Прелюдия реформ Тайка
|
Используя материалы подворных списков начала VIII в., можно систематизировать сказанное в предыдущих разделах главы и выделить несколько стадий в развитии режима Ямато, каждой из которых соответствуют свои особенные социальные, политические и экономические отношения [Кадоваки, 1960, с. 170—171].
На первой стадии процветала домовая патриархальная община, основу которой составляли дворы. Хозяевами дворов становились племянники главы общины по мужской линии. В каждом небольшом дворе сохранялись определенные родственные связи и зарождалась тенденция к моногамии. В качестве основного земельного собственника выступала патриархальная домовая община. Иная индивидуальная собственность была еще очень незрелой, поэтому сохранялась необходимость совместного труда (и в значительном масштабе) для подъема целины, планировки полей, устройства орошения. В таких условиях общинная собственность служила базой земледельческого поселка. На второй стадии общественная структура изменилась мало. Однако строгая патриархальность была выражена несколько слабее. Отдельные дворы возглавлялись братьями, племянниками или дядьями главы общины по женской линии. Разумеется, это явление неравнозначно возврату к матрилокальности. Оно знаменует расширение социальной базы патриархальной общины. Таковой оказалась общественная структура у покоренных общин, уже узнавших классовую дифференциацию, ко времени перехода их под начало управляющих областями режима Ямато. Хотя основным коллективным земельным собственником оставалась община, в результате классового расслоения в общине сильные семьи начали претендовать на руководящее положение, создавать корпорации зависимых и захватывать в свои руки общинную собственность. На третьей стадии в домовой общине ведущее место заняла семья, обычно моногамная, во главе которой стоял брат главы общины. Впрочем, эта семья не особенно велика, не полностью самостоятельна и включала приемных и зависимых сочленов. Эта стадия, как полагают, лучше всего представлена общинами Северного Кюсю, покоренными режимом Ямато. После мятежа Иван (527 г.) развитие общины приняло плавный характер. В результате повышения в общинах удельного веса семей, возглавляемых братьями главы общины, укрепления моногамного начала создались благоприятные условия для развития частной собственности. Противоречия между общиной и личной собственностью обострились, но конфликт снимался или откладывался процессом концентрации полномочий в руках знати — обладателей званий. Наконец, на четвертой стадии патриархальная домовая община превратилась — по японской терминологии — в древнюю семью, она стала хозяйственной и общественной самостоятельной ячейкой. Типологически эти семьи сильно различались. В результате укрепления патриархальных тенденций уже в каждом дворе (на новой основе) ускорился раскол единой прежде большой семьи на свободную моногамную и на зависимую (рабскую). Это основной вариант структуры крупнейших кланов на службе у царя (например, клана Оми в Идзумо). В ходе развития отношений зависимости (в том числе рабовладельческих) внутри дома и паразитических привычек сильных патриархов общинные связи в VIII в. изменились. Вследствие роста индивидуальной частной собственности в каждой семье общинная собственность стала пережитком. Отношения угнетения и порабощения оказались несовместимыми с общинными. Поэтому произошло выделение из общины зажиточных семей, в частности семей удачливых ремесленников, членов управленческого аппарата, носителей культурных и ритуальных функций. К этим четырем последовательным стадиям, имеющим более или менее всеобщее распространение, можно добавить два локальных варианта. В первом случае семья приобрела вид патриархальной общины, преимущественно того типа, в котором братья главы общины становились главами дворов. Более дробные варианты форм семьи обусловлены чисто местными условиями. Из-за выраженной локальности естественных условий развитие политических форм запаздывало и в отдельных районах было представлено группировками вокруг владык округов. В такой общине группа мощных патриархов как правящая группировка низводила общину на подчиненное положение. Право общинной собственности на землю на деле попадало к группе патриархов. Во втором случае патриархальная домовая община сохраняла тот же облик, что и в первом случае, но в ней появились моногамные семьи. Однако последние из-за их зависимости от пережиточной мелкой домовой общины отличались сильной застойностью. Такая структура, по-видимому, была характерна для зависимых из числа иммигрантов (хата). Как и в первом случае, крах общинных отношений задерживался из-за локальности местных условий. Однако частная собственность в этой структуре уже занимала центральное место, хотя из-за того, что развитие моногамной патриархальной семьи осложнялось пережиточной системой отношений домовой общины, разложение общинной собственности выступало неотчетливо. Трансформация категории зависимых (и особенно рабов) в этих условиях проходила следующие стадии: развитие патриархальных отношений внутри общины — появление внутри общины зависимых и рабов, находящихся в общем владении, — переход общинных зависимых и рабов в состояние домовых, принадлежащих главе общины, — развитие категории патриархального домового рабства и зависимости. Такие перемены происходили в социальном, политическом статусе семейной земледельческой общины, которая постепенно, но твердо становилась массовым самостоятельным производителем. Наиболее существенные признаки нового статуса такой семьи: ослабление общинно-клановых связей и усиление патриархально- семейного начала, выход семьи из-под действия прежних форм организации и подавления (клановых, общинных, примитивно-административных), ее относительная экономическая самостоятельность как собственника орудий и средств производства — все это находилось в вопиющем противоречии со всеми сторонами только что описанного общества Ямато. Клановая система (система удзи) уже работала исключительно на самосохранение, рядовые члены кланов либо стали несвободными членами корпораций, либо создали собственные хозяйства. Главы кланов теряли патриархальную власть над членами кланов и превратились в лиц, на началах частной собственности владеющих зависимыми, рабами, землями и имуществом. Эти зависимые постепенно теряли корпоративную сплоченность. Владение ими ликвидировало последний налет былой патриархальности. Они откровенно принадлежали своим владельцам и обязаны были исполнять отработки и вносить дань произвольного размера и характера. Это не только вызывало их естественное недовольство, но и входило в противоречие как с декларированным, так и с реальным их статусом: они не считались рабами, но норма эксплуатации не была определена; они входили в ведение представителей центральной власти — управляющих корпорациями и областями, но на деле это сводилось к двойным поборам; несмотря на свое зависимое положение, они сохраняли право на личное хозяйство. Общественные группировки режима Ямато, разделенные различным отношением к орудиям производства и к земле (одни владели и тем, и другим на основах частной собственности, другие владели лишь личным имуществом, третьи не имели и этого и сами считались чьей-то собственностью), а также к личной свободе (одни обладали свободой и богатством, другие одной условной личной свободой, третьи не имели ни того, ни другого), все отчетливее приобретали черты классовых. Структура управления, как бы она ни подновлялась, не оправдывала возложенных на нее задач. Она была рассчитана на использование полупатриархального авторитета местных вождей кланов в целях организации рядового и зависимого населения, но эти вожди в значительной мере растеряли этот авторитет. Возможности прямого вмешательства центральной власти в местные дела были ограниченны. Лишь к концу режима центральная власть частично включила общины (поселки) в сферу своего влияния, но не имела в своем распоряжении для руководства ими сколько-нибудь разветвленного аппарата (особенно местного). По сути дела, оставалось незыблемым (во всяком случае, в теории) положение о том, что рядовое население подчинено кланам и лишь последние — непосредственно царю и его окружению, причем на весьма расплывчатых и никогда не формулирующихся условиях. Если эти формы организации и управления оправдывали себя в патриархально-родовом обществе, то в условиях вызревания классовых антагонистических отношений — между знатью и рабами, знатью, свободными и зависимыми, рядовыми свободными и рабами — они оказались явно непригодными. Прежний статус этих категорий населения решительно изменился, а вернее сказать, сложились совершенно новые категории, на иной, уже классовой основе. И для их управления и подавления требовались совсем другие формы власти. Решительный отход от коллективных форм собственности (клановой, даже общинной), появление и укрепление личной и частной собственности отдельных лиц и семейств на орудия производства, имущество, землю изменили экономическую базу режима Ямато. Особенно важное значение приобрела перемена отношения к земле. Наряду с остатками общинных владений по всей стране распространились царские рисовые поля и владения; пахотные угодья знати, принадлежащие им на правах собственности; земли, оказавшиеся во владении управляющих областей, владык округов и храмов; наконец, участки свободных крестьянских семей, находящиеся, в их личной собственности. Присвоение прибавочного продукта господствующими классами и центральной властью, однако, сохраняло прежние патриархально-клановые формы. Оно оставалось исключительно натуральным. Господствующие классы по традиции злоупотребляли непосредственным присвоением личного труда населения в форме отработок, не смогли создать дифференцированной шкалы продукции, сдаваемой в счет подати, оказались беспомощными при введении налога с полей. Последний появился, как представляется,, сравнительно поздно, так как земля по традиции долго считалась общей и не подлежала прямому обложению. Налог не был детально регламентирован, несмотря на то что именно он должен был давать основную массу изымаемого прибавочного продукта. Не существовало и четких правил дележа изъятого между центральной властью, местным аппаратом и знатью. Иными словами, углубление классового расслоения и развитие частной собственности на землю и имущество вошли в противоречие с общественной системой, покоящейся на местных кланах, с организацией управления, рассчитанной на авторитет глав этих кланов, с экономической базой, знавшей один вид собственности — коллективный и одну основную форму изъятия общественного продукта — натуральную и нерегулярную. Эти коренные противоречия общества Ямато проявлялись через события, связь которых с их корнями в ту эпоху либо не ощущалась, либо ощущалась опосредованно. За пределами страны, на Корейском полуострове, японское влияние катастрофически падало. Ямато не только утратило там свои владения, зоны влияния, своих союзников-«вассалов», но и стояло перед угрозой возможного вторжения. Связи с Китаем не приобретали ожидаемой стабильности. Внутри страны не прекращались неурядицы. Перед каждым новым царствованием начиналась схватка могущественных кланов. В 592 г. член одного из таких кланов — Сога — открыто, руками китайского иммигранта, осуществил убийство царя Судзюна и возвел на престол Суйко [Китаяма, 1962, Введение]. И без того слабая центральная власть оказалась дезорганизована непомерным усилением дома Сога. В 623 г. Сога Умако пытался захватить в личную собственность владения в Кацураги, принадлежащие царскому дому, но царица Суйко сумела устоять пе-ред домогательствами своего дяди. В 642 г. Сога Эмиси открыл собственный храм предков, стал возводить для себя и для сына усыпальницы, которые стали называться царскими. На работы при этом сгонялись и свободные, и зависимые из царских корпораций. В 643 г. дом Сога присвоил себе право жаловать звания, а в 644 г. построил себе дворцы царского типа [Asakawa, 1963, с. 143—145]. Дело подходило к смене династии. Но суть кризиса заключалась не в смене династии, а в оживлении центробежных сил, в узаконенном существовании нескольких лагерей в стране, находящихся между собой в постоянной и ожесточенной борьбе. При слабости аппарата управления это приводило к глубокой и всесторонней дезорганизации общества. Лю-бое из ряда вон выходящее событие сразу же и надолго нарушало ритм жизни. Так, в 626 г., когда разразился голод, люди ели траву и умирали на дорогах, усилились разбойничество, которое не могли пресечь, бегство крестьян из сел [Murdoch, 1910, с. 128]. Недовольство охватило широкие и разные слои населения и, как полагают, отразилось в источниках в виде борьбы между вождями кланов [Конрад, 1937, с. 74], в еретических движениях. Примером последнего может служить случай, происшедший в 644 г. Некий Охофу-бэ-но Охо, т. е. человек по имени Охо из корпорации Охофу, живший в Тогоку, вместе со своими односельчанами стал поклоняться некоему насекомому, именуя его воплощением божества вечного мира. Своим последователям он обещал богатство и вечную молодость, и те стали бросать свое имущество, дома, скот, хозяйство, надеясь на скорое обогащение. Движение перекинулось на другие области и ставку царя. Как сообщает летопись, «потери и опустошения были чрезвычайны». Наконец, глава секты был убит одним из чиновных сторонников режима. Важно отметить два момента: прекращение трудовой деятельности и уравнительные идеи (хотя и в форме всеобщего обогащения), вызвавшие естественную ярость властей [Nihongi, XXIV, 20]. Непосредственные причины кризисной ситуации в известной мере были доступны взору наиболее прозорливых современников. Дом Сога еще со второй половины VI в. предпринял некоторые шаги по стабилизации режима. Борьба клана Сога (ооми) за единоличное влияние в окружении царя, разгром в конце VI в. клана Мононобэ (омурадзи) и поддерживавших его кланов объективно привели к большей концентрации центральной власти: в ставке царя резко упало значение одного из двух крупнейших кланов — носителя звания омурадзи, а на местах понизился авторитет ряда крупных глав кланов. Сога укрепили дипломатические связи с материком, способствовали расширению царских владений и созданию «казны», которая находилась в их непосредственном ведении [Китаяма, 1966, с. 11 —17]. Сога принадлежит ведущая роль в принятии буддизма, который проник в Японию за несколько десятилетий до 552 г. — даты его официального обсуждения. Конечно, буддизм исповедовало большинство переселенцев, по крайней мере с начала VI в., но для знати Ямато, подкреплявшей свою власть ссылками на свое происхождение от местных духов, он казался опасным. Его пригодность для укрепления царской власти сначала не поняли даже лица, непосредственно заинтересованные в укреплении администрации. Клан Мононобэ, во всяком случае, проглядел такую возможность и заплатил за это своей гибелью. Клан Сога оказался прозорливее и как сторонник буддизма сразу же заручился поддержкой корпораций иммигрантов, в большинстве своем буддистов. Некоторые авторы указывают, что приход к власти дома Сога в какой-то степени был обеспечен обещаниями освободить зависимых иммигрантов — их вернейших соратников, провести реформу управления, закрепить за крестьянами владение личными участками [Конрад, 1937, с. 82]. Если это так, то своих обещаний Сога после победы не выполнили. Более того, чем дальше, тем сильнее клановые соображения заслоняли у Сога интересы режима Ямато в целом. Придя к власти в качестве сильнейшего клана, Сога провели лишь частичное упорядочение существовавшей уже системы. По логике развития событий в дальнейшем им оставалось заботиться об укреплении положения своего дома, которое становилось все более ненадежным, причем опираться на наиболее консервативные силы: на тех же местных глав кланов, на грубую силу малокультурных племен — айнов (эдзо, эмиси), на некоторые корпорации иммигрантов, наконец, на личные военные отряды. Естественно, что в недрах режима Ямато вызревали силы, которые по- иному, чем Сога, надеялись разрешить проблему, хотя зародились и действовали они в период господства дома Сога. Начиная с VII в. японские правители все чаще стали оглядываться на китайские политические идеи, административную прак-тику, правительственные институты. Объединение Китая династиями Суй и Тан после 400-летнего разброда, несомненно, произвело на правителей Ямато сильное впечатление. В свете этого китайская политическая и идеологическая система стала казаться образцовой и безотказной в любых ситуациях. У лидеров режима Ямато крепло убеждение, что коренное различие между Китаем и Ямато (не в пользу Ямато) и заключалось в непревзойденной системе организации всех сторон жизни, достигнутой в Китае. Эта система казалась прямо приспособленной для построения организованного общества с крепкой центральной властью, лишенного и признаков клановых неурядиц. К фундаментальным аспектам этой -системы надо отнести новую концепцию государства и новую религию — буддизм. Новая концепция государственного устройства выступила в виде теории универсального государства, развитой в Ямато принцем Сётоку- тайси. в пору его регентства (593—622). Термин «универсальное государство» прилагается к такому образованию, правительство которого верит в существование универсальных законов, в своей осуществлении не зависящих от времени, места, этнической среды. Считалось, что они могли быть проведены в жизнь даже тогда,, когда речь идет об исконно враждующих народностях, принадлежащих, однако, к одному культурному кругу, которые ликвидируют в ходе этого процесса свой антагонизм и образуют единый организм. При политическом и военном объединении, как считалось, происходит следующее. К власти приходит сильный правитель, который распространяет сводо власть над всей единой территорией и образует собственную династию, при этом он опирается на идеологию, способную объединить и сплотить все население, а духовным базисом для такой идеологии служит универсальная мировая религия, основные положения которой доводятся до сведения населения путем деклараций или указов власти. Разумеется, классификация принципов, составляющих эту теорию, и способ их выражения принадлежат современным ученым. Они также отмечают, что политические и культурные ситуации, соответствующие концепции «универсального государства», появляются на аналогичных этапах истории в разных странах; при Ашоке в Индии (III в. до н. э.), при Сётоку-тайси в Японии (VII в.), при Сонгцэн-гампо в Тибете (VII в.), при У-ди династии: Лян (VI в.), при Вэнь-ди династии Суй (VI в.) в Китае [Nakamu- га, 1969, с. 1—2]. Приложение на практике новинок политической и религиозной мысли, разумеется, приняло непростые формы: одни из них связаны с основами новой идеологии более заметными нитями, другие — незаметными. Одной из таких новинок, которая впоследствии при-обрела особую важность, оказалось понятие о праве, законности: как о категории политико-юридической, отсюда— о «правовом государстве», которое, как считалось, воплотилось в Японии начиная с VIII в. на базе уголовных и гражданских законов «рицурё». Умаядо, или Сётоку-тайси, оказался тем лицом, которому японская историография приписывает чуть ли не единоличное осуществление целой серии новаторских мероприятий, ставших предтечей грядущих реформ Тайка. Разумеется, Сётоку-тайси не был совершенно одинок в этих начинаниях. Почти на 30 лет с 593 г. дела Ямато перешли в руки Сётоку -тайси и Сога Умако (ооми). Именно в эти годы сложилась концепция суверенитета правителя Ямато. В ряде случаев оба они действовали заодно, например, при разгроме клана Мононобэ в 587 г., при издании указа о покровительстве буддизму в 594 г. (ср. [Лим Чонсан, 1967(1), с. 21—23]). Обычное племенное право в Японии состояло из интерпретации воли богов и осуществления правосудия согласно этой воле и — практически — традиции. Позднее в характеристике царя Бурэцу (499—506) появились другие намеки: «Он уважал уголовные законы и был сведущ в законодательных актах» [Nihongi, XVI, 1]. Правда, сама фраза взята из «Хоу Хань шу», но появление ее в «Нихонги» симптоматично. В VII в. важной вехой правовой мысли стали «Законоположения» Сётоку-тайси. В них тоже встречаются целые выражения, заимствованные из «Шан шу» (II в. до н. э.), «Лунь юя», «Цзо чжуаня», «Ли цзи», «Ши цзи», «Хань шу» и др. По своему рождению Сётоку-тайси был наследником престола, а по занимаемому посту — регентом или соправителем (593—622). Раньше эти функции входили в обязанности старых оми и мурадзи. Уже в этом изменении должностного положения наследника заключались ущемление прав оми и мурадзи и дальнейшая концентрация суверенной власти в руках царского дома [Нюмон..., 1958, с. 47—48]. Свою государственную деятельность Сётоки-тайси начал, работая рука об руку с Сога. Сётоку-тайси попытался вернуть для Ямато его бывшее владение Мимана и с этой целью в 597 г. отправил в Силлу посольство, в 600 г. послал против Силлы войска, а к династии Суй — послов, в 602 и 603 гг. командировал членов правящего дома в действующую армию. Однако успеха эти меры не имели. В 607 г. Сётоку-тайси приступил к мирным переговорам и открыл прямые сношения с суйским Китаем. Потерпев неудачу в военной экспансии на Корейском полуострове, частично компенсированной упрочением дипломатических связей с Китаем, Сётоку-тайси обратился к внутренним делам. В 603 г. он ввел систему 12 придворных рангов, дав в руки правителя средство отстаивать свои интересы в делах управления. В названиях рангов фигурировали конфуцианские добродетели. В отличие от клановых званий ранги жаловались центральной властью определенному лицу за личные заслуги и на время службы. Система рангов предполагала продвижение служащего вверх по лестнице рангов по мере нарастания его служебных заслуг. Клан Сога оказался в лагере противников новой табели о рангах уже и потому, что его члены получили по ней лишь 4-й ранг и ниже. В результате сопротивления кланов удалось ввести табель о рангах лишь в Кинай и прилегающих областях, но этим было положено начало переходу центральной власти на новые принципы установления иерархии ее окружения. Следующим шагом по новому пути стали знаменитые «Законоположения в 17 статьях» (604 г.). В них политические идеи изложены в форме моральных заветов. Это, в сущности, не политико-правовые положения, а религиозные и этические основы для таких положений. Это подтверждается и порядком статей. Среди многочисленных сентенций религиозно-этического характера как бы вкраплены единичные и не очень конкретные политические наставления. В отличие от законов Ашоки и Сонгцэн-гампо, рассчитанных на широкие круги населения, «Законоположения» Сётоку- тайси обращены к государственным деятелям, к представителям исполнительной власти, наконец, к местным главам кланов. Основными заветами, проповедуемыми Сётоку-тайси и оказавшими наиболее ощутимое влияние на реформаторское движение, оказались следующие [Pippon, 1935]. Поскольку объединенное государство невозможно без слияния кланов, ст. 1 говорит о гармонии, согласии в буддийском их понимании. Безусловно, противостояние кланов имеет в виду статья 15, ратующая за служение общему, а не личному. «Законоположения» разделяли все население страны на три группы: правителя, вельможь и народ. Причем правитель рассматривался как единоличный суверен, даже не как глава царского дома (ст. 12), вельможи — как чиновники, а народ — как подчиняющаяся масса. Положение суверена по отношению к двум нижестоящим категориям четко не уточнялось, равно как и меры, которыми предполагалось реализовать эти идеи «Законоположений». Но в тексте «Законоположений» можно найти намек на оппозицию «правитель—подданный», а это противоречило духу клановой системы (ст. 9). В соответствии с китайским учением о государе «всеобщий закон» провозглашен основой порядка (ст. 4, 5), а государь — его выразителем. Именно в качестве такового он имеет право требовать от своих чиновников беспрекословного повиновения (ст. 3). Целая серия статей развивает эту мысль, определяя конкретные стороны деятельности этих чиновников как основы аппарата управления (ст. 6, 7, 8, 11, 12, 13, 14). Рассуждения о характере власти и формах ее осуществления завершаются многозначительной оговоркой о советниках как необходимом условии правильного решения важных дел (ст. 17). Сётоку-тайси отвергает деспотическую власть в принципе: «Дела не должны решаться единолично государем». Эта идея связана не столько с синтоизмом (коллективные собрания), сколько с конфуцианством (идея консультаций). Сётоку-тайси понял: усвоить выдвинутые им положения носители традиционной религии не могли — синтоизм был идеологией клановой системы, а для того чтобы управлять своими действиями в новых условиях, люди нуждались в новой религии. Эту роль Сётоку-тайси предназначал буддизму — опоре в борьбе со злом (во всех формах его проявления). В отстаивании буддизма можно видеть и внешнеполитический расчет — предстать перед корейскими государствами страной с одинаковой религией. В выражениях, заимствованных из конфуцианских книг, в «Законоположениях» осуждались клановые междоусобицы, обосновывалась идея древнего государства — империи, — управляемого божественным сувереном с помощью вельмож-чиновников, разрабатывались основы этого государства, покоящегося на казенной земле и государственных подданных (а не на частных владениях и зависимых людях). «Законоположения» были направлены прежде всего против клана Сога, сосредоточившего в своих руках всю полноту власти отнюдь не на основании принципов «Законоположений». В 620 г. Сётоку-тайси, как утверждает традиция, составил «Записки о государях», «Записки о стране», «Основные записки» оми, мурадзи, томо-и куни-но мияцуко, 180 бэ и свободного люда («Ку- дзики»). Они свидетельствовали о наступлении новой стадии национального самосознания. Идея единоличного правителя нашла в записях дальнейшее развитие. Похоже, в этой истории впервые в Японии претворилась Китайская идея «революции года синью», 9-й год правления Суйко (601 г.) стал именоваться годом синью и от этой точки стали вести летосчисление в оба направления. Сётоку-тайси поставил перед собой задачу ввести страну в древнее общество Восточной Азии, упорядочив ее экономическое и культурное положение и социальный уклад, укрепив реальную мощь режима. Для этого было необходимо примирить враждующие группировки внутри страны, заимствовать материальную культуру континента и, конечно, упрочить политическую систему. Последнее было невозможно без новой бюрократической системы, заменяющей разрушающееся клановое отношение, без упрочения власти царя как суверена. На это и была направлена политика Сётоку-тайси. Приступая к нововведениям, Сётоку-тайси имел перед своими глазами пример трех государств Корейского полуострова, произведших важные изменения по образцу «северных и южных династий» Китая (420—589) и династии Суй. Первая половина VII в. прошла под знаменем зарождения движения в пользу конструктивных перемен. Однако это движение не было единым. Клан Сога стремился, введя кое-какие новшества, сохранить в основном прежнюю структуру режима Ямато. Сётоку-тайси и другие шли в своих замыслах дальше и, вдохновляясь китайским примером, настаивали на более глубоких изменениях, призванных изменить облик режима. Соперничество двух направлений сказалось на непосредственных результатах отрицательным образом. И хотя за программой Сётоку-тайси оказалось историческое будущее, ему удалось лишь подготовить почву к подлинным реформам — реформам Тайка. Для того чтобы последние организационно сделались возможными, потребовались полная дискредитация политики Сога, возвращение из танского Китая школяров и паломников — живых свидетелей происходящих там событий и потенциальных реформаторов, образование спаянной группы людей, объединенных единой целью и способных осуществить нововведения. |
загрузка...