Борьба за Мавераннахр

В то время, когда узбекские султаны решали вопрос, кому быть главой государства и что делать дальше, шах Исмаил совершал триумфальное шествие по Хорасану, продвигаясь на восток почти без сопротивления. Высланный им авангард без боя занял Герат, в который вскоре торжественно въехал шах, восторженно встреченный как знатными, так и всеми прочими жителями столицы, а равно и окрестным сельским населением, потому что все видели в новом завоевателе избавителя от произвола, грабежей и насилия узбеков, на которых теперь обрушилась народная ярость.

Однако при вступлении в Герат шах Исмаил выказал свой религиозный фанатизм в полной мере. Когда шах въехал в столицу Хорасана и приказал прочитать в соборной мечети хутбу с упоминанием двенадцати шиитских имамов и шиитской формулой, то престарелый хатиб отказался это сделать, за что и был изрублен во дворе мечети. Восьмидесятилетний шейх-уль-ислам Герата, приведенный к шаху и отказавшийся исповедовать шиизм, был собственноручно убит шахом из лука, его тело было приказано вздернуть на высокое дерево, а потом это дерево выдернуть с корнями и сжечь вместе с казненным. Даже имя знаменитого персидского поэта Джами было приказано переправлять на Хами (выскоблить точку под буквой джим и поставить ее наверху), вследствие этого имя поэта приобретало значение «недопеченность», «незрелость». Памятник поэту на могиле, богато отделанный, с пышной декорацией из деревьев, зелени посреди большого двора, который был оформлен Алишером Навои, шах Исмаил приказал разрушить до основания. В тот же день в соборной мечети Герата на торжественной общественной молитве была прочитана хутба на имя шаха Исмаила с шиитской религиозной формулой и с упоминанием двенадцати шиитских имамов.

Шах провел зиму в Герате, назначив на высшие посты правителя города, судьи и т. д. своих ставленников, за это время им были приняты выражения покорности от многих соседних правителей. Среди последних были и темуридские принцы: Увейс-мирза и Мухаммед-Яр-мирза, внуки Абу-Саид-мирзы. Первый, известный под именем Хан-мирзы, был правителем Бадахшана. Они были особенно ласково приняты шахом, причем, Ханмирза получил от шаха грамоту на управление не только Бадахшаном, но и Гисаром.

Торжественно отпраздновав в столице Хорасана Навруз, шах Исмаил весной 1511 г. выступил с войсками из Герата, предполагая начать поход в Заамударьинские области. Когда шахские войска дошли до Меймене и Фарьяба, то, узнав об этом, наиболее энергичные и волевые представители ханского дома – сын Шейбани-хана, Мухаммед-Тимур-султан, племянник Шейбани, Убайдулла-султан, и примкнувшие к ним некоторые другие узбекские султаны – решили выразить шаху покорность, послать ему подарки, ибо они полагали, что как только шах перейдет Амударью, то узбекам уже никогда не придется больше жить в Мавераннахре. По-видимому, чтобы письмо и подарки были шахом благосклонно восприняты, действовали через Махмуда Согарджи, бывшего визиря Шейбани-хана, ставшего сановником шаха. В целях сохранения выгодных пунктов заключаемого с узбеками договора Махмуд Согарджи, испросив разрешения шаха, отправился с узбекскими послами в Мавераннахр. Там Махмуду был оказан торжественный прием, во время которого Мухаммед-Тимур-султан и Убайдулла-султан торжественно поклялись во всем повиноваться шаху, если шах предоставит им области по правую сторону Амударьи. Бывший визирь обнадежил узбекских султанов в милостивом к ним отношении шаха Исмаила. Последний согласился на просьбу узбеков, и мир был заключен при условии, что все районы по левому берегу Амударьи отходят Ирану.

Здесь следует обратиться к событиям, происшедшим после поражения и гибели Шейбани-хана. Когда Шейбани-хан, направляясь форсированным маршем в Мерв, послал гонцов в Мавераннахр, требуя от своих феодалов, узбекских султанов, спешно направить ему подкрепление, то, естественно, при столь огромных расстояниях и единственно быстрой передаче вестей верховыми нарочными, не все султаны получили одновременно приказ своего сюзерена – хана. Те, которые правили далеко на севере, в Туркестане, получили его позже всех. К числу таких принадлежал дядя Шейбани-хана, Суюнчи-Ходжа-хан, имевший своим уделом Ташкент. Со значительным войском он переправился через Сырдарью, намереваясь идти на помощь Шейбани-хану к Мерву. Брат Суюнчи-Ходжи Кучкунджи-хан (иначе Кучум-хан) задержался в своем уделе, в Туркестане, опасаясь нападения энергичного казахского Касым-хана. На подступах к Самарканду Суюнчи-Ходжа получил потрясшее его известие, что Шейбани-хан, не дожидаясь подхода узбекских султанов, с войсками вышел из Мерва против шаха, потерпел поражение и погиб в бою. Самаркандская знать, по-видимому несколько ранее узнавшая о катастрофе под Мервом, услышав о приближении Суюнчи-Ходжи, поспешила выехать к нему навстречу и ввести его в город. В соборной мечети Амира Темура была прочитана хутба и выбита монета с именем Суюнчи-Ходжи-хана. Последний расположился в цитадели города, во дворце Ак-Сарае, где ему принесли свои поздравления узбекские султаны, беки, знатные самаркандцы. По погибшему Шейбани-хану был объявлен траур.

Столь спешное провозглашение ханом Суюнчи-Ходжи было вызвано чрезвычайными обстоятельствами. Когда узбекские султаны узнали о прибытии Суюнчи-Ходжи в Самарканд, они поспешили выразить ему свое почтение. Тем временем стало известно, что покинувшие войско Шейбани-хана моголы овладели некоторыми районами Бадахшана и, опираясь на них, против узбеков выступил наместник Бадахшана – темурид Хан-мирза, который призывал примкнуть к нему и другого темурида, Бабура, дабы тот избавил Мавераннахр от господства узбеков. «И мысли узбекских султанов в силу древней Ясы склонялись к тому, чтобы предоставить ханский престол Кучум-хану как старейшему из ханского дома, но поскольку он был занят отражением нападения войск Касым-хана, отсрочка же избрания хана явилась бы причиной дальнейших несчастий, то в соборной сахибкыранской мечети (т. е. мечети Биби-Ханум), перед совершением пятничной молитвы, узбекские султаны и правители сошлись на том, чтобы быть в ханском достоинстве Суюнчи-Ходжи-хану. И в месяцы 917 г. хиджры (март 1511 г. – март 1512 г.) украсили хутбу и чекан монеты его августейшим именем и титулом. После пятничной молитвы его величество, прибыв в Ак-Сарай, осчастливил царский трон своим благополучным восшествием на него» – так описывает эти события современник.

Утвердившись на престоле, Суюнчи-Ходжа-хан раздал области государства отдельным принцам своего рода. Так, Гисар он отдал в совместное владение своим сыновьям Хамзе-султану и Мехди-султану, Фергану – Джаныбек-султану, Бухара была по-прежнему сохранена за Убайдулла-султаном, как и Туркестан за Кучум-ханом и его сыновьями, Кеш (Шахрисабс), Нахшеб (Карши), Хузар и Дербенд с их районами до берегов Амударьи были отданы во владение сына Шейбани-хана Тимур-султана.

В это время над Мавераннахром нависла реальная угроза вторжения войск шаха Исмаила. Разумеется, первой жертвой стали бы владения Тимур-султана. Здраво оценив ситуацию, последний вступил с шахом в мирные переговоры. С этой целью правитель Ирана направил к Тимур-султану своих представителей, и тот «воспользовался удобным случаем и, неосторожно преклонив ухо к басням и лести персов, растворил ворота общения с ними». Очевидно, у Тимура-султана была надежда, что за ним последуют все узбекские султаны и ханы. Для правомерности заключения мирного договора необходима была санкция верховного главы узбеков. Но когда к Суюнчи-Ходже-хану прибыли персидские послы с богатыми подарками и с мирным договором, заключенным с Тимуром-султаном, хан вознегодовал: «Приличествует ли нам мириться с таким человеком, на котором лежит наша месть за кровь убитого им нашего вождя – родича и который к тому же враг веры?!» Униженные послы были выдворены за пределы Самарканда, а Тимуру-султану был послан ультиматум, дабы «он без битвы и без острой сабли не стремился прекращать сношений с персами». Возникла явная неприязнь между Суюнчи-Ходжи-ханом и Тимуром-султаном. Внутренние враги шейбанидов, но до этого времени старательно служившие узбекским ханам, ведя междоусобную распрю, переметнулись на сторону Бабура.

Неудачный исход мирных переговоров с Тимуром-султаном весьма расстроил шаха Исмаила, посему последний стал действовать иначе. Он вступал в контакт с правителем Бадахшана Увейс-мирзой, призывая его к выступлению против узбеков, разумеется, свою помощь шах гарантировал. Этот призыв был в унисон с устремлениями Увейс-мирзы, который немедля мобилизовал все свои силы и выступил в Кундуз. Правитель Кундуза бежал в Гисар. Обстановка благоприятствовала, и тогда Увейс-мирза послал Бабуру письмо с предложением присоединиться к его армии, потому как настал момент отвоевать наследственные земли Бабура. В свою очередь Бабур, несмотря на зимнюю пору, как можно скорее выступил в поход на Мавераннахр. Его войска достигли Кундуза в январе 1512 г., где Бабура с большим почетом встретил Увейсмирза.

Вскоре в крепость от шаха Исмаила прибыла миссия в сопровождении сестры Бабура, Ханзадэ-бегим. Кстати, ранее, когда Шейбани-хан предпринял осаду Бабура в Самарканде, Бабур за «выкуп своей жизни» отдал хану свою сестру, принцессу. Ханзадэ-бегим попала в гарем Шейбани-хана и родила ему сына Хуррам-шах-султана, которому отец пожаловал Балхскую область. При этом Шейбани-хан всегда был преисполнен недоверия к своей жене и спустя некоторое время предоставил ей развод. Впоследствии она попала ко двору шаха Исмаила, где пользовалась неизменным почтением. Что касается сына, то он умер через год или два после гибели Шейбани-хана.

Так вот, через Ханзадэ-бегим шах предлагал Бабуру начать военные действия против узбеков, обещая при этом свою помощь. Безусловно, это предприятие было в интересах Бабура. В благодарность за такое отношение Бабур отправил шаху ценные сувениры, изготовленные в Индии и Мавераннахре, а также послание с выражением искренней готовности стать шиитом и провозгласить шиизм государственной религией в своих владениях. Шах не преминул оперативно направить Бабуру персидские военные силы.

Любопытно, что источники предлагают две версии контакта Бабура и шаха Исмаила, т. е. двояко трактуют поведение Бабура в сложившейся ситуации.

Согласно первой версии, неверный политический шаг, погубивший все начинания Бабура в деле освобождения Мавераннахра от узбеков – признание себя перед шахом шиитом и обещание ввести шиизм как господствующую религию в Мавераннахре, а через это, естественно, стать вассалом шаха Исмаила, – был вызван тем, что он имел малочисленные войска. Бабур располагал лишь ничтожным отрядом своих чагатайцев и войсками вероломных моголов, которые, в частности, под Самаркандом были его союзниками, но, видя, что перевес в битве Бабура с Шейбани-ханом произошел в сторону последнего, бросились грабить и убивать воинов Бабура. Кавалерийские же отряды моголов, имевшиеся в армии Шейбани-хана, после его гибели бросили узбеков и, уйдя на восток, подошли к Кундузу, где вступили в армию темурида Увейс-мирзы. Насколько ненадежны были моголы, демонстрирует и тот факт, что когда Бабур был еще в Кундузе, то некоторые из наиболее влиятельных могольских вождей предложили его лучшему другу, двоюродному брату Султан-Саид-хану, устранить Бабура, поскольку в лагере находилось около 20 тыс. монголов, а чагатайцев менее 5 тыс., поэтому заменить Бабура на Султан-Саид-хана не представляло особых проблем. Последний отверг это вероломное предложение и, видя, что надежда на верность моголов ничтожна, что они не преминут при случае перейти во враждебный лагерь и что сам он, как могол, может оказаться в очень неприятном положении, попросил одного из наиболее приближенных к Бабуру эмиров дипломатично доложить последнему, что «поскольку со дня на день увеличивается счастье и благополучие государя и все народы обращают свои взоры на черты убежища мира, особенно моголы, выделяющиеся из большинства народов своим могуществом, численностью и силою, а их эмир из числа прочих особенно возвеличен и всегда энергично выступает, то теперь он, Султан-Саид-хан, просит Бабура старое с ним единение превратить в новосозданную разлуку.

И если бы его отправили куда-либо с тем, чтобы узы любви между ними оставались все такими же крепкими, то это будет более подходящим для благополучия обеих сторон». Бабур отложил разрешение этой просьбы до другого времени.

По другой версии дело обстояло так: блестящие успехи первого представителя династии Сефевидов в его борьбе с узбеками окрылили всех, кто не мог примириться с завоеванием кочевниками культурного государства темуридов. Первым поднялся против узбеков Бабур, после потери Самарканда упрочившийся в области Кабула. После занятия шахом Исмаилом Герата он обратился с просьбой к шаху сообщить ему, не будет ли шах противодействовать его попытке отвоевать у узбеков свои наследственные владения. Шах ответил, что на все, отвоеванное им, Бабуром, он будет иметь неоспоримое право. В 1511–1512 гг. Бабур выступил в поход в направлении Бадах-шана, где к нему присоединился Увейс-мирза.

Как бы то ни было, Бабур желал еще раз попытаться освободить Мавераннахр от власти узбеков.

Итак, шах Исмаил направил Бабуру персидские боевые отряды. Располагая теперь достаточно сильной армией, Бабур решил вести войска на Гисар. Тогда же он получил из Андижана письмо от своего дяди Саид-Мухаммед-мирзы, в котором тот писал: «При счастливом посредничестве Вашего Величества Фергана освобождена от узбеков и опять введена в Ваши владения, посему – какие последуют Ваши указания, чтобы я их мог выполнить?» Безусловно, для Бабура весть об освобождении от узбеков Ферганы была радостной.

В конце зимы войска Бабура с воинами шаха Исмаила переправились через Амударью и двинулись в направлении Гисара. Местное население, узнав о выступлении Бабура, с восторгом встретило это известие, «так как жители Мавераннахра, конечно, питали к темуридам искреннюю любовь. Чагатаи, моголы, жившие в узбекских улусах, подняли всеобщее восстание, простолюдины присоединились к Бабуру».

Узбекские ханы, ввиду создавшейся крайне неблагоприятной обстановки, собрались в Самарканде для принятия решения. Свои действия они скоординировали следующим образом: правители Гисара, Хамза и Мехди-султаны, сыновья Суюнчи-Ходжи-хана, Тимур-султан, сын Шейбани-хана и другие пограничные правители-султаны, должны были выступить со своими объединенными силами и дать отпор чагатаям; Убайдулла-хан, «по своему авторитету полномочный устранять и назначать султанов», укрывшись в крепости Карши, должен был воспрепятствовать продвижению шахских вспомогательных войск; Джаныбек-султан и Кучкунджи-хан (Кучум-хан) – выступить походом на Андижан, дабы не допустить потери всей Ферганы. Суюнчи-Ходжа-хан должен был оставаться в Самарканде, чтобы в случае необходимости посылать оттуда требуемую военную подмогу. Словом, все у узбеков пришло в движение, все объединились перед лицом грозной опасности, все стремились проявить энергию для защиты и спасения доставшихся им областей Мавераннахра.

Армия Бабура тем временем дошла до Каменного моста на реке Вахш. Соединенные силы узбекских ханов, узнав об этом, вышли из Гисара, переправились через реку ниже Каменного моста, чтобы отрезать дальнейшее продвижение противника на Гисар. Но Бабур опередил их. Когда утром караульные дозоры донесли Бабуру о подходе узбекских сил, он сел на коня и вместе со своими эмирами и войском занял возвышенность у входа в ущелье. Отсюда в направлении неприятеля кроме узкой тропинки никакой другой дороги не было. Справа от этой возвышенности находилась другая, похожая на первую, на которую тоже вела единственная дорога – их разделял глубокий обрыв. Узбекские военачальники, решив взять вторую высоту, занялись построением воинских рядов в боевой порядок, Тимур-султан с отрядом в 10 тыс. человек двинулся на взятие высоты. Бабур, разгадав его маневр, направил против него Мирзу-хана с отрядом наиболее испытанных бойцов, к которому потом были присоединены воины бывшего с ним двенадцатилетнего Мирзы-Хайдара, его двоюродного брата. Начало битвы было нерешительным, с переломным успехом обеих сторон.

Вот как описывал в своих мемуарах Мирза-Хайдар эту битву: «В этой схватке, в отступлениях и нападениях, мои воины захватили одного узбека и привели его к государю. Тот счел это за хорошее предзнаменование и сказал: „Пусть запишут этого первого пленного за Мирзой-Хайдаром“. На левом фланге протекал бой в наступлениях и отступлениях до следующего дня. На стороне же, где был государь, никакого боя не было, потому что дорога там была узкая и с обеих сторон не легко было подойти. Около полудня отряд, бывший перед государем, спешился и сошел вниз. Когда настал вечер, то оказалось, что неприятелю сойти с коней и расположиться на отдых было невозможно из-за отсутствия воды, так как ближайшая вода была в расстоянии одного фарсанга. С намерением провести ночь подле воды, узбеки повернули лошадей вспять. Тогда сошедший вниз отряд Бабура вскочил на лошадей и, понукая их, бросился вслед за узбеками, уходившими вместе с Хамзой-султаном. Тогда и те узбекские силы, которые противостояли Мирзе-хану, увидав, что Хамза-султан, бывший их злым демоном, повернул назад, тоже бросились назад.

Да и когда они стояли лицом к лицу с Мирза-ханом, ни у кого из них не было стремления сражаться. Когда неприятели повернули коней обратно, противостоявшие им части Мирзы-хана бросились на узбеков в атаку и те сразу обратились в бегство. Когда же они увидели демона того войска, обращенного отрядом султана Бабура в бегство, то они тоже выпустили из рук поводья самообладания. И когда произошло это поражение узбекского войска, было время вечерней молитвы. Хамза-султан, Муталиб-султан и Мамак-султан были взяты в плен и доставлены к счастливому стремени падишаха. И государь им сделал то, что сделал Шейбак (т. е. Шейбани-хан) монгольским ханам и чагатайским султанам. Всю ночь до утра продолжалось преследование неприятелей, как и следующий день до ночи. Гнали их до границ Железных ворот».

Результаты этой победы были самые благоприятные для Бабура. Народ в своем стремлении изгнать узбеков с территории Мавераннахра был един с Бабуром.

Тимур-султан с остатками войска бежал в Самарканд, где соединился с армией Суюнчи-Ходжи-хана. Дорога на Гисар была открыта.

Что касается шаха Исмаила, то он не заставил себя ждать и вновь прислал помощь «в виде полков из представителей всех племен мира». Общая численность армии Бабура достигла 60 тыс. человек.

Итак, Бабур прошел через Гисар и достиг Карши, где со своим войском находился Убайдулла-султан. Крепость была отлично укреплена и, естественно, осада ее могла продлиться довольно долго. Посему Бабур решил идти прямо на Бухару, которую, по данным разведки, не охраняли войска узбеков.

Как только армия Бабура покинула окрестности Карши, Убайдулла-султан оставил Карши и направил свои войска в Бухару. Информация об этом скоро стала известна Бабуру, и он немедленно послал преследовать Убайдуллу десятитысячный отряд под командованием Мирзы-хана. Убайдулла-султан, видя крайне враждебное отношение мавераннахрцев к узбекам и осознавая возможность нежелательных боев с преследовавшими отрядами Бабура, счел рискованным направлять войска в Бухару и свернул степной дорогой на Туркестан.

На тот момент фактическим правителем Узбекского государства был Убайдулла-султан, поэтому бывшие в Самарканде Суюнчи-Ходжи-хан и Тимур-султан покинули город и последовали за Убайдуллой.

Осуществляя часть плана отражения натиска войск Бабура, Кучкунджи-хан и Джаныбек-султан со своими войсками вступили в Фергану. Ставленник Бабура в Фергане Султан-Саид-хан не успел что-либо предпринять для укрепления своего региона, и известие о приближении узбекских войск к Андижану застало его врасплох. Собрав на совет эмиров, Саид-хан решил незамедлительно дать отпор противнику. Для этого он избрал самую мощную из ферганских крепостей, Касан, куда направил двух эмиров для подготовки оборонительных сооружений. Едва эти мероприятия были закончены, узбекские войска подошли к стенам Касана и взяли крепость в тесное кольцо осады. Саид-хан, получив об этом известие, направил войска на подмогу своим эмирам.

Незадолго до этих событий кашгарский хан Аба-Бекр-мирза успел захватить районы, лежавшие восточнее Андижана, – Ош, Узген и др. Поэтому, когда Бекр-мирза узнал об осаде Касана, он, прихватив катапульты и другие осадные машины, двинулся на Андижан. Как свидетельствуют исторические хроники, Саид-мирза, услышав о подходе кашгарцев, был крайне этим обстоятельством обеспокоен.

Тем временем узбекские войска, осаждавшие Касан, пробили бреши в его стенах и, подставив к стенам лестницы, бросились штурмовать город с такой яростью, что его защитники были не в состоянии отразить этот штурм. Ночью часть гарнизона тайно покинула крепость. Штурмовавшие город узбеки, не предполагавшие такого шага со стороны противника, бросились преследовать уходивших моголов. Но так как те ушли уже далеко, то узбеки вернулись и перебили всех оставшихся в Касане. Бежавший из крепости гарнизон присоединился к войскам, посланным Саид-ханом на выручку Касана и находившимся в прилегающих к Касану горах. Это воинское соединение направилось в Андижан. Недалеко от города они натолкнулись на расположившееся здесь войско Аба-Бекр-мирзы, которое готовилось к общему штурму города, намечавшемуся на следующий день. Подошедшие со стороны Касана отряды не знали о нахождении здесь кашгарцев. Султан-Саид-хан тем временем рискнул дать бой кашгарцам у стен Андижана и, выйдя из города с гарнизоном, вступил с ними в бой и выиграл его. Однако андижанское население упросило Султан-Саид-хана пощадить кашгарцев во избежание их последующей мести. Он пощадил около трех тысяч человек.

Узбекские вожди, ведущие кампанию в Фергане, Кучкунджи-хан и Джаныбек-султан получили неожиданное известие о поражении и гибели Хамзы-султана, Мехди-султана и других узбекских султанов и о победоносном движении Бабура с его союзниками в глубь Мавераннахра. По-видимому, опасения быть отрезанными от прочих узбекских сил и факт прочного утверждения Султан-Саид-хана в Андижане побудили их немедленно оставить Фергану и спешно удалиться в Туркестан.

Что касается Бабура, то он, беспрепятственно преодолев путь до Бухары, вступил во вторую столицу Мавераннахра. В благодарность шаху Исмаилу Бабур устроил пиры в честь персидского воинского корпуса. Очевидно, поражение узбеков, общее народное восстание населения против них и бегство кочевников в Туркестан вскружило голову молодому победителю, и он предался увеселениям. Хроники того времени отмечают, что «Бабур-мирза хотя и занял значительную часть Мавераннахра, но по беспечности и легкомыслию он сам и его войско только и делали, что занимались веселым времяпровождением и всякими излишествами чувственного порядка. Не считая для себя греховным делом питье вина, Бабур-мирза, повторяя: „Я завоевал эти области!“ – занялся пьянством и не только он со своими беками и свитскими, но и все его рядовые военные, предаваясь удовольствиям и безделью, избрали своим девизом бесстыдные повадки Лотова народа». Тем не менее, Бабур решил выступить походом на Самарканд, имея при себе армию свыше 70 тыс. кавалерии состоявшую из чагатайцев, моголов, туркменов, бадахшанцев и др. Очевидец, сопровождавший Бабура в этой кампании, так описывает шествие армии по городам Мавераннахра: «Население городов Мавераннахра из числа, как великих людей, так и простонародья, – все они стали радостными и счастливыми от прибытия в страну государя. Когда же Бабур достиг окрестностей Самарканда, то все население, великие люди, ученые, ремесленники и весь простой народ с наивозможной быстротой выступили ему навстречу и с восторгом приветствовали его прибытие. В городе с не меньшим подъемом готовились к торжественной встрече победителя над жестокими кочевниками: все ряды огромных базаров древнего города, все лавки и улицы на его пути украсили дорогими шелковыми тканями и парчой, развесили портреты Бабура». В начале октября 1511 г. Бабур «въехал в город с таким величием и пышностью, какие человеческий глаз никогда не видел, и в таком убранстве, о котором ничье ухо не слышало. Ангелы и херувимы встречали его восклицаниями: „Войдите с миром и безопасностью!“ А народ приветствовал его славословием: „Хвала Аллаху, господу миров!“» Однако блюстителям строго суннитского правоверия, духовенству и шейхам, несомненно, претила мысль, что Бабур может связать себя союзом с шиитами. Безусловно, это настроение передавалось народу и те, в свою очередь, надеялись, что такой противоестественный союз – явление временное, вызванное чрезвычайными обстоятельствами борьбы с поработителями-узбеками, что как только цель будет достигнута и иго кочевников будет сброшено, то всякая связь с «нечистыми шиитами» прервется.

Мирза-Хайдар, двоюродный брат Бабура, с почтением описывающий его деяния в своих мемуарах, в вопросе о связи султана с шиитами занимал непримиримую позицию: «Население просило Аллаха и надеялось, что раз по необходимости пришлось переодеться в одежду кызылбашей, то как только совершится восшествие государя на престол Самарканда, укрепленный пророческим шариатом, и он возложит на голову венец сунны Избранного (т. е. Мухаммеда), то государь, сбросив с головы шахскую корону, особенностью которой является ересь, а внешней формой – ослиный уд, отправит ее в задницу шиитской партии, поскольку последняя увенчала себя ею по своей ослиной природе».

Но как велико было разочарование самаркандцев, когда в ближайшую пятницу в соборной мечети столицы была прочитана хутба с провозглашением Бабура падишахом, но с упоминанием двенадцати шиитских имамов и с провозглашением титулов шаха Исмаила I. Пошли толки и пересуды совершенно не в пользу Бабура. Ко всему этому приходилось сносить высокомерие и грубость персов, союзников нынешнего падишаха. Никто и думать не мог, что столь желанный государь мог стать шиитом и клевретом шаха Исмаила. Отсюда, пожалуй, недалеко до того, что шиитская ересь будет объявлена венценосным сюзереном Бабура господствующей религией и начнется такое же жестокое преследование правоверных суннитов, какое столь недавно было в Иране, о чем осведомили население Мавераннахра многочисленные эмигранты-сунниты, спасавшиеся здесь от ярого фанатизма шиитов. С другой стороны, по-видимому, беспечность и более чем легкомысленный образ жизни почившего на лаврах Бабура также не вызывали восторгов населения.

Не последнюю роль играло и то обстоятельство, что в Самарканде в это время находились люди, сожалеющие о времени правления узбеков и предпочитающие их возвращение установлению власти Бабура в союзе с шиитами. Кстати, к таким людям относился и Рузбехан, оставшийся в Самарканде: «Мечети ислама, бывшие убежищем молитв правоверных суннитов, они (шииты) превратили в объекты распространения мерзостей отрицания правоверия и гадостей, чем в места молитвенных обрядов и покорности Аллаху. И если, – не дай бог! – разгорится искра огня их соблазна и упрочится их неустойчивое господство в этих областях, то близко будет к тому, что от проявлений истинной веры не останется никакого следа, а от ислама – ни одной с ним страны».

Таким образом, народ Мавераннахра быстро разочаровался в правлении Бабура и, прежде всего, через его союз с шахом Исмаилом и близкой перспективой подчинения Ирану. И знать и народ сошлись на том, что лучше быть под властью узбеков, чем кызыл-башей. Поэтому в Туркестан к узбекам были направлены просьбы о скорейшем их прибытии в Самарканд для освобождения от пришельцев. Народ обещал немедленно восстать против Бабура и его союзников и изгнать их из города, как только узбекские знамена покажутся в окрестностях города, и передать столицу узбекам.

Что касается узбеков, то это была не самая лучшая для них пора. Узбекские ханы, ушедшие в степи Дешт-и-Кыпчака, прилегавшие к Туркестану, еще столь недавно чувствовавшие себя полными хозяевами в обширных владениях темуридов, – пребывали в крайне удрученном состоянии. Безусловно, они переживали и гибель своего верховного главы Шейбани-хана, который так лихо покорил земли темуридов, и захват Бабуром и его союзниками этих богатых областей. Перед узбеками стояла дилемма – уходить ли дальше в степи Дешт-и-Кыпчака или, мобилизовав все силы, выступить в поход на Мавераннахр и отвоевать его у Бабура.

Среди узбекских султанов, каждый из которых со своим личным войском и своим племенем жил в одной из крепостей с прилегающим к ней степным районом, выделялся наиболее энергичный и решительный – племянник Шейбани-хана Убайдулла-султан. Он со своим войском размещался в крепости Аркук, на левом берегу Сырдарьи. Согласно записям его современников, Убайдуллу не покидала мысль отвоевать у Бабура и его союзников персов богатейшие земли Мавераннахра. Но, по всей очевидности, он был неплохим психологом, потому как сомневался, встанут ли под его знамена соплеменники, поскольку они страшились многочисленной армии Бабура и войск шаха Исмаила I. Как видно, свежа была в памяти узбеков потрясающая победа персов над «отцом побед» Шейбани-ханом.

Тем не менее, движимый религиозным чувством, Убайдулла переправился через Сырдарью и пошел к мазару среднеазиатского мистика XI в. Ахмеда Ясави, где совершил поклонение его гробнице. После чего он созвал на совет наиболее уважаемых старейшин рода, где, по свидетельству источника, он сказал: «Каждому из моих дядей и близких родственников, который согласится с таким моим дерзанием и пожелает выступить на путь „священной войны“ с красношапочниками, я выкажу в этом предприятии беспрекословное подчинение, склоню свою голову перед вручением ему главного командования над армией и, как простой солдат, буду разить врагов своим мечом в рядах его воинов». Однако никто из присутствовавших на этом совещании узбекских ханов и султанов, «несмотря на наличие у них вооружения и воинского снаряжения», не выказал ни малейшего желания выступить в этот поход. Они не только не согласились с предложением Убайдуллы-султана, но с крайним удивлением восприняли его слова. Быть может, здесь проявился традиционный обычай тюрков – подчинение лишь старейшему рода. Так или иначе, но надеяться в этом предприятии на помощь своих соплеменников Убайдулле не приходилось.

Тогда он, не отказываясь от своих замыслов, в апреле 1512 г. вновь посещает гробницу Ахмеда Ясави и в жаркой молитве просит помощи у Всевышнего. Уповая на Аллаха, Убайдулла принял решение идти на Бухару. Рузбехан приводит его эмоциональную речь перед своими единомышленниками, вкладывая в его уста не то слова своего сочинения, не то приукрашивая своим красноречием действительно произнесенную вождем узбеков речь: «…предпочтем же теперь нашей жалкой жизни, пока есть еще сила в наших душах и крепость в нашем теле, – мужественное и храброе нападение на врагов веры, завладевших нашим государством и достоянием, чтобы войти нам в память народа овеянными легендой о необычайной нашей неустрашимости и мужестве…» Одним словом, у Убайдуллы образовался пятитысячный отряд кавалерии из испытанных бойцов и военачальников, служивших ему и его отцу Махмуд-султану.

С этим отрядом в апреле—мае 1512 г. Убайдулла-султан выступил в поход дорогой на Терт-Куй. Через несколько дней он достиг Гидждувана, где совершил поклонение гробнице бухарского суфия, прося у него помощи в своем предприятии. Отсюда Убайдулла направился к Бухаре. Правитель Бухары, ставленник Бабура, укрепился за городскими стенами. Когда известие о продвижении узбеков дошло до Самарканда и разведчики выяснили, что узбекские силы крайне незначительны, и что они подошли к Бухаре с целью простого набега и посему их крайне легко захватить, султан Бабур немедленно отдал приказ о сборе всех своих войск. В короткий срок почти 50 тыс. всадников в полном боевом вооружении, состоявших из персов, чагатайцев, моголов и бадахшанцев, собрались под знаменами Бабура и последний, в полной уверенности в легком разгроме горстки узбеков своими превосходными силами, выступил из Самарканда. Он был уверен, что едва узбекам станет известно о движении большой армии, то они обратятся в бегство. Бабур продвигался очень быстро, очевидно, стремясь как можно скорее настичь неприятеля. Узнав о выступлении Бабура, Убайдулла отошел от Бухары и направился в Хайрабад. Правитель Бухары, наблюдая отступление узбеков, решил, что они обратились в бегство, и послал донесение Бабуру, советуя ему как можно скорее двигаться, иначе узбеки, чего доброго, смогут уйти через Хорезмскую степь (т. е. через КызылКумы) и скрыться в своих степях, тем самым избегнув своего неминуемого истребления. Это сообщение побудило султана Бабура ускорить марш и на берегах озера Кул-и-Малик, в Хайрабаде, он настиг отряд Убайдуллы-султана. К этому моменту у Убайдуллы было не более пяти тысяч всадников. С ними он мужественно встретил неприятеля. Когда армия Бабура увидела ничтожный узбекский отряд, она предприняла маневр окружить узбеков со всех сторон и не дать им вырваться из этого кольца. Все были в полной уверенности, что узбекам не удастся избежать поголовного истребления. Узбеки же, видя намерение врагов окружить их, разделились на три части. Первая из них, под командованием эмира Шуджауддин-Уруса, бросилась в центр армии Бабура, смешалась и, пробившись в тыл, ударила по неприятелю. В ожесточенном бою в ряды армии чагатаев была внесена сумятица. Этим воспользовался второй отряд войск Убайдуллы: он бросился на фланг Бабура, зашел в тыл чагатаям и произвел жаркую сечу, уничтожив множество неприятелей. В конце концов, все кончилось для султана Бабура катастрофой, полным поражением его армии, которая обратилась в беспорядочное бегство. Бабур бежал в Бухару и, достигнув ночью столицы, переночевал там, а рано утром на быстроходном сильном верблюде направился в Самарканд. Там он оставался не более одного дня и, забрав свою семью и домочадцев, бежал в Гисар. Таким образом, Бабур процарствовал в Самарканде шесть месяцев. Что касается Убайдуллы, то на другой день после победы над чагатаями и их союзниками он вступил в Бухару, «восстановил правоверие и уничтожил следы шиизма».

Трудно сказать, каковы были причины столь необычайного факта полного разгрома малочисленным отрядом узбеков армии в десять раз превышавшей численностью своего противника, причем, ни у той, ни у другой стороны не было огнестрельного оружия и орудий, сражались в конном строю только холодным оружием. Возможно, в этом было повинно командование Бабура, сыграл ли в этом деле какую-нибудь роль своеобразный прием узбеков вести бой, который был памятен Бабуру, когда на берегах Зерафшана он потерпел поражение от Шейбани-хана, или же армия Бабура в силу своей разнородности и, что естественно в этой ситуации, отсутствия единства, была в военном отношении не на уровне? Источники того времени умалчивают о причинах такого беспримерного поражения Бабура. Может быть, определенную роль в этом сыграли вероломные и нестойкие в бою моголы, с которыми судьбе суждено было связать Бабура, к тому же, соплеменников Бабура, тюрков-чагатайцев, было в его войске небольшое количество. Можно лишь догадываться в какой мере сунниты-моголы, чагатаи и бадахшанцы поддерживали в бою союзников Бабура, ненавистную персидскую армию шаха Исмаила, возможно, им предпочтительнее было видеть рядом с собой узбеков, нежели персов? Очевидно, совокупность этих причин и была результатом поражения Бабура.

Если же факт разгрома армии и бегства Бабура из Самарканда рассматривать в контексте мировой истории, то это трагическое событие для темуридов нам представляется знаменательным и даже благим, поскольку без него не было бы создано Бабуром на территории Индии Империи Великих Моголов, вошедшей в анналы истории.

Однако вернемся к непримиримым противникам Бабура – узбекам. Как только весть о поражении Бабура достигла пределов Бухары, именитые жители столицы, посовещавшись, поспешили выступить навстречу победителю, Убайдулле-султану, с дарами. Убайдулла, пребывавший в милостивом настроении, не попомнил им неискренности и предательства, не раз проявлявшихся бухарцами по отношению к узбекам, и посему не стал мстить населению города. Он ненадолго расположился в городе, так как вскоре получил приятное известие о том, что Бабур покинул Самарканд и отбыл в Гисар, и потому Убайдулла незамедлительно направил свои войска в столицу Мавераннахра. Знатные самаркандцы, взвесив все «за» и «против», решили упредить действия Убайдуллы, направив ему петицию с приглашением, где, кстати, в самых изысканных выражениях извинялись и за свои неблаговидные деяния по отношению к узбекам в прошлом.

Когда Убайдулла подъехал к городу, то вся знать столицы выехала ему навстречу с богатыми подношениями. Кроме того, они стали просить Убайдуллу прочитать в мечети молитву во славу и отчеканить монету с его именем, как государя Мавераннахра. И хотя это претило древнему узбекскому обычаю – не обходить старшего в роде, – однако, принимая во внимание ситуацию момента и в связи с отсутствием в это время старейших членов дома Шейбана, Убайдулла-султан согласился на просьбу самаркандской знати и в ближайшую пятницу в соборной мечети Самарканда была прочитана хутба с именем государя Убайдуллы-хана и выбита монета с его именем и титулами. Узнав об этом, узбекские ханы и султаны поспешили в Самарканд, дабы собрать совет, на котором определить законность восшествия Убайдуллы на ханский трон. Последний вынужден был признать, что получение им титула хана, владыки Мавераннахра, противоречит принципам чингисхановской Ясы.

Однако Суюнчи-Ходжа-хан, старейший из дома Шейбана, бывший наместник Ташкента и находившийся в добрых отношениях с ташкентским населением, отказался от верховной власти и просил оставить за ним Ташкент и его область. Посему ханом Мавераннахра и, соответственно, главой всех узбеков, был провозглашен брат Суюнчи-Ходжи-хана, старый Кучкунджи-хан. В силу его почтенного возраста этот титул в лице Кучкунджи был номинальным. Реальная власть находилась в руках Убайдуллы-хана (он стал так именоваться со времени разгрома армии Бабура). И первым делом он санкционировал закрепление уделов за феодальными узбекскими султанами. Тогда же узбекской верхушкой был разработан план совместных действий против их общего врага, т. к. всем было ясно, что Бабур и его союзники так просто не сдадут своих позиций. Поэтому Гидждуван спешно начал укреплять Джа ныбек-султан; Убайдулла-хан поджидал противника в Бухаре; Суюнчи-Ходже-хану было поручено освобождение Ферганы, а Кучкунджи-хану – укрепление Самарканда.

Как же Иран среагировал на разгром армии Бабура? В это время виднейшую роль при дворе шаха Исмаила I играл эмир Наджми-Сани. Он был известен как человек, имеющий большой опыт руководства как в делах государственных, так и в военных, но самое главное то, что эмир пользовался полным доверием шаха, который наделил его полномочиями от своего имени вершить самые важные дела в государстве. Разумеется, Наджми-Сани пребывал в роскоши: его личный конвой состоял почти из 5 тыс. человек в полном боевом снаряжении, богатство же его было колоссальным. Так вот, весть о поражении Бабура обеспокоила персидского сановника. По-видимому, опасаясь, прежде всего, вторжения узбеков в Хорасан, Наджми-Сани выступил с войском 10–13 тыс. человек. По прибытии в Хорасан, он был встречен с почестями наместником Герата и собравшимися по этому случаю сановниками всего Хорасана. Эмир не остался в долгу и всех присутствующих щедро одарил. Особо не задерживаясь в Хорасане, эмир Наджми-Сани через Джам направился к Мургабу, а оттуда в Балх, где его кортеж был встречен балхским наместником, который дал в честь полномочного шахского представителя пир. Эмир Наджми-Сани, находясь в Балхе около двадцати дней, направил к Амударье отряд для подготовки у Термеза переправы для перевозки армии через реку. Тогда же Наджми отправил к султану Бабуру в Гисар посланника со словами одобрения и надежды на бесконечное к нему, Бабуру, благоволение шаха Исмаила и чтобы Бабур со своими военными силами присоединился к армии Наджми-Сани, когда она переправится через Амударью. В сентябре—октябре 1512 г. шахские войска, численностью в 60 тыс. кавалерии, переправились на другой берег реки и не успели они еще двинуться от Термеза, как пришло известие о приближении кортежа Бабура. Эмир Наджми поспешил выехать ему навстречу со своими эмирами и небольшим отборным конвоем. В ущелье Чекчек, называющемся также Железные ворота, встретились эмир Наджми и Бабур, обе стороны обменялись не только приветствиями, но и приличествующими подарками и осыпанием друг друга монетами.

Как только узбекские султаны узнали о переправе армии эмира Наджми, они поспешили собрать все запасы зерна в свои крепости и укрепить их. По-видимому, никто из узбекских ханов и султанов уже не помышлял об уходе из Мавераннахра в Туркестан: небывалый разгром войск Бабура бодрил всех, а ореол непобедимости армии шаха Исмаила значительно потускнел.

Как человек, привыкший к роскоши, эмир Наджми не изменил своим принципам и в этом походе за Амударью, который он предпринял, очевидно, не по особому шахскому повелению, а в силу данных ему Исмаилом I полномочий самостоятельно решать важнейшие государственные дела. Правда, он не мог тащить за собой огромные запасы провизии для своей кухни и многочисленный штат поваров, поварят, мясников и прочий обслуживающий персонал, но, тем не менее, ежедневно на его кухне ставили для варки пищи тринадцать больших серебряных котлов, из которых разнообразные кушанья подавались на золотой, серебряной и из китайского фарфора посуде. Можно представить, во что обходились такие застолья персидского главнокомандующего и его войска несчастному населению Мавераннахра. С одной стороны, народ обирали узбеки, с другой – нещадно грабили персидские «освободители».

Эмир Наджми не видел особых трудностей в захвате Мавераннахра и в изгнании оттуда узбеков. Первым объектом его военных действий стала крепость Хузар, лежавшая почти в 50 км к юго-востоку от Карши. Комендант Хузара, видя бесполезность сопротивления столь большой армии персов, выразил эмиру Наджми полную покорность и сдал крепость. Эмир Наджми приказал заковать его в цепи, затем казнить вместе с ним несколько сотен узбеков. Затем персы двинулись на Карши, где правителем был Шейхим-мирза, дядя Убайдуллы-султана по матери, оказавший врагам энергичное сопротивление. Эмир Наджи блокировал окруженный стеною город, определив каждому из эмиров зону его осадных операций. Под натиском орудий в крепостной стене скоро образовались трещины и проломы, и в какие-нибудь два-три дня участь Карши была решена. Город взяли, а Шейхим-мирза и его сторонники были преданы смерти. Эмир Наджми отдал приказ о поголовном истреблении всех жителей города, не щадя ни женщин, ни детей, ни стариков, в результате чего было уничтожено около 15 тыс. человек.

Союзники, Наджми и Бабур, после завершения этой операции составили план дальнейших действий, решив сначала завладеть наиболее слабой крепостью Гидждуван, а затем захватить Бухару. Для взятия Гидждувана было направлено 10-тысячное войско, основная же часть армии двинулась на Бухару.

Узбекская разведка донесла Кучкунджи-хану о передвижениях войск противника, и тот направил в помощь Убайдулле-хану Тимура-султана и своего сына Абу-Саид-султана с боевыми отрядами, которые успели укрепиться в Гидждуване до прихода неприятеля. Каково же было удивление персов, когда навстречу им из крепости вышли хорошо вооруженные отряды узбеков. Узбеки дали бой, продолжавшийся дотемна. Тем временем персы к эмиру Наджми отправили гонца с письмом, где говорилось о необходимости спешной помощи для взятия крепости Гидждуван, которая, по сути, прикрывает путь к взятию Бухары. Очевидно, Наджми счел письмо убедительным, так как изменил маршрут и направил свои войска на Гидждуван.

Рано утром, узбеки вышли из крепости и расположили войска среди улочек, бывших вне цитадели. Союзники также приготовились к бою и первыми атаковали узбеков. В этом и заключалась ошибка союзного командования, поскольку узбеки расположились так, что арена боя была крайне ограниченной, и они стреляли в неприятеля изо всех углов, укрытий и дворов. В начале боя султан Бабур храбро сражался против отряда Джаныбек-султана и контратакой отбросил его к отдаленным городским улицам, но в своем движении по трудно проходимым узким переулкам войска союзников замешкались. Этим воспользовались узбеки и, зайдя в тыл неприятелю, ударили его столь яростно, что он уже не смог удержать позиций и нормализовать положение своих отрядов. Узбеки выиграли бой за Гидждуван в течение нескольких часов. Эмир Наджми и все его офицеры погибли. Несметная добыча из драгоценностей, золотой и серебряной утвари, тканей попала в руки узбеков.

Персидские историки более позднего периода обвиняют во всем Наджми, считая, что он погубил репутацию непобедимого шаха Исмаила, т. к. совершил поход на Мавераннахр без санкции шаха. Другой источник довольно интересно трактует события того периода, представляя это так. Взойдя на престол Мавераннахра, Бабур направляет шаху Исмаилу подарки и информацию об исполнении задуманного, однако посланника упреждает некто из свиты Наджми и докладывает Исмаилу, что, получив власть, Бабур задумал отмежеваться от шаха. Эта информация породила у шаха мысль о необходимости физического устранения Бабура. Реализовать же задуманное должно было самое приближенное шаху лицо, т. е. эмир Наджми-Сани. Исмаил согласился с тем, что в Мавераннахр следовало отправиться и велико-вельможным эмирам, сторонникам Наджми. Однако когда эмир со своими войсками собирался осуществить переход за Амударью, он получил известие о поражении Бабура. Что ему оставалось делать? Нужно было отбивать Мавераннахр у узбеков. Он поступил так, как было описано выше, и обрел вечный покой.

Что касается султана Бабура, то он отступил по направлению к Гисару, и по дороге смог в полной мере на себе испытать предательство своих союзников – моголов, которые, как выше было сказано, после гибели Шейбани-хана также предали узбеков. Одним словом, в одну из ночей могольские эмиры напали на спящего Бабура с единственной целью – уничтожить его. Однако Бабуру повезло и он, чудом избежав гибели, смог добраться до Гисара и укрыться за его стенами. Однако военные силы Бабура, состоявшие в основном из чагатайцев, были незначительными, поэтому для того, чтобы дать достойный отпор моголам не могло быть и речи. Поручив защиту Гисара своим верным эмирам, Бабур направился в Кабул. Вскоре Гисар перешел в руки моголов, которые разграбили до основания его и прилегающие к нему области. Кстати, у моголов бытовала пословица: «Когда остается незанятым место, то его занимает свинья со всем, что у нее на спине». Результатом этих бедствий был страшный голод, который унес жизни большей части населения региона.

Узнав об этом, Убайдулла-хан в конце зимы выступил на Гисар против моголов. Последние, понимая безвыходность своего положения, не знали, что им предпринять: идти к Бабуру после всех неприятностей, которые они ему доставили, было невозможно, направиться в Андижан к Султан-Саид-хану их сдерживало отсутствие с ним добрых отношений и снег, заваливший перевалы в Фергану. Поэтому моголы решили укрепиться в горах по Сурхобу-Вахшу, так как река Сурхоб представляла собой естественную преграду. Моголы укрепили те места, где проходили горы, причем одну сторону оставили без внимания, ввиду огромного количества выпавшего снега, который представлялся непреодолимым препятствием для неприятеля. Когда Убайдулла-хан подошел к местам дислокации моголов, небо неожиданно прояснилось и засияло солнце, стало сильно припекать, и в течение дня весь снег в горах растаял, и открылся широкий доступ в горные теснины. Узбеки не замедлили воспользоваться этим, атаковали моголов и разбили их. Значительная часть погибла от узбекских сабель, остальные были захвачены в плен. Таким образом, за все, что моголы сделали с населением Гисара, им в одночасье было отплачено Убайдуллой-ханом. Спасшиеся от меча и плена моголы бежали в Андижан к Султан-Саид-хану. Подчинив себе Гисар, Убайдулла-хан отдал его в удел сыновьям Хамзы-султана и Мехди-султана, погибшим в битве с Бабуром, а сам возвратился в Бухару.

Тем временем Бабур, окончательно распростившись с мыслями о Мавераннахре, торжественно вступил в Кабул, который во время его отсутствия находился под управлением брата Насир-мирзы. Теперь для Бабура наступала новая пора – пора реализации главной мечты его жизни, которая очень долго вынашивалась им. Горькие уроки опрометчивых решений в борьбе с узбеками, как это ни парадоксально, сослужили ему хорошую службу. Семилетнее пребывание Бабура в Кабуле пошло на подготовку осуществления великого плана – завоевания Индии, начало которому было положено в 1526 г. на исторической равнине Панипата, где в жаркой битве чагатайцы нанесли жестокое поражение делийскому султану Ибрагиму II Лоди (1517–1526 гг.). Занималась заря Империи Великих Моголов, которую узбеки называли «государством чагатайцев».

Однако обратимся вновь к борьбе узбеков за Мавераннахр. Овладевший Ташкентом Суюнчи-Ходжи-хан, во исполнение общего плана борьбы с чагатайцами и персами, выступил с большим войском на Фергану и Андижан. У Пскента произошла жестокая схватка, в результате которой чагатайцы и их союзники, потерпев поражение, отступили к Андижану. Тогда-то к казахскому хану Касыму, на которого чагатайцы возлагали огромные надежды, они направили послание, где была изложена просьба выступить против узбеков. Уговаривать Касым-хана пришлось долго, тем не менее, он выступил против узбеков, но осаждать Ташкент не стал, а ограничился грабежом и опустошением окружавшей его местности, затем снялся и откочевал в свои владения.

Когда Суюнчи-хан повторно выступил в поход на Андижан, чагатайцы вновь обратились за помощью к Касым-хану, но получили от последнего вежливый отказ. Оценив реально положение дел, они покинули Ферганскую долину и бежали в Моголистан. Таким образом, Бухара, Самарканд и весь Мавераннахр опять оказались в руках узбеков.