11

   Вслед за Испанией и Россией народная война захлестнула в 1813 году Пруссию. Впрочем и народной, и партизанской ее можно называть с оговорками.

   «Немецкая война против Наполеона не была партизанской войной. Едва ли можно назвать ее народной войной; последней ее делает, как точно говорит Эрнст Форстхоф, только «легенда с политической подоплекой», – писал Карл Шмитт в своей «Теории партизана».

   Главное отличие Пруссии 1813 года от Испании и даже от России в том, что «третья сила», которая необходима партизану для эффективной борьбы (и которой так не хватало тому же Шиллю), в 1813 году появилась: 21 апреля прусский король подписал эдикт о ландштурме, предписывавший каждому гражданину государства всеми способами, при любом поводе и любым оружием сопротивляться врагу. Даже если бы французы просто пытались восстановить общественный порядок, то и этому надлежало противостоять – ведь и хаос («разгул необузданного сброда») осложняет жизнь неприятелю. Впервые в истории такой документ был подписан монархом, впервые он был внесен в свод государственных законов. «Поражаешься, когда видишь имя легитимного короля под подобного рода призывом к партизанской войне. Эти десять страниц Прусского Свода законов 1813 года (с. 79–89) определенно принадлежат к самым необычным страницам всех изданных законов мира», – писал Карл Шмитт.

   После разгрома 1806 года пруссаки думали только о мести. В 1808 году в Кенигсберге был создан Тугендбунд (Союз доблести), тайной целью которого было восстановление независимости Пруссии от Наполеона. Хотя в Тугендбунд входило всего около 700 человек, но люди эти (в числе их были Шарнхорст, Гнейзенау) так влияли на настроение прусской дворянской массы, что организацию заметил сам Наполеон: в 1809 году он потребовал от Фридриха Вильгельма III разогнать Союз доблести что и было сделано. Однако некоторые «фиги в кармане» пруссаки продолжали показывать: так в 1810–1811 гг. в Берлинском военном училище Клаузевиц читал лекции о малой войне. В результате теоретически Пруссия в 1813 году была готова к партизанской войне.

   А вот практических мер не было никаких. По условиям Тильзита Пруссия в шесть раз сократила свою армию, и французы тщательно следили за тем, чтобы военное обучение в Пруссии ни под каким видом не велось. В такой обстановке немудрено, что пруссаки бросили Наполеона при первой же возможности, а вернее – еще до нее. В декабре 1812 года прусский генерал Иоганн Давид Людвиг Йорк, командовавший состоявшим в составе Великой Армии прусским корпусом, заключил с русскими Таурогенскую конвенцию, согласно которой корпус отказывался от военных действий до тех пор, пока прусский король не решит, продолжает ли он воевать на стороне Наполеона. 3 января 1813 года Йорк запросил об этом короля письмом, в котором были слова-подсказки: может ли он, Йорк, сражаться «против настоящего врага»? В 1806 году Йорк – единственный из прусских генералов – разбил французов (в бою при Альтцауне). Обороняя вместе с Блюхером Любек, он попал в плен. Для Йорка, как и для сотен тысяч пруссаков, слова «настоящий враг» имели только один смысл – Наполеон.

   Своей конвенцией Йорк поставил короля в непростое положение – в Берлине стоял французский гарнизон, который в той ситуации мог короля и арестовать. Король показал, что и он кое-что понимает в искусстве маневра: французам он объявил, что Йорк предстанет перед судом, отправил в Париж генерала Гатцфельда с извинениями, и – начал тайные переговоры с Россией и Австрией, кончившиеся в феврале 1813 года подписанием русско-прусского военного договора против Франции. 17 марта Пруссия объявила Франции войну, корпус Йорка в тот же день вступил в Берлин, и генерал был признан невиновным.

   С началом марта Пруссия объявила мобилизацию и к 4 марта имела 120 тысяч солдат. Однако Фридрих Вильгельм III, видимо, понимал, что этого может и не хватить, требовалась не армия, а «вооруженная нация». И эдикт о ландштурме ее создал.

   Опорой и основой ландштурма, как и в России, были армейские партии, засылаемые неприятелю в тыл. Причем, действовать они начали еще до эдикта: 13 апреля прусский майор Гельвиг со своим эскадроном напал у местечка Лахтензальц на отряд баварцев в 1.700 человек. Баварцы явно не горели желанием биться насмерть: они бежали, бросив пять пушек.

   Одним из самых известных прусских партизан был 31-летний Адольф фон Люцов, из числа уцелевших офицеров Шилля. В 1813 году он возглавил созданный по предложению Шарнхорста отряд волонтеров, вернее, его кавалерийскую часть. В числе бойцов Люцова был 22-летний поэт Теодор Кернер. В молодости – хотя куда уж моложе? – Кернер сочинял романтические поэмы (о своем любимом курорте Карловы Вары Кернер написал 23 поэмы) и баллады, одну из которых для оценки преподнес в 1810 году Гете.

   В июне, узнав о заключении Плейсвицкого перемирия, Адольф фон Люцов с отрядом решил вернуться к своим. Однако пишут, что он шел к определенным на время перемирия демаркационным линиям слишком медленно, и неприятель счел себя вправе атаковать. У деревни Китцен отряд Люцова был окружен вдесятеро превосходившим неприятелем и разбит. Раненый Люцов спасся с несколькими бойцами, среди которых был и Кернер, также получивший ранение. Кернер лечился все в тех же Карловых Варах. Душа поэта просилась на войну, и уже в первых числах августа он выехал в отряд. 26 августа в стычке возле городка Гидебуш Кернер был убит. Люцов же после выздоровления вновь сформировал отряд, но теперь он был присоединен к армии.

   В Пруссии, кроме непосредственно прусских, действовали и русские отряды Кудашева, Фигнера, Чернышева (он со своим отрядом взял Кассель, столицу Вестфальского королевства, правда, ненадолго), и многих других командиров. Саксонский генерал Тильман, перешедший в прусскую службу, вынудил к капитуляции гарнизон города Мерзебурга, взяв при этом две тысяч пленных. В этом же районе действовали отряды ротмистра Франца Коломба и графа Плюкера. В конце концов Наполеон направил против партизан 8-тысячный отряд Лефевр-Денуэтта, но этого оказалось слишком мало: 28 сентября партизаны Кудашева вместе с корпусом Платова и присоединившимися затем отрядами Тильмана и Менсдорфа разбили Лефевр-Денуэтта несмотря даже на подошедшие к нему подкрепления в три тысячи человек.

   Однако счастье улыбалось не всем и не всегда. 1 октября 1813 года, понадеявшись на свое неизменное до тех пор сказочное везение, Александр Фигнер со своим «легионом мести» неподалеку от города Дессау ввязался в бой с авангардом маршала Нея. Фигнеру не повезло: легион мести был разбит, а он сам, пытаясь при отступлении переплыть Эльбу, утонул.

   После сражения при Лейпциге в октябре 1813 года Наполеон откатился сразу до Эрфурта. Уже в конце октября союзники подошли к Рейну. 6 ноября в Дрездене сдался Сен-Сир. 10 ноября в Данциге сдался Рапп. Только Гамбург, где засел Даву, держался до самого конца – до марта 1814 года. В декабре началось вторжение союзников во Францию.

   Многие – и участники войны, и потом историки – задавались вопросом: почему же во Франции не встретили союзников вилы и топоры? Тарле пишет, что Наполеон будто бы сам не хотел делать войну народной: «графу Монтолону Наполеон и тогда, в Париже, и на острове Святой Елены повторял, что если бы он захотел использовать революционную ненависть против дворян и духовенства, которую он застал при своей высадке в 1815 г., то он прибыл бы в Париж в сопровождении «двух миллионов крестьян»; но он не желал предводительствовать «чернью», потому что его «возмущала (по его выражению) самая мысль об этом». Стендаль писал: «Все мы были уверены, что стоит только показать французам красный колпак, и не пройдет шести недель, как он станет алым от крови всех чужестранцев, которые посмели бы осквернить священную землю свободы. Но властелин заявлял нам: «Лучше еще несколько поражений, чем снова власть народа».

   Другая часть ответа состоит скорее всего в том, что к моменту вторжения Наполеон уж сильно утомил собой нацию. Континентальная блокада приносила убытки, да еще и урожаи 1811 и 1812 годов оказались скудными. Работников не хватало как в поле, так и на предприятиях. Росли налоги: повысив в конце 1813 года уже имеющиеся, французское правительство ввело новый – на земельных собственников, домовладельцев и держателей торгово-промышленных патентов. В январе 1814 года на каждый франк поземельного налога был установлен дополнительный сбор в 50 сантимов. В результате ждать надо было не партизанской войны в поддержку Наполеона, а скорее партизанской войны против него. Энтузиазм французов стремился к нулю. Стендаль пишет: «В январе 1814 года самый энергичный из европейских народов представлял собой, если его рассматривать как нацию, мертвое тело». К тому же, продолжает Стендаль: «Многим взятие Парижа было желательно как интересное зрелище».

   В справочнике «Большая Европейская война 1812–1815 годов» имеется только одно событие, которое можно толковать как попытку партизанских действий: 22 февраля несколько тысяч вооруженных крестьян направились из окрестностей Оксера (Бургундия) к городу Санc, где в это время стояли войска принца Вюртембергского. Но регулярные войска не поддержали эту атаку, и французские гверильясы рассеялись. Если в Пруссии при объявлении мобилизации 120 тысяч человек встало в ряды за считанные дни, то во Франции из 300 тысяч призывников к началу 1814 года явились на сборные пункты только 63 тысячи – остальные были в бегах. Франция решила отдохнуть от Наполеона. К тому же, почти 20 лет побеждая в Европе всех, французы признавали за Европой некоторое право хоть раз победить Францию и не видели в этом большого урона своей чести. Возможно, это совсем не политическое, а совершенно житейское соображение, привело к тому, что отряды союзников без больших проблем действовали во Франции в 1814 году.

   4 апреля, за два дня до отречения Наполеона, отряд Чернышева атаковал у деревни Мальзэбра артиллерийский парк, захватил 22 пушки, а потом занял городок Петивье. Эту атаку, видимо, следует считать последним делом партизан в Наполеоновскую эпоху, а пушки – последними партизанскими трофеями…