраться до города. Здесь, таким образом, говорится, что холм лежал на обычном пути обеих армий[653].
Городскую стену можно было беспрепятственно объехать по периметру, так как Ахилл трижды с большой скоростью обошел город, преследуя Гектора[654]. Нередко утверждали, что предлог («вокруг») в этом пассаже имеет то же значение, что и («рядом»), и что, следовательно, герои двигались вдоль стены Трои между двумя источниками и Скамандром. Однако эта интерпретация неприемлема, поскольку Гомер показывает, что герои зашли за оба источника[655]. То, что именно так, и никак иначе следует понимать поэта, доказывает тот пассаж, в котором он описывает, как Ахилл три раза протащил тело Гектора вокруг гробницы Патрокла[656]. Кроме того, в течение всей Античности этот пассаж понимали так, что преследование происходило вокруг всего города, как показывает Вергилий, говоря:

Гектора трижды влачит Ахилл вкруг стен илионских[657].

Страбон также, говоря о Новом Илионе, говорит, что бег Гектора вокруг города невероятен, поскольку никто не может пробежать вокруг этого города из-за прилегающего к нему горного хребта, но что древний город можно было свободно обежать[658]. Далее, я могу упомянуть, что мой друг доктор Г. фон Экенбрехер обращает внимание на слова Аристотеля[659], «который приводит преследование Гектора как пример того, как поэт благоразумно использует невозможное, чтобы возбудить еще большее удивление. Под невозможным Аристотель, должно быть, понимал именно то, что герои три раза обежали вокруг города, иначе в преследовании Гектора не было бы совершенно ничего невозможного. Высказывались весьма необоснованные утверждения, что Вергилий в XII песни «Энеиды» очень точно подражает бегству Гектора и что, следовательно, он должен был считать, что Гомер описывает бег перед, а не вокруг Трои, поскольку он заставляет Энея и Турна не бежать вокруг Лаврента, но сделать пять кругов перед городом. Очевидно, что Вергилий здесь подражает Гомеру, однако столь же очевидно и то, что он пытается отличаться от него, чтобы не давать тем, кто читал Гомера, то, с чем они уже знакомы; а именно он хочет дать читателю нечто новое, и он делает это с необыкновенным искусством. Итак, хотя он мог понимать Гомера точно так же, как и все остальные древние, он конечно же мог изменить бег вокруг города на бег перед ним[660]. Однако следует понять и то, что у него Энею мешала бежать рана, которую он получил незадолго до этого; в то время как у Гомера Ахилл – преследователь, полный сил, и он превосходит быстротой всех других героев. Таким образом, у Вергилия повторение бега по кругу на ровной земле без каких-либо помех возможно, но это было бы невозможно в случае с Ахиллом и Гектором»[661].
Я могу добавить здесь, что обежать Гиссарлык кругом очень легко и это можно сделать, совершенно не сбавляя скорости. Единственное крутое место – рядом с театром, однако здесь – как можно видеть на фронтисписе и рис. 16 – тропа извивается по покатому склону. В этом отношении (как и во всех других) гомеровский текст очень подходит Гиссарлыку.
Что касается ворот, то поэт упоминает только те, что выходят на долину и которые он называет то Дарданскими, то Скейскими воротами . Всегда полагали, что последнее название произошло от положения ворот с левой стороны от авгура, который повернул свое лицо к полуночи, то есть к северу, и у которого, следовательно, вечер или запад был слева[662*]. Однако прославленный ориенталист, покойный профессор Мартин Хауг из Мюнхена, который прочел в троянских надписях имя божества или героя Сиго или Сико, полагал[663], что название этих троянских ворот не имеет никакого отношения к прилагательному но содержит имя того же самого божества или героя, которое он также находит в имени Скамандр и названии троянского мыса Сигей; в Сигии, первоначальном названии Александрии-Троады; в имени Сихея, супруга Дидоны, которую посещал троянец Эней; и в Сигоне, финикийском городе, упомянутом у Арриана[664].
Доктор Франц Эйссенхардт послал мне интересный очерк о троянских воротах[665], перевод которого я здесь привожу: «Древние критики (Schol. ad Il. VIII. 58) справедливо отмечали, что, говоря о воротах города, Гомер употребляет это слово не так, как позднейшие древние авторы; поскольку под множественным числом он имеет в виду две створки ворот и, следовательно, только одни ворота[666*]. Когда Приам смотрит на битву со стены, он приказывает стражам держать «ворота» открытыми, чтобы беглецы могли спастись в городе[667]. Антенор в одиночку, прислонившись к буковому дереву, ожидает Ахилла[668]; и Гектор также ждет рядом с ним у Скейских ворот[669]. Здесь очевидно, что «ворота» не могут быть ничем иным, как Скейскими воротами. Однако и эти ворота, как уже было замечено древними (Schol. ad Il. V. 789; IX. 354), идентичны Дарданским воротам; поскольку там, где упоминаются эти последние, они также, как правило, оказываются близки к буковому дереву, которое стояло рядом с городской стеной. Таким образом, если, проанализировав эти пассажи, нельзя сомневаться в том, что священный Илион имел только одни ворота, то еще более очевидным доказательством тому служит последний бой Гектора с Ахиллом. Ахилл преследует Гектора вокруг города; однако каждый раз, когда он приближается к Дарданским воротам, Ахилл не дает ему спастись под стеной или в городе[670]. Совершенно очевидно, что так можно было бы сказать, если бы в Трое были только одни ворота».
Над этими Скейскими воротами была башня, нередко упоминаемая в «Илиаде», где она называется «великой башней»[671] и «священной башней»[672]; однако этот последний эпитет, возможно, указывает на ее божественное происхождение, поскольку она была построена Посейдоном или Аполлоном и Посейдоном. Следует упоминуть, что, когда Гомер использует множественное число от («башня») не фигурально, он в основном имеет в виду защитную стену.
Кроме того, рядом с городской стеной упоминается дорога для колесниц ([673], то есть ), которая, видимо, вела из Скейских ворот к двум источникам Скамандра. Эти источники находились неподалеку от Скейских ворот и Смоковницы, возможно, на другой стороне дороги; в одном из них вода была теплой; пар поднимался от нее, как от пылающего огня; вода в другом летом была «хладной, как град, как снег, как в кристалл превращенная влага». Рядом с двумя источниками находились красивые каменные корыта, в которых троянские женщины раньше, в мирное время, до прихода греческой армии, обычно стирали свою одежду[674]. Рядом с городской стеной и, возможно, рядом с двумя источниками было болото, заросшее густым кустарником, деревцами и камышом[675]. Здесь я могу отметить, что, видимо, о существовании болот на нижней долине, близ греческого лагеря говорит то, что Одиссей сломал камыши и сделал с их помощью отметину на тамариске[676], а также присутствие цапли (птицы, которая живет в болотах), чьи крики Одиссей и Диомед слышат, выходя из лагеря[677].
Далее, я должен упомянуть дерево , которое стояло рядом со Скейскими воротами и которое упоминается в «Илиаде» семь раз. Это было дерево высокое и посвященное Зевсу[678]; он именуется также прекрасным буком метателя молний Зевса[679]. На этом буке сидят Афина и Аполлон в образе грифов (Vultur barbatus), наслаждаясь зрелищем битвы[680]. Под этот бук кладут раненого Сарпедона его товарищи[681]. Здесь ждут друг друга Гектор и Агамемнон[682]. Прислонившись к этому буку, Аполлон, окутанный туманом, побуждает Агенора сразиться с Ахиллом[683]. Бухгольц[684] пишет, что, согласно Микелю[685], – это отнюдь не бук, как обычно полагают, но дуб (Quercus esculus), в то время как Эвхгольц видит в нем каштан (Fagus castanea)[686], а Браун – дуб крупночешуйчатый[687].
Профессор Вирхов[688] в своей ученой работе о троянском «», по-видимому, склоняется к тому мнению, что дерево, которое имел в виду Гомер, – это Carpinus Betulus, L., которое в Германии обычно называют Buche (бук). «Я нашел его, – пишет ученый, – повсюду в Троаде, как в долинах, так и на горах. В противоположность настоящему, или красному, буку, его называют белым, или малым, буком (Weiss-Hage или Hain-Buche), который даже в Германии достигает высоты 70 футов. В древние времена, как кажется, преобладало мнение, что гомеровский – это дуб. В пользу этого говорят рассказы о существовании очень древних буков перед Илионом. Теофраст[689] упоминает «буки у Илиона на кургане Ила» в числе деревьев, которые, как известно, были очень древними, о которых говорят уже «мифологи». Явно в связи с этим замечанием Теофраста Плиний[690] выражается следующим образом в пассаже, где он говорит об очень древних деревьях: «Близ города (Илиона) дубы (quercus) посажены были, как говорят тогда, когда он стал зваться Илионом». Здесь, очевидно, «дубы» является переводом (буки). Однако, как бы мы ни оценивали это свидетельство или его перевод, во всяком случае, здесь речь идет о нескольких деревьях, и мы не можем на этом основании решать вопрос об одном , который стоял перед Илионом».
За Илионом простиралось плато, именовавшееся Илийской или Илионской долиной [691], откуда легко можно было добраться до вершин Иды, поросших кустарником[692]. С этих высот текла река, возможно Скамандр, в которой Агенор хотел омыться, если ему удастся спастись от Ахилла[693].
Под стеной, на долине, было пшеничное поле, о котором я уже говорил. На некотором расстоянии от Трои, близ Симоента, был холм, называвшийся Калликолоной[694]. Арес, подобный черной буре, командовал троянцами, крича то с троянского акрополя, то с Калликолоны. Троянцы, которых так побуждал на битву Арес, стояли на , что чаще всего переводится как «холм на долине». Однако, по моему мнению, этот перевод совершенно неверен; во-первых, на Троянской долине нет ни одного отдельно стоящего холма; во-вторых, потому, что с филологической точки зрения эти слова могут значить только «подъем долины», и, в-третьих, потому, что смысл трех гомеровских пассажей, где встречаются эти слова, не допускает такого перевода. В «Илиаде» мы читаем[695]:

Встань, Диомед! и что ты всю ночь почиваешь беспечно?
Или забыл, что трояне, заняв возвышение поля ,
Близко стоят пред судами и узкое место нас делит?

В другом пассаже[696] мы читаем:

Трои сыны ополчались, заняв возвышение поля ,
Окрест великого Гектора, Полидамаса героя.

В обоих этих пассажах является местоположением троянского лагеря на правом берегу Скамандра, о котором уже упоминалось в VIII песни (V. 489–492), где о нем говорится следующее:

В войске троянском совет сотворил блистательный Гектор,
Вдаль от ахейских судов, к реке отошедши пучинной,
В чистое поле, где место от трупов свободное было.
Там сошедшие с коней, трояне слушали слово[697].

В этих стихах нет никаких намеков на то, что место, где располагался троянский лагерь на берегу Скамандра, было выше, чем долина. Мы находим слова и третий раз в «Илиаде»:

Так при судах дуговерхих блестящие медью ахейцы
Строили окрест тебя, Пелейон, ненасытимый бранью.
Их ожидали трояне, заняв возвышение поля [698].

Здесь эти слова также указывают на местоположение троянского лагеря, который уже описывался ранее, в Il. XVIII. 256: «В поле, близ самых судов: далеко мы стоим от твердыни»; это описание говорит о том, что лагерь находился на плоской долине, близ кораблей. Я обращаю особое внимание на тот факт, что в этих трех случаях поэт упоминает местоположение троянского лагеря, противопоставляя его греческому лагерю: последний был расположен на берегу Геллеспонта. Следовательно, единственный возможный перевод будет «Верхняя долина»: она чуть поднимается, но возвышенностей-холмов на ней нет.
Перед городом, но чуть вбок от Троянской долины на открытом пространстве находился курган, который люди называли Батиеей, в то время как боги именовали его погребением быстрой Мирины; здесь троянцы и их союзники расставили свои войска[699]. Согласно Страбону, Мирина считалась (исходя из ее эпитета «легконогая») одной из амазонок; этот же эпитет давали лошадям за их быстроту, и Мирину называли так из-за быстроты, с которой она вела свою колесницу[700]. Однако профессор Сэйс говорит мне, что, по его мнению, Мирину следует отождествлять с амазонкой Смирной, то есть другим именем Артемиды-Кибелы, поскольку амазонки в первую очередь были жрицами этой азиатской богини. Мириной назывался город на Лемносе, и еще один, на побережье Мисии, в 40 стадиях к югу от Гриния, и Смирна или Саморна было старым названием Эфеса, основание которого приписывали амазонкам. Мирра – имя восточной Афродиты – это одна из форм Смирны, n было ассимилировано с предшествующим r.
Далее, Гомер упоминает курган Эсиета, с вершины которого Полит, сын Приама, доверясь быстроте своих ног, сидел, ожидая, пока ахейцы не побегут вперед от кораблей[701]. Следовательно, этот курган следует искать между Илионом и греческим лагерем. Сын Эсиета, Алкафой, был женат на дочери Анхиза Гипподамии[702].
На некотором расстоянии перед Илионом находилось, как уже было сказано, место слияния Скамандра с Симоентом, а также брод на Скамандре; и близ них был курган Ила, увенчанный столпом, к которому прислонился Парис в тот момент, когда стрелял в Диомеда и ранил его[703]. Такое расположение этого памятника доказывается также рассказом о совете, который держал Гектор вдали от кораблей[704], на берегу Скамандра и вблизи кургана Ила[705]. Он находился между греческим лагерем и Скамандром, поскольку тысячи сторожевых огней троянского лагеря были видны между кораблями и рекою[706]. Однако следует отчетливо понимать, что, поскольку курган Ила был расположен между греческим лагерем и Скамандром, он должен был находиться на левом берегу или вблизи него; это важное обстоятельство в определении топографии Троянской долины. Однако существует еще другой пассаж, который, по-видимому, противоречит и этому; ибо Приам, отправляясь к Ахиллу, сначала проезжает мимо кургана Ила и затем достигает брода на Скамандре, где поит своих мулов и коней[707]. Далее, по-видимому, этому противоречит и тот пассаж, где говорится, что Гектор, который сражался на левом фланге битвы на берегу Скамандра, ничего не знал о резне[708], которая происходила близ кургана Ила, где, согласно Il. XI. 369–379, Диомед был ранен Парисом.
Из всех указаний «Илиады» мы видим, что стоянка кораблей (Naustathmos) и лагерь греческой армии простирались вдоль низкого берега Геллеспонта, между мысами Сигей и Ретий. Расстояние между этими двумя высотами, как ошибочно утверждает Страбон[709], составляет 60 стадиев; Плиний[710] дает его правильно как 30 стадиев. Как уже объяснялось выше, Скамандр должен был впадать в Геллеспонт через русло теперешнего Ин-Тепе-Асмака вблизи мыса Ретий. 1186 греческих кораблей были вытащены на песчаный берег, однако, поскольку доступное пространство оказалось слишком узким, их поставили в несколько рядов, один за другим и использовали отчасти как лагерь и укрепления, причем корма была повернута к земле. Чтобы кили кораблей не сгнили, их поставили на каменные подпорки [711]; однако тем не менее через девять лет дерево и канаты кораблей начали гнить[712]. Войска каждого племени располагались со своим командиром за своими кораблями, которые служили им защитой. Корабли, которые первыми достигли берега, вытащили дальше всех на берег, и они образовали первую линию; те, кто прибыли позже, составили вторую или третью линию[713]. По краям первого ряда находились корабли и лагеря Ахилла и Аякса: первого – справа, у подножия мыса Сигей, второго – на противоположной стороне[714]. Справа от Аякса должны были находиться афиняне, если стих в Илиаде (Л. 558) подлинный: там говорится, что Аякс поставил свои корабли там, где стояли фаланги афинян[715]. Однако еще в древности считалось, что этот стих был интерполирован Солоном или Писистратом по политическим причинам. Афинский флот под предводительством Менесфея, видимо, находился далее по этой линии и ближе к центру, поскольку они защищали ту часть насыпи, которую атаковали Гектор и Сарпедон; то есть у средних ворот[716]. Далее в той же линии, по всей видимости, находились и корабли беотийцев[717], слева от которых стояли фокейцы[718]. Таким образом, за афинянами следовали фокейцы, и дальше и правее находились беотийцы, последними в ряду справа были мирмидоняне под командованием Ахилла.
Трудно определить порядок кораблей во второй линии, поскольку указания «Илиады» слишком скудны. Ленц[719] предполагал, что в этом ряду были локры под командованием Аякса, сына Оилея, дулихийцы, эпейцы и т. д.; ибо, согласно уже процитированному пассажу[720], они были вблизи первого ряда, в то время как согласно другому свидетельству[721] они были рядом с задней линией. Сказано, что Агамемнон, Одиссей и Диомед вытащили свои корабли на берег далеко от сражения[722]; таким образом, они должны были быть в последнем ряду, который, как полагает Ленц, они сами и составили. В середине этой линии был небольшой флот Одиссея[723]. Перед этим последним была Агора, которая служила местом для общественных собраний, советов, военного трибунала и жертвоприношений[724]: здесь находились алтари богов[725], прежде всего Зевса Всевещего, которому Агамемнон, находясь в большой опасности, пожертвовал лань[726]. Эта Агора должна была доходить до второй линии кораблей, поскольку всю греческую армию нередко призывают сюда на собрание. Поскольку на Агоре люди сидели, то здесь должны были быть сиденья из камня или торфа[727]. Корабли и палатки Нестора должны были находиться в самом заднем ряду, поскольку ясно сказано, что его палатка была на берегу[728]. Представляется весьма вероятным, что Менелай раскинул свой лагерь рядом с братом Агамемноном. Согласно Boeotia (или Списку кораблей), Менелай пришел с шестьюдесятью кораблями лакедемонян, которые устроились отдельно ; то есть они не смешивались с войсками Агамемнона, но образовали особый отряд. Между кораблями было множество дорожек и тропинок[729], главные из которых, как полагает Ленц, могли пролегать между тремя рядами кораблей, в то время как большое количество проходов вело между кораблями.
Как пишет Ленц[730], палатки такие, как сейчас, тогда еще не использовались; все, что было у войск, – это хижины[731], которые, возможно, были построены из дерева и земли с кровлей из тростника. Палатка вождя, вероятно, находилась на передней линии его войск; это определенно известно относительно палатки Одиссея, перед которой проходила дорога и начиналась Агора. Все палатки или хижины вождей должны были быть более-менее похожи на палатку Ахилла, которая описана в XXIV песни «Илиады». Она была окружена оградой из жердей, и в ней были ворота, которые запирались на засов[732]. Внутри, вокруг хижины, был двор, в середине которого стоял алтарь, ибо здесь Ахилл молился Зевсу и совершал возлияния вином[733]. Собственно хижина, именовавшаяся «обитель» [734] и «палаты» [735], но чаще всего «куща» / «шатер» , была окружена открытой галереей, которая опиралась на столбы и называлась «крыльцом» [736] и [737], с которой можно было попасть в зал[738] через проход, называвшийся [739] или a href="#n_740" title="(Il. XXIV. 571, 572)">[740]. Зал, видимо, был украшен безделушками, захваченными в качестве добычи[741]. В этом смысле мы, видимо, и можем объяснить блестящую стену в палатке Идоменея[742]. За главным залом были комнаты, которые служили отчасти для хранения сокровищ, отчасти – жилищем рабынь и наложниц; здесь также были отдельные комнаты Ахилла и Патрокла[743]. Хижины были покрыты крышей из ворсистого камыша[744]. Кроме того, во дворе должны были быть стоянки для колесниц и конюшни для коней, которых у Ахилла был целый табун[745]; кроме того – стойла для волов, овец, коз и свиней, поскольку для таких любителей мяса, как греки, значительный запас скота был необходим.
Близ кораблей Одиссея и вдоль берега до самых кораблей Агамемнона должно было быть значительное пустое пространство – поскольку здесь проходили скачки на лошадях и колесницах, а также другие погребальные игры в память Патрокла. Здесь также находилось возвышенное сиденье [746], как в палатке Нестора, с вершины которого Идоменей смотрел на игры. Здесь на выступе берега был воздвигнут курган Патрокла, а позднее – курган Ахилла[747]. Кроме того, здесь находился древний курган, или мета ипподрома, представлявшая собой ствол дерева с двумя белыми камнями по сторонам[748]; рядом с ним – дорога, вырытая зимним дождем[749].
В течение девяти лет корабли греков, по всей видимости, были единственным их укреплением, но затем, после первой битвы «Илиады», по совету Нестора, перед кораблями был воздвигнут общий курган над пеплом всех погибших, к которому была пристроена высокая стена с башнями, а перед ней вырыт глубокий ров[750]. Стена была построена из земли, в которую были вбиты стволы деревьев и камни, придававшие ей большую прочность[751]. На стене были деревянные башни[752], а вблизи них – ворота[753]. На стенах и башнях имелись брустверы , которые выдавались из стены, как ступени ; кроме того, и контрфорсы : они служили для защиты и укрепления стены[754]. Судя по всему, ворот было только три. Между стеной и рвом была тропка[755], перед которой в край рва вбили частокол или густой ряд палисадов, чтобы сделать подход еще более трудным для врага[756].
Далее я должен упомянуть стену Геракла [757], которая также именовалась [758], нечто вроде вала, который воздвигли троянцы и Афина Паллада для защиты Геракла, чтобы морское чудище, которое угрожало смертью Гесионе, не могло преследовать его с берега на долину. Значит, она, очевидно, находилась неподалеку от берега.
загрузка...
Другие книги по данной тематике

Сюмпэй Окамото.
Японская олигархия в Русско-японской войне

Александр Мячин.
100 великих битв

Алексей Шишов.
100 великих героев

Андрей Низовский.
100 великих археологических открытий

Ричард С. Данн.
Эпоха религиозных войн. 1559—1689
e-mail: historylib@yandex.ru