Глава XXXVII. Аграрный строй в Англии

Расширение овцеводства в XVI в. Законы, направленные против этого. Характер огораживаний XVI в.; размеры их; права копигольдеров; огораживания состоятельных крестьян. XVII в. Огораживания XVIII в., их отличие от огораживаний предыдущего периода. Связь их с переходом к рациональному хозяйству. Отношение правительства к огораживаниям XVIII в. Порядок их совершения. Влияние их на мелкое землевладение.

С XV в. аграрное развитие Англии совершается в двояком направлении: в смысле распространения овцеводства, с одной стороны, и размежевания общинных угодий, с другой стороны. Как результат того и другого происходит образование крупных поместий. В Англии уже в XIV и XV вв. производство шерсти достигло значительных размеров. Издержки, связанные с войнами Эдуардов и Генрихов, говорит Роджерс, покрывались преимущественно поступлениями с вывозных пошлин на шерсть; огромные суммы, выплачиваемые Англией римской курии и различным духовным лицам в XIII—XV вв., «прежде всего посылались ломбардскими банкирами во Фландрию, в виде шерсти, а затем уже оттуда переводились деньгами в Италию». В 1454 г. палата общин составила список из 44 сортов шерсти ценностью от 13 до 2,5 ф. ст. за связку в 364 фунта, вывоз которых допускался из Англии; это были, по-видимому, 44 различные марки, которые составляли предмет обмена на фламандском рынке и большинство которых производилось лишь в определенных местностях Англии. С середины XV в. овцеводство в Англии расширяется еще более; Кеннингем приводит это в связь с крестьянским восстанием 1381 г. Он указывает на то, что крестьяне едва ли работали после восстания особенно усердно; попытки же обрабатывать землю наемным трудом вследствие высокой заработной платы не могли приводить к благоприятным последствиям. Выход из этих затруднений состоял в превращении пахотей в пастбища, ибо для пастьбы скота требовалось гораздо меньше рабочей силы, чем для обработки полей. С середины XV в. начинается, как указывает Роджерс, и быстрый рост цен на шерсть — новый стимул расширения овцеводства, которое давало к тому же легче сбываемый и транспортируемый и более прочный продукт¹. Овцеводство распространяется по преимуществу на «огороженных» землях, т.е. выделенных из чересполосности, из общинного пользования. Так как такое размежевание сопровождалось обнесением выделенных земель изгородью, то весь процесс получил название огораживания (inclosure), — это последнее действие казалось англичанам наиболее существенным. Только при разверстании «богатый не будет объедать бедного своим скотом и каждый сможет использовать свой огороженный участок по своему желанию».

Распространение пастбищного хозяйства и производство огораживаний вызывали многочисленные жалобы на то, что там, где прежде были целые селения, теперь имеется лишь овчар со своей собакой, что дома и церкви превращены в овчарни. До сих пор, говорится в одном памфлете, нам нужны были собаки для охраны овец; но лучше бы этих овец съели лисицы, ибо от них погибают целые города и селения, погибнет и все государство.

Мы находим ряд законов, направленных против дальнейшего образования крупных ферм (законом 1489 г. для острова Уайт запрещается иметь аренды более чем на 10 марок ежегодной ренты), против распространения овцеводства (законом 1535 г. не дозволяется держать более 2000 овец) и в связи с этим против разрушения сельскохозяйственных строений, необходимых для хлебопашества (закон 1489 г., распространяющийся на всю Англию). Но когда кардинал Вольсей, не ограничиваясь этим, стал требовать восстановления ранее разрушенных строений и возвращения огороженных земель под хлебопашество (закон 1517—1518 гг.) и сделал попытку осуществить эти постановления на практике, отдав приказ (в 1529 г.) срывать устроенные ранее изгороди, он потерпел полную неудачу, и после его падения преемники его уже не следовали по его стопам. И впоследствии законы, направленные против огораживаний, издавались неоднократно, иногда возобновлялись из года в год (с 1563 по 1593 г.); они относятся преимущественно к годам, следовавшим за голодами и высокими ценами на хлеб, ибо в последних население усматривало результат огораживаний (после восстания 1549 г. и голода 1550 г. — закон о сохранении земледелия 1552 г.; неурожаи и голода 1594—1597 гг. вызвали статут 1598 г.). Но в задачу законодателя, по-видимому, вовсе не входило осуществление их на практике, а в 1623 г. все прежние законы (до статута 1563 г. включительно) были отменены, так как лить напрасно занимали место в кодексе: они «представляли собой такой запутанный лабиринт, что не могли приносить все равно никакой пользы»².

Не следует, конечно, принимать многочисленные жалобы в буквальном смысле; да и вообще нет основания предполагать, что замена земледелия овцеводством была явлением всеобщим, а не охватывала лишь отдельные местности Англии. Наиболее выгодным такое хозяйство являлось в средних, центральных графствах: здесь цена шерсти стояла, по-видимому, наиболее высоко, цены же на хлеб была весьма низки; здесь производство хлеба для внешних рынков вследствие неудовлетворительности сухопутных путей сообщения и отдаленности от моря являлось почти немыслимым, так как издержки провоза превышали цену продукта. В связи с этим становится правдоподобным предположение, которое высказывает Эдвин Френсис Гей, утверждая, что именно в этих внутренних графствах огораживания только и имели место, — в противовес господствующему мнению, согласно которому огораживания XV—XVI вв. охватили половину и даже 2/3 Англии.

В подтверждение своей мысли Гей ссылается на следующие данные. Во-первых, на свидетельство писателя XV в. Роуса, который упоминает об огораживаниях общинных земель и распространении овцеводства, происходивших уже в середине XV в., однако говорит лишь о Midlands³; во-вторых, на закон 1597 г., изданный против огораживаний, который не распространяется на северо-западные, восточные и южные графства, ибо там огораживания не производятся в значительных размерах; наконец, на то, что в XVII в. жалобы на огораживания раздаются главным образом из Варвикшира, Сомерсетшира, Лейчестершира, Бедфордшира, Букингемшира.

Во всяком случае, сравнение влияния огораживаний этой эпохи с опустошающими последствиями Черной смерти 1348—1350 гг. (Гасбах) является преувеличенным не только потому, что огораживания производились лишь в отдельных областях Англии, но и по той причине, что они по своим размерам едва ли были значительны. За период 1485-1517 гг., как видно из расследования комиссии 1517—1519 г., насчитывается не сотня тысяч, а всего 7 тыс. жертв аграрного переворота и огорожено только 100 тыс. акров за все это время; а с 1588 г. по 1607 г., на основании материалов другой комиссии, огорожено еще меньше, 70 тыс. акров; пострадало 2,2 тыс. человек. Если иметь в виду, что в первое тридцатилетие XIX в. огорожено было целых 3,5 млн акров, и если допустить даже, что в анкету попали не все данные, то и тогда окажется все же, что это были «лишь зачатки аграрной революции»⁴.

Если, таким образом, прежние представления о размерах огораживаний XVI в. оказываются сильно преувеличенными, то нельзя согласиться и со старым объяснением этих огораживаний, согласно которому они представляли собой насильственную экспроприацию крестьян лордами, как утверждал Протеро⁵. Новейшие исследователи (Лидем, Гасбах, Эшли, А. В. Савин) признают, что изгнания держателей производились без прямого нарушения закона, ибо и в XVI в. существовала еще многочисленная группа населения, которая лишена была защиты своих земельных прав; Эшли полагает, что в таком положении находились все копигольдеры: они не пользовались судебной защитой⁶.

В самом деле, освобождение крестьян в XIV—XV вв. в Англии выражалось в исчезновении вилланов, т.е. крепостного населения, подлежавшего барщине и личным повинностям⁷. Постепенно из вилланского держания вырастает обычное держание, или копигольд, т.е. держание на основании копии, — копии, соответствующей мэнориальной записи о допущении держателей лордом во владение землей. Хотя копигольд и является держанием свободным, но еще и в эту эпоху сохраняются известные личные ограничения. При отчуждении или наследовании в пользу лорда вносится известная плата, иногда сохраняется гериот, или право лорда на лучшую штуку скота⁸.

Но еще существеннее то обстоятельство, что права копигольдера по земле были мало обеспечены, ибо, как объяснил профессор Савин, теоретически отношения копигольдера к лорду конструируются как личный договор, почему всякий перерыв держания формально возвращает копигольд в руки лорда, который как бы от себя уже передает его (жалует) другому лицу — наследнику или приобретателю. Из Литльтона, писавшего в конце XV и начале XVI в., видно, что в эту эпоху произволу лорда открывалось еще много простора. Даже у наследственного держателя против изгнания лордом имеются только фактические, но не юридические гарантии. Лорд не захочет нарушить разумного обычая ввиду уважения к нему, из страха перед местью или пассивным сопротивлением населения. Королевские судьи в эту эпоху еще отказывают в иске изгнанному наследнику, но если последнему удалось утвердиться силой и истцом является недовольный лорд, то суд может войти в рассмотрение обычая, коим оправдывается ответчик, и отказать лорду в иске. Еще и Кичин (Kitchin), сочинение которого вышло в 1580 г., выражает сомнение — несмотря на свое доброжелательное отношение к копигольдерам, относительно права последних возбуждал» иск о вторжении (вследствие отнятия земли) против лорда, и только в последующее столетие устраняется постепенно произвол лорда вследствие вмешательства судов общего права в интересах держателей. Таким образом, в XVI в. во всяком случае, лорд мог удалить со своей земли крестьян, не встречая преграды ни в мэнориальном обычае, ни в охранявших этот обычай королевских судах. Рядом с наследственными держаниями имелось много пожизненных или таких, которые давались на несколько жизней, — в обоих случаях земля в результате возвращалась к лорду, который мог ее отдать, кому хотел, или присоединить к своему домену. Если он теперь даже не присоединял ее сразу к домену, но передавал на основании общего нрава (фригольд, а не копигольд), то имел впоследствии всегда полную возможность по окончании срока аренды вернуть себе землю обратно⁹.

Но огораживания, как установил И. Гранат, оказались выгодными не только для лордов, но и для зажиточного крестьянского населения, которому также «копыто овцы превращало песок в золото». С одной стороны, крестьяне становятся арендаторами пастбищных угодий — такая аренда широко распространяется: а с другой стороны, крестьянские хозяйства благодаря огораживаниям и приобретению земель на стороне превращаются, как указывает И. Гранат, в предпринимательские хозяйства, в хозяйства средней руки; уже в XIV в. до четверти дворов держало по полному наделу в 30 акров, в XV—XVII вв. еще больший процент дворов держит свыше 40 акров. Вместо батраков крестьянин нашел более выгодным содержать овец, и поэтому «там, где раньше работало 30, 40, 50 батраков, теперь занято лишь 3 или 4». Крестьяне держат по 150-200 овец¹⁰. Таким образом, жалобы на то, что дома и селения уничтожаются и прежние жители, лишившись заработка, превращаются в бродяг, нищих и преступников или же умирают с голода, что обращение пахоты в пастбища создает праздность - начало всех преступлений, — все эти жалобы вызваны действиями не только лордов, но и крестьян; последние обнаруживают жадную погоню за всякими огороженными участками и даже не огороженными, но сплошными и по своему положению легко допускающими огораживание и обращение пахоты в пастбище. Разверстание общинных земель происходит нередко на основании общинных приговоров. Страдают от перемены в аграрном строе только малоземельные — коттеры, — поскольку вообще, повторяем, такие перемены совершались в эту первую эпоху огораживаний¹¹.

По Эшли, период огораживаний продолжается с 1470 по 1600 гг., причем «с 1530 г. движение замедляется. Кеннингем, Чини и Протеро также устанавливают полуторавековый период огораживаний, которые с конца XVI в. прекращаются и снова возобновляются в начале XVIII в.¹² Однако, как указывают Гасбах и Гей, огораживания в XVII в. не приостанавливаются. Из молчания писателей этой эпохи еще нельзя делать подобного вывода, ибо писатели успели уже свыкнуться с огораживаниями как с явлением вполне обыденным; если литература предшествующего века слишком много кричала о бедствиях, вызываемых устройством изгородей на общинных выгонах, преувеличивая их размеры, то в XVII в. она обходила их в значительной мере молчанием, интересуясь другими вопросами.

Впрочем, далеко не вполне — и в XVII в. мы встречаем в проповедях такого рода места: «огораживатель — кровожадный вепрь с двумя дьявольскими клыками, из коих один — деньги, которыми он вербует себе друзей и достигает того, что власти смотрят на него сквозь пальцы, а другой — нечистая совесть, которая не боится плыть по морю крови прямо в ад». И в эту эпоху говорилось о прекрасных полях, которые превращены в печальные и грустные пустыни по милости ужасных огораживателей, «как будто бы они стремились рано или поздно довести бедняков до голодной смерти», описывались муки их в аду, а в 1607 г. огораживания вызвали даже открытое восстание в средних графствах¹³.

Другие авторы (Леонард, Слэтер, Джонсон, Гоннер)¹⁴ подробно останавливаются на проблеме огораживаний XVII в. и приходят к выводу, что последние не только происходили в первые 30 лет этого века, когда было огорожено около 200 тыс. акров пахотных земель, но продолжаются и впоследствии. Процесс, начавшийся в XV в., непрерывно идет, хотя по-прежнему в весьма скромных размерах. В 30-х годах XVII в. государство снова делает попытки бороться с огораживаниями, не только запрещая их, но и требуя восстановления прежних пахотных полей. Но и теперь оно оказывается не в силах задержать стихийный процесс. Ему приходится признать это, заменяя запрещения взысканием денег за произведенные огораживания. Из поступивших штрафов (так называемых композиций) мы узнаем, что они имели место и в эту эпоху главным образом в средней части Англии: если не считать Линкольншира, то значительные суммы были получены лишь в графствах, находящихся в центре¹⁵. Что касается огораживаний пустошей, лесов и (осушаемых при этом) болот, то правительство их не только не стесняло, но, напротив, всячески поощряло и поддерживало. Если в этих случаях получалось расширение площади пахоты, то и прочие огораживания в XVII в. далеко не всегда имели целью замену пахотных полей пастбищами. Это можно усмотреть из слов известного писателя Хаутона, который в конце XVII в. находил целесообразным, чтобы тот, кто собрал в своих руках 6-8 акров, окружил их канавой или изгородью в 6-7 футов ширины, и тогда он в два года получит урожай, какой он обычно собирает лишь в шесть лет. Он указывает на многочисленные огораживания этого рода, отнюдь не сокращающие площадь посевов, и поражается тем, «как народ до сих пор настроен против огораживаний, которые для нас могут быть более ценными, чем копи Потози (добыча серебра в Америке) для испанского короля»¹⁶. Между тем крестьяне действительно обнаруживали вражду к огораживаниям. Не только в 1607 г. это вызвало волнения в различных местностях, вследствие чего была учреждена упомянутая выше комиссия, обследовавшая семь графств, но и впоследствии огораживание «открытых» полей, т.е. таких, куда после снятия урожая выгонялся скот всего прихода, или общинных выгонов вызывало иногда открытый бунт крестьян, ибо они приводили к «великому обеднению их»; крестьяне ломали изгороди, разрушали дома арендаторов, пытались уничтожать плотины, против мятежников посылались войска¹⁷.

Однако, повторяем, несмотря на все это, до XVIII в. обезземеление крестьянского населения в Англии совершалось еще весьма медленно; оно приняло широкие размеры лишь в XVIII в.

«Еще в последние десятилетия XVII в., - говорит Маркс, — йомены, независимые крестьяне, были многочисленнее класса фермеров. Они еще составляли главную силу, на которую опирался Кромвель... Около 1750 г. класс йоменов исчез, а в последние десятилетия XVIII в. исчезли и последние следы общинной собственности земледельцев»¹⁸. К несколько более позднему времени относит обезземеление фригольдеров, или йоменов, Тойнби. «Многочисленные и благоденствовавшие в XV в. фригольдеры, — читаем у него, — пострадали отчасти от огораживаний в XVI в., но, хотя в XVII в. от времени до времени слышатся жалобы на консолидацию ферм, однако нет оснований полагать, чтобы число фригольдеров за это время значительно уменьшилось. В конце XV в. в Англии существовало, по расчету Грегори Кинга, 180 ООО фригольдеров, а менее чем через столетие тогдашние памфлетисты и даже такие осторожные писатели, как Артур Юнг, говорят о мелких собственниках как о фактически исчезнувшем явлении... Человек, незнакомый с историей Англии за промежуточный период, продолжает он, мог бы подумать, что произошла какая-нибудь истребительная война или насильственная социальная революция, вызвавшая переход собственности от одного класса к другому. Но хотя предположение, сделанное в такой форме, и неверно, тем не менее мы вправе сказать, что действительно произошла революция необыкновенной важности. С 1700 г. начинается постепенное исчезновение фригольдеров; однако быстрым этот процесс стал лишь приблизительно с 1770 г. Существуют несомненные доказательства, что можно найти много йоменов еще в 1770 г., но в 1787 г. Артур Юнг признает, что йомены фактически исчезли в большей части страны»¹⁹.

Маркс относит исчезновение крестьянства в Англии к первой половине XVIII в., Тойнби — ко второй половине этого века. Еще дальше в этом отношении идет Рэ в своей статье «Why have the yeomanry perished», утверждая, что особенно гибельной явилась для йоменов первая половина XIX в.²⁰ Если окончательное уничтожение действительно относится лишь к XIX в., то все же нельзя не признать, что наиболее сильный удар им был нанесен уже в XVIII в.²¹, под влиянием изменившегося характера огораживаний. В предшествующие века огораживания совершались отдельными землевладельцами, переходившими к системе крупных ферм, или отдельными общинами. В XVIII в. огораживания являлись массовым общественным процессом, происходившим по определенному плану. Прежде огораживания выражались в захвате лордом более или менее значительной части общинных земель или крестьянских наделов, в переходе зажиточных крестьян к пастбищному хозяйству. Теперь они состояли в уничтожении остатков коммунистического аграрного строя и установлении полной частной собственности на землю: образовались в большом количестве округленные, независимые друг от друга владения, которые окружались изгородями — показателями их самостоятельности и индивидуализации. Между тем на этих пережитках прежней, давно исчезнувшей общинной организации покоилось хозяйство фригольдеров, или йоменов: оно было тесно связано с существованием общинных пастбищ, с правом выгонять свой скот на земли соседей после уборки зерновых и т.п.; с отменой их оно оказывалось нежизнеспособным, не будучи в состоянии приноровиться к новому аграрному строю.

А этот новый аграрный строй имел в виду рациональную систему хозяйства, для которой окаменевшие остатки старины являлись безусловным препятствием. Прогресс в области земледелия требовал прежде всего уничтожения чересполосности земель, прекращения так называемых открытых полей, т.е. полей, открытых для общинного выпаса скота после снятия жатвы, ибо эти поля вынуждали следовать раз навсегда установленному однообразному севообороту и в определенное время производить те или другие сельскохозяйственные работы. Еще Фицгерберт в 1539 г. советовал соединять разбросанные чересполосно участки земли, говоря, что если акр земли приносил шесть пенсов до того, как он огорожен, то он будет приносить впоследствии восемь пенсов благодаря удобрению от скота, который будет ходить и лежать на нем днем и ночью. А агрономы XVII в. говорили, что «бедняк с двумя акрами огороженной земли был бы богаче, чем с 20 акрами открытого поля»²².

В связи с этим находилось стремление к расширению площади распашки путем превращения общинных земель (common), обширных неплодородных пространств, которыми пользовались лишь в качестве пастбищ, в пахотные поля; а для того, чтобы и эти земли могли войти в общий, более рациональный севооборот, необходимо было поделить их, превратить их в частную собственность. Действительно, еще в XVII в. большая часть графств имела обширные песчаные, поросшие кустарником площади земли, иногда сплошные болотистые равнины, где гнездились лишь дикие утки. Это были пустынные местности, «где серны бродили тысячами, как в американских лесах, по ночам слышно было, как стонала дикая кошка, а огромные орлы появлялись стадами в 50-60 штук и вытаскивали рыб из воды» (Маколей). На крайнем севере Англии на пространстве 150 миль глаз не находил ни одной обработанной полосы. Во второй половине XVIII в. был произведен дренаж общинных болот в целом ряде графств; вообще же в течение XVIII в. было огорожено и поступило под плуг свыше 3 млн акров общинных (пастбищных) земель; площадь сельскохозяйственной обработки, таким образом, сильно возросла.

Не только земледелие, но и скотоводство делало значительные успехи; разведение овец и производство шерсти сменилось разведением новых пород рогатого скота и баранов для сбыта мяса, масла, молока. В то время как в предшествующую эпоху имелись лишь маленькие и тщедушные экземпляры рогатого скота, не многим отличавшиеся от тех, что получались, когда они бродили в полудиком состоянии, в течение XVIII в. путем скрещивания созданы были новые породы. Конструкция их в виде тонких костей, коротких членов, маленькой головы, малоразвитых рогов прямо указывает на ту цель, которую себе ставили при их разведении: добыть как можно больше мяса и возможно лучшего качества, устраняя все остальное, что не являлось необходимым для этого. В особенности Лондон предъявлял обширный спрос на продукты скотоводства. Сосредоточивая в своих стенах более 1/10 всего населения Англии, притом наиболее состоятельную его часть - двор, парламент, владельцев государственных фондов, - он, по Эдену, в 1732 г. потреблял 28 млн фунтов говядины и 14 млн фунтов баранины, а полвека спустя (в 1794 г.) — 50 млн фунтов бычьего и 25 млн фунтов бараньего мяса, т.е. почти вдвое больше. Даже отдаленные от него местности могли благодаря сооружению шоссейных дорог производить мясо и другие продукты для лондонского рынка²³.

Стремление к рациональному земледелию, к расширению пахотных полей, к улучшению животноводства — все это находится в тесной связи с возрастанием цен на хлеб и на прочие сельскохозяйственные продукты (мясо, молоко, масло); цена пшеницы составляла в 1740 и 1750 гг. в среднем 29 и 37 шиллингов за квартер²⁴, а в следующие десятилетия достигала в среднем 51 шиллингов.

В связи с этим характером огораживаний вполне понятно, что и самое отношение государства к огораживаниям было совершенно иное, чем прежде: по крайней мере иное оно было формально, ибо фактически государство и прежде им не препятствовало, - теперь оно тем более не имело оснований стеснять их, что огораживания ведь совершались теперь не отдельными лицами, а всеми жителями данной местности, по взаимному соглашению. Именно характерную черту огораживаний XVIII в. составляло и то, что они совершались не противозаконно, как в XV—XVII вв., а на легальном основании. Маркс поэтому и говорит о «парламентарной форме грабежа» в XVIII в., о том, что «закон сам явился теперь средством захвата народных земель», — в этом выразился «прогресс». Посредством bills for inclosures of commons²⁵, т.е. статутов, «лендлорды сами себе дарили народные земли в частную собственность»²⁶. Огораживания совершались различным образом. Иногда происходило соглашение между лордом и крестьянами, в других случаях первый огораживал свои поля, не встречая возражений со стороны крестьян²⁷. Но чаще всего для этого был необходим специальный билль. В этом случае землевладельцы, заинтересованные в уничтожении чересполосицы и «открытых» полей, в делении общинных пустошей, созывали собрание, на котором владельцы 4/5 всей земли, подлежащей превращению в индивидуальную собственность, должны были дать на это свое согласие; после этого подавалась соответствующая петиция в парламент. Рассмотрев петицию и произведя иногда анкету, парламент издавал билль, коим разрешалось огораживание. Всего таких биллей в XVIII в. издано свыше 1700. За биллем следовало самое распределение земель, деление пустошей и округление владений, поручаемое парламентом 3-7 комиссарам с весьма широкими полномочиями.

Однако, несмотря на такой с внешней стороны вполне законный характер, фактически и эти огораживания производились исключительно в интересах крупных и средних землевладельцев, лордов и зажиточных крестьян; мелкие же держатели терпели от них прямой ущерб. Они лишались возможности выпаса скота на общинной земле и на чужих полях после уборки хлеба и получали взамен этого лишь небольшой клочок пастбища, почему вынуждены были сократить количество содержимого скота. Артур Юнг указывает на то, что из 20 огораживаний 19 пагубны для йоменов, ибо лишают их возможности держать скот. Выставляется требование: «три акра и корова», но положение не меняется. Мало того, комиссары, назначаемые парламентом, состоявшим из тех же крупных землевладельцев, принадлежали также либо к числу последних, либо к угодным лордам лицам и имели в виду лишь интересы крупных землевладельцев²⁸. Лишь в 1801 г. появился закон, согласно которому комиссарами при огораживаниях не могут быть лица, имеющие какие-либо права на огораживаемые земли, а равно состоящие или состоявшие на службе у владельцев этих земель. До этого времени, т.е. в эпоху, когда огораживания производились в особенно широких размерах (с 1760 до 1797 г.), способ назначения комиссаров обеспечивал крупным землевладельцам лучшие земли и вообще возможность произвести огораживания на наиболее выгодных для себя условиях.

Имея в виду это, а также то обстоятельство, что часть издержек по подаче петиций в парламент (они составляли от 180 до 300 ф. ст.) и, далее, расходы по возведению изгородей на отведенном участке тяжело ложились на мелких владельцев - йоменов, мы поймем, что последние должны были протестовать против огораживаний. Однако они не решались вступать в борьбу с сильными, иногда даже под влиянием угроз подписывали петиции; а во многих случаях они, несмотря на свою многочисленность, владели менее чем 1/5 всех земель, так что их согласия и не требовалось. Лишь в редких случаях йомены набирались смелости подать протест против петиции; такой протест был связан со значительными расходами, да и не приводил к цели, ибо, по получении петиции от своих же родственников и друзей, члены парламента лишь для виду проводили анкетирование, а затем заранее изготовленный билль вступал в силу. Только в тех волнениях, которыми иногда сопровождалось самое производство огораживаний, выражалось неудовольствие йоменов: появляются толпы народа, препятствующие расклеиванию объявлений о предстоящих огораживаниях, они делают попытки прогнать комиссаров.

Не следует, конечно, преувеличивать значения огораживаний XVIII в. Особенно многочисленными они являлись не в эту эпоху, а в последующую, в первые десятилетия XIX в. Ряд авторов (не только упомянутый выше Рэ, но и Гасбах, Джонсон, Грэ и др.) обращают внимание на то, что сокращение численности йоменов во второй половине XVIII в. было значительно меньше, чем обычно полагают, в некоторых случаях замечается даже возрастание их числа²⁹. К сожалению, как указывает В. М. Лавровский, вопрос этот до сих пор не выяснен вполне. Рэ в 16 графствах отмечает наличность крепкого крестьянства в Англии еще в конце XVIII и в начале XIX в. Гасбах исследовал еще 9 графств и пришел к выводу, что и здесь к началу XIX в. в рядах йоменов не было пробито серьезных брешей, а обнаруживались лишь местные и временные колебания в их численности. Однако для остальных 18 графств неизвестно, сохранилось ли там крестьянство к этому времени³⁰. Джонсон подчеркивает и то обстоятельство, что огораживания и исчезновение крестьянства отнюдь не одно и то же. Огораживания, по его мнению, не были единственной и даже главной причиной исчезновения мелких земельных собственников, а лишь создавали условия, благоприятные для концентрации земли в руках крупных землевладельцев. Он приводит случаи, когда, несмотря на огораживания, йомены все же сохранялись и, наоборот, когда число их сокращалось, хотя прежние общинные порядки оставались неприкосновенными³¹.

Все эти указания, несомненно, заслуживают внимания. И все же нельзя отрицать того, что во многих графствах обнаруживается сокращение (хотя и не исчезновение) мелкого крестьянства и что огораживания в этом отношении сыграли важную роль. В различных местностях (хотя опять-таки далеко не везде) йомены вышли из огораживаний задолженными и обедневшими. Получив худшие участки и лишившись возможности держать скот в прежнем размере, йомены вынуждены были идти навстречу крупным землевладельцам, стремившимся к расширению своих владений, — продавать им свои земли. Йомены превращались в крупных фермеров на поместьях этих же лордов, если им удавалось выручить от продажи участка значительный, необходимый для ведения хозяйства капитал. Многие вообще находили профессию фермера более доходной и предпочитали аренду крупных поместий обработке собственного небольшого участка. Или же они покидали насиженные места и уходили в города. Кто имел капитал ~ искал счастья во вновь возникшей крупной промышленности в качестве фабриканта; кто его не имел — в таком положении находились в особенности коттеры, малоземельные или безземельные крестьяне, которые теперь не могли держать скота, — превращался в рабочего, питая собою армию фабричного рабочего населения во вновь зарождавшейся крупной промышленности³². Население Манчестера за четверть века, с 1773 по 1801 г., возросло с 27 до 95 тыс., Болтона с 5 до 17 тыс., Лидса с 17 до 53 тыс.; в Бирмингеме в 1760 г. насчитывалось 30 тыс. жителей, в 1801 г. 73 тыс. Население шло из сел в города, притекая со всех сторон в центры фабричной промышленности; обезземеление крестьян являлось как бы необходимым для создания новой индустрии, для снабжения ее рабочей силой.

¹ Leonard. The Inclosure of Common Fields in the XVIIth Century // Transactions of the Royal Historical Society. 5. Vol. XIX. 1905. Lavett and Pallard. The Black Death etc. 1916. P. 142. Иначе высказывается Бредли: Bradley. The Enclosures in England. 1918. P. 18 ff.
² Gay. Inclosures in England in the Sixteenth Century // Quarterly Journal of Economics. XVII. Lipson. Introduction to the Economic History of England. 3rd ed. 1923. Vol. I. P. 153 ff.
³ Центральные графства Англии.
⁴ Leadam. The Domesday of Inclosures. Gay. Inquisitions of Depopulation in 1517 // Transactions of the Royal Historical Society. N. S. XIV. Gay. The Midland Revolt and the Inquisitions of Depopulation of 1607 // Transactions of the Royal Historical Society. N. S. XVIII. Gay. Inclosures in England in the Sixteenth Century.
⁵ Prothero. Pioneers and Progress of English Farming. 1888. New ed. 1913.
⁶ Ashley. Introduction into the Economic History and Theory. Vol. I. Hasbach. Die englischen Landarbeiter in den letzten hundert Jahren und die Einhegungen // Schriften des Vereins far Sozialpolitik. Bd. LIX. 1894. S. 26, 29. Савин. Английская деревня в эпоху Тюдоров. 1903. С. 142 сл.
⁷ См. т. I, гл. XIV.
⁸ Cuniningham. Growth of English Industry and Commerce in Modern Times. Vol. I. P. 458—459. Hasbach. Die englischen Landarbeiter in den letzten hundert Jahren und die Einhegungen. S. 70—71. Савин. Английская деревня в эпоху Тюдоров. С. 58 сл., 77 сл., 124 сл. В отдельных редких случаях сохранились еще в XVII в. (и даже в XVIII в.) такие повинности, как «выкуп крови», меркет, т.е. плата при выходе замуж или рождении вне брака, даже и некоторые виды барщины (Савин. Английская деревня в эпоху Тюдоров. С. 136, 139, 420-421. Hasbach. Die englischen Landarbeiter in den letzten hundert Jahren und die Einhegungen. S. 71).
⁹ См.: Савин. Английская деревня в эпоху Тюдоров. С. 78, 92 сл., 100, 106 сл., 142—156, 206, 402 сл. Leadam. // Transactions of the Royal Historical Society. Vol. VI; English Historical Review. VIII. Lipson. Economic History of England. Vol. 1. 1923. P. 135 ff.
¹⁰ Ср.: Tawney. The Agrarian Problem in the Sixteenth Century. 1912. P. 151 ff., 167.
¹¹ Гранат. К вопросу об обезземелении крестьянства в Англии. 1908. С. 95, 166, 176, 180-198.
¹² Cheney. Social Changes in England. P. 103-104. Prothero. The Pioneers and Progress of English Farming. 1913. Cunningham. Growth of English Industry and Commerce in Modern Times. Vol II. P. 53.
¹³ Gay. lnclosurcs in England in the Sixteenth Century P. 54-63. Gay. Inclosure Movement in England. 1905. P. 146 ff
¹⁴ Leonard. The Inclosure of Common Fields in the XVII Century. Slater. The English Peasantry and the Enclosure of Common Fields. 1907. Johnson. The Disapparcance of Small Land Owners. 1909. Gonner. The Progress of Enclosure during the XVII Century // English Historical Review. Vol. XXIII. 1908. Conner. Common Land and Inclosare. P. 152. Bradley. P. 36.
¹⁵ Leonard. The Inclosure of Common Fields in the XVIIth Century См. Попов-Ленский. К вопросу об огораживании общинных полей в Англии в первой половине XVII в. // Ученые Записки Института Истории.
¹⁶ Houghton J. A. Collection of Lellers. P. 168.
¹⁷ Попов-Ленский. К вопросу об огораживании общинных полей в Англии в первой половине XVII в. // Ученые Записки Института Истории.
¹⁸ Marx. Das Kapital. Bd. I. 2. Aufl. S. 253-254.
¹⁹ Тойнби. Промышленный переворот в Англии в XVIII в. 1897. С. 66-71.
²⁰ Rae. Why have the Yeomanry Perished? // Contemporary Review. 1883. См. ниже, XIX в.
²¹ Ср.: Levy. Der Untergang kleinbauerlicher Belriebe in England // Jahrbulcher fur Nationalokonomie und Statistik. 1903.
²² Акр = 0,37 десятины.
²³ Hasbach. Die englischen Landarbeiter in den letzten hundert Julireii und die Einbegungen. S. 13-14.
²⁴ Кваргер = 1,39 четверика.
²⁵ Законы об огораживании общинных выгонов.
²⁶ Hammond. The Village Labourer. 1911. Gonner. Common Land and Inclosure. 1912. P. 47 ff., 54 ff. Slater. The English Peasantry and the Inclosure. 1907. Mantoux. La Evolution industrielle au XVIII siecle. P. 155 ff. Ср.: See. // Revue de synthase histoire. 1924. T. XII. P. 70 ff.
²⁷ Marx. Das Kapital. Bd. I. 2. Aufl. S. 253.
²⁸ Gonner. Common Land and Inclosure. 1912. P. 187 ff. Moffit. England on the Eve of Industrial Revolution. 1925. Brentano. Eine Geschichte der wirtscliaftlichen Hntwicklung Englands. Bd. II.
²⁹ Rae. Why have the Yeomanry perished? // Contemporary Review. 1883. Hasbach. Der Untergang des englischen Bauernstandes in neuer Beleuchtung // Archiv fur Sozialwissenschaft und Sozialpolitik. 1907. Johnson. The Disappareance of Small Landowner. 1909. Ср.: Curtler. The Enclosure and Redistribution of Our Land. 1920.
³⁰ Лавровский. Проблема исчезновения крестьянства в Англии // Труды института истории. Сб. ст. Вып. I. 1926. С. 309-310.
³¹ Johnson. The Disappareance of Small Landowner. Лавровский. Проблема исчезновения крестьянства в Англии // Труды Института Истории. Сб. ст. Вып. I. 1926. С. 314 сл.
³² Mantoux. La revolution industrielle au XVIII siecle. P. 155-171. Slater. The English Peasantry and the Inclosure of Common Fields. 1907. P. 117 ff. Hammond. P. 71 ff. Conner. Common Land and Inclosure. 1912. P. 295 ff., 361 ff., 272 ff. Moffit. England on the Eve of Industrial Revolution. P. 104. Как указывает Тауни, уже в XVI в. среди фригольдеров наряду с владельцами 30-50 акров имелись и такие, которым принадлежали лишь самые мелкие участки; из 390 случаев, выясненных им, в 100 они имели не более 5 акров (Tawney. The Agrarian Problem in the XVI Century. 1912).

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 4039

загрузка...

Другие книги по данной тематике