§ 3. Значение эпиграфических источников

В античных литературных и эпиграфических источниках (например, Marmor Pагіum) сохранились разнообразные сведения о возникновении различных городов, представляющие собой жалкие остатки большого количества сочинений дровних авторов, посвященных основанию колонии¹. Некоторые сведения подобного рода сохранили и эпиграфические памятники². Вместе с тем и в доставшемся нам скудном наследстве нелегко разобраться, поскольку выдуманное и реальное переплетены в нем настолько сильно, что зачастую нет возможности твердо отделить одно от другого. Во многих случаях исследователь целиком зависит от сведений того или иного автора, пе имея возможности установить их подлинность. Можно привести в качестве примера основание Кирены. В нашем распоряжении — подробный рассказ Геродота, согласно которому голод и какие-то несчастья ферян привели к вынужденному отправлению колонии в Кирену (IV, 150 сл.). С другой стороны, по сообщению киренского историка II в. до н. э. Менекла, причиной вывода колонии в Кирену явились гражданские междоусобицы и борьба политических партий на Фере³. Располагая этими противоречивыми данными, историк не может вынести окончательное решение о подлинности той или иной версии, т. е. вопрос в сущности остается открытым. Однако благодаря эпиграфическим данным он может быть решен положительно: существует декрет киренян, содержащий сведения об отправлении колонии с Феры, который позволяет не только прийти к определенному заключению о подлинности версии Геродота, а не Менекла, но и значительно дополняет его данные.

Этот пример показывает, насколько важны сведения эпиграфических источников для исследования различных вопросов греческой колонизации. До нашего времени сохранилось примерно два десятка более или менее пространных надписей, связанных с отправлением колонистов или основанием полиса. В силу своей документальной подлинности эти памятники должны рассматриваться в качестве основополагающих источников при изучении греческого колонизационного процесса. Здесь особенно существенно то, что подчас колонисты могли принимать участие в выработке того или иного документа. Интерпретация сведений подобных надписей, разумеется, должна сопровождаться максимально возможным привлечением свидетельств литературных источников.

Вместе с тем эпизодическое привлечение эпиграфических данных по тому или иному вопросу, имеющее место в научной литературе, представляет собой только начальную ступень работы. Комплексное изучение возможно большего числа дошедших до нас эпиграфических источников, естественно, принесет большие плоды⁴. При этом следует отметить, что, поскольку предлагаемая работа основана на эпиграфическом материале, исследование каждой надписи представляет собой в то же время отдельный очерк по истории вывода или основания той или иной колонии.

Итак, для того чтобы на основе надежных и достоверных данных составить детальное представление об отправлении колонистов и основании полиса как о реальном процессе, или, иначе говоря, об эллинской колонизационной практике, необходимо прежде всего систематизировать и исследовать имеющийся в пашем распоряжении эпиграфический материал. Привлекаемые документы должны также освещать по возможности единое в историческом плане явление, т. е. при отборе материала следует иметь в виду тот факт, что в период эллинизма (со времени походов Александра Македонского) характер греческого колонизационного движения существенно изменился, вследствие чего к исследованию могут быть привлечены надписи в основном доэллинистического времени. (Лишь одна привлеченная надпись — декрет иссейцев III в. до п. э. — выходит за рамки IV в. до н. э., но она очень важна для исследования нашей темы и довольно консервативна по духу своих установлений.)

В результате систематизации эпиграфического материала к реконструкции эллинской колонизационной практики были привлечены следующие надписи VII—III вв.⁵:

№ 1. Киренская «стела основателей».
№ 2. Локридский закон о земле.
№ 3. Декрет оиунтян об эпойках, отправленных в Навпакт.
№ 4. Иссейский закон о разделе земли колонистами.

Исследованию этих надписей посвящена Первая часть данной работы. Остальные надписи, которые анализируются во второй части, почти все происходят из Аттики и позволяют воссоздать своеобразную картину афинской колонизационной деятельности:

№ 5. Декрет о колонии, отправлявшейся в Брею.
№ 6. Декрет о неизвестной кол опии.
№ 7. Декрет о Фаселиде⁶.
№ 8. Декреты из Эрнфр.
№ 9. Декрет о Мнлете.
№ 10. Декрет об Эрстрии.
№ 11—13. Декреты о Гестиэе.
№ 14. Декрет о спаряжепии колониальной экспедиции в Адриатику.
№ 15. Декрет о саламинской клерухии.
№ 16. Декрет о митиленянах.
№ 17. Декрет о лемносских клерухах,
№ 18. Декрет о пошлинах.

Исследование эпиграфического материала связано со специфическими трудностями. Во-первых, часть надписей сохранилась в довольно фрагментированном виде. Во-вторых, интерпретация отдельных мест в ряде надписей довольно затруднена ввиду лексико-синтаксической неясности текста. В-третьих, отдельные надписи (№ 1—2) включают в себя разновременные тексты. Указанные особенности привлеченного материала обусловили необходимость проведения тщательного источниковедческого анализа, предваряющего в каждом отдельном случае собственно исторический анализ. Эти же обстоятельства обусловили и форму исследования: изложение строится не по сквозному тематическому плану, а по отдельным надписям, сгруппированным в тематические отделы; тексту каждой надписи предпослана лемма; после перевода или до него следует источниковедческий раздел, на данных которого основывается интерпретация содержания текста, т. е. исторический анализ.

В процессе исследования отдельные места ряда надписей были реконструированы автором, однако исторический анализ проводился, как правило, без учета восстановлений. При ссылках на реконструированный текст, за исключением бесспорных случаев, всегда следует иметь в виду, что его данные — это лишь один из возможных вариантов.

Прежде чем перейти к исследованию указанною материала, следует остановиться на состоянии разработки привлеченных надписей. В аспекте изучения вопросов зллипской колонизационной практики этот материал рассматривался довольно слабо, хотя в целом ему посвящено немало литературы (подробности историографического характера см. также в соответствующих главах данной работы).

«Стела основателей» (№ 1) была опубликована С. Ферри в 1925 г. в числе других новопайденных киренских надписей⁷. Издатель датировал ее IV в., связал с ферской традицией об основании Кирены и сопроводил кратким лексическим комментарием; при этом ряд крупных лакун в тексте он оставил незаполненными. Надпись вызвала большой интерес; в 1928 г. вышли сразу три работы, посвященные ее интерпретации. А. Феррабино в противоположность С. Ферри высказал мнение о том, что надпись отражает киренскую традицию⁸. Он связывал составление надписи со стремлением Кирены установить контакты со вторым Афинским морским союзом через входившую в него Фору путем возобновления старых связей со своей метрополией. А. И. Доватур высказался в пользу компромиссного характера надписи и видел в ней попытку примирения кирепской и ферской традиций об основании Кирены⁹. По его мнению, текст клятвы не является аутентичным и заимствован скорее всего из какого-либо ферского исторического труда. Существенна повторная публикация надписи, осуществленная Г. Оливерио, который обследовал подлинник и заполнил все лакуны в ее тексте¹⁰. Свою републикацию Оливерию сопроводил обстоятельным лексико-историчсским комментарием.

В дальнейшем изучение надписи шло в направлении уточнения текста «клятвы основателей» и ее характера. А. Вильхельм, Л. Джеффери и Дж. Оливер предложили свои варианты восстановления текста, частично утраченного в сткк. 29—30¹¹ , а П. Фрэзер вновь обследовал подлинник¹². Важна вышедшая в 1900 г. обстоятельная работа А. Дж. Грэйэма, в которой были исследованы различные аспекты интерпретации текста надписи¹³. Путем подробного анализа лексики «клятвы основателей» Грэйэм одновременно с Л. Джеффери показал несостоятельность господствовавшего до того времени мнения об ее апокрифическом характерен по сути дела вместе с Л. Джеффери возвратил этот ценный памятник в круг исторических источников архаического времени¹⁴.

Локридский декрет о разделе земли и приеме эпойков (№ 2) был опубликовал в 1926 г.¹⁵ У. Виламовиц, внеся свои эмендации н текст, дал соответствующий перевод, исследовал шрифт, орфографию и диалект надписи, сопроводив ее кратким лексическим комментарием¹⁶. Он отметил, что дошедшая до нас бронзовая пластинка содержит лишь часть закона о приеме поселенцев и разделе пастбищ. По его мнению, текст С нельзя вставлять в разуру стк. 6 надписи, как это делал Паппадакис. В том же году были опубликованы текст, перевод и краткий комментарий С. Я. Лурье к лексике надписи¹⁷. Л. Джеффери датировала надпись последней четвертью VI в. и высказала предположение о связи этого документа с известным декретом опунтян об эпойках, отправленных в Навпакт¹⁸. Текст надписи с краткими, но содержательными комментариями был помещен в ряде эпиграфических сборников¹⁹. В ряде других работ рассматривался вопрос о локализации надписи²⁰.

Подробному историческому анализу содержание надписи было подвергнуто лишь в последнее время в работах К. Ватэна и Д. Ашери²¹. По мнению Ватэна, сохранившаяся надпись содержит второй закон, регулирующий последствия раздела земли, и две поправки к первому, не дошедшему до нас закону о формах раздела земель. Автор следующим образом реконструирует ход событий, связанных с выработкой сохранившегося декрета. Сначала был принят закон о разделе земли. Однако городу угрожала опасность и в число граждан была принята группа боеспособных колонистов, с поселением которых население города удвоилось. В связи с этим формы раздела земель были изменены в двух поправках. (Следует отметить, что Ватэн, как и ряд других авторов, излишне широко пользуется презумпцией о том, что всякие мероприятия полиса должны сопровождаться фиксацией соответствующих законодательных актов.) Поскольку текст дошедшего до нас декрета является достаточно цельным документом, предположение Ватэна о существовании трех законов, не подкрепленное убедительными соображениями, представляется весьма произвольным, как и усмотренная им связь между этим декретом и италийскими локрами. Интересен лексический анализ надписи, проведенный Ватэном; ряд его соображений продвинул вперед интерпретацию текста. Большое внимание он уделил также диалекту надписи, который, по его мнению, носит искусственный характер. Суждения автора по этому поводу открывают новый аспект изучения памятника.

Глубокие, подчас исчерпывающие соображения содержатся в обстоятельной работе Д. Ашери, который пришел к следующим выводам. В начале V в. один из полисов западной Локриды предпринял раздел участков, образованных в четырех округах общественной земли²². В связи с этим был издан аграрный закон, согласно которому граждане, уже владевшие «первоначальными наделами» на центральной равнине, получали также право выпаса на общественных лугах. Участки этих лугов и право выпаса па них должны были регулироваться действенным наследственным правом, обеспечивавшим их неотчуждаемость и прямое наследование от отца к сыну. Кроме того, поддерживалась инициатива частных лиц по культивации пастбищ. Проведенное распределение было признано окончательным и подлежало изменению только в случае приема эпойков. Специальное добавление к закону определяло основные правила возможного перераспределения округов, предусмотренных законом, и в первую очередь утверждалось деление пополам участков, образуемых в этих округах. Автор отмечает, что, согласно закону, право выпаса становилось привилегией, связанной с владением наследственным участком, и справедливо указывает па антидемократический характер этой меры, лишавшей остальных жителей города права пользования пастбищами. Расходясь с Ашери в ряде отдельных моментов, должен отметить, что его выводы, основанные на тщательном анализе текста, служат надежной базой для дальнейших исследований памятника.

Декрет опунтян об эпойках, отправленных в Павпакт (№ 3), разрабатывается уже свыше столетия. В десятках трудов изучались язык, текстуальные апории, исторический контекст и содержание надписи ш. Останавливаться на этом здесь не имеет смысла, поскольку основные выводы фундаментальных исследований Э. Мейера²³ и Р. Майстера²⁴ известны достаточно хорошо и в значительной степени апробированы литературой нового времени.

Декрет иссейцев о разделе земли колонистами (№ 4) большой библиографией но обладает. Должному историческому анализу этот декрет как источник для изучений раздела земли колонистами еще не подвергался (частичный исторический анализ содержания надписи провел П. Лисичар, но его интересовали главным образом вопросы развития иллирийского общества)²⁵.

Парадоксально, но не многим лучше дело обстоит и с афинским декретом о колонии, отправлявшейся в Брею (№ 5). Давно вошедший во всевозможные хрестоматии и сборники, этот документ исследовался главным образом в плане определения места и времени вывода колонии. В то же время детальный исторический анализ содержания этой надписи в литературе еще не дан²⁶.

Декреты о неизвестной колонии (Ν 6) и пошлинах (№ 18) вообще оставались до сих пор вне поля зрения исследователей.

Афинские декреты о Гестиэо (№11—13) в силу своей фрагментарности привлекались к исследованию в незначительной мере. Исключение составляют работы Ф. Ф. Соколова, реконструировавшего в общих чертах содержание текста²⁷, и М. Кэри, более подробно разобравшего эти документы²⁸. К сожалению, Кэри широко пользовался реконструкцией Хиллера фон Гертрингсна и своими восстановлениями, в силу чего эта статья представляется устаревшей и ее выводы по большей части не могут быть приняты.

Декрет о снаряжении колониальной экспедиции в Адриатику (№ 14) изучен достаточно хорошо как в текстуальном²⁹, так и в историческом плане³⁰. К сожалению, в интересующем нас аспекте этот декрет предоставляет довольно скудные данные.

Обширна литература, посвященная саламинскому декрету (№ 15). Одно из первых исследований принадлежит У. Келеру, который проследил историю афинской клеру на Саламиие и предложил ряд своих восстановлений утраченных частей надписи³¹. В дальнейшем П. Фукар³² Г. Липсиус³³ предложили свои варианты реконструкции текста декрета. А. Вильхельм³⁴ и В. Юдейх³⁵ полагали, что надпись имеет в виду не столько афинских клерухов, сколько местное население Саламина, вовлеченное в орбиту афинского государства. Новая община составлялась из афинских клерухов и саламинских жителей; те и другие должны были уплачивать подати в афинскую казну и служить в афинском войске. Свои участки саламинцы не должны были сдавать в аренду.

Следующий этап изучения надписи связан с трудами С. Я. Лурье³⁶. Согласно его реконструкции текста, которую он последовательно отстаивал на протяжении долгого периода времени, саламинские клерухи обязаны были проживать на острове; сдача участков в аренду возбранялась, за исключением того случая, когда они оказывались не в состоянии исполнять свои гражданские и военные повинности. Запрещение клерухам сдавать землю в аренду, как указывал Лурье, имело в виду не военные цели (постоянное присутствие клеруха на острове при своем воинском подразделении), а интересы мелкого крестьянства. Такая политика была характерна для Писистрата, ко времени которого Лурье и относил надпись.

В результате дальнейших исследований были уточнены некоторые традиционные и открыты новые аспекты реконструкции содержания надписи³⁷. Наилучшее представление о состоянии разработки текста декрета дает последняя публикация Р. Мейггза и Д. Льюиса (№ 14). Однако, несмотря на определенный прогресс в понимании текста надписи, ряд ключевых вопросов остается неясным. Так, определенно неизвестно, могли клер ухи сдавать землю ж в аренду или нет (сткк. 3—4), архонт должен взимать штраф или речь идет о получении им арендной платы (сткк. 7—8)?

Афинский декрет о Митилене (№ 16) сохранился в довольно плачевном состоянии. Несмотря на усилия Ф. Дэвиса³⁸, Б. Д. Меритта³⁹ и Э. Эркслебена⁴⁰, данные этого декрета о клерухии на Лесбосе и по сей день остаются проблематичными, поскольку они целиком зависят от того или иного варианта восстановления. Реконструкция Меритта особенно привлекательна, однако в силу значительной утраты текста ее данные не могут быть привлечены для исторического анализа.

Афинский декрет о лемносских клерухах (№ 17) также довольно фрагментирован. Его восстаповлению была посвящена статья С. Я. Лурье⁴¹; по мпению автора последнего издания этого декрета — Р. Страуда, эта реконструкция во многом не соответствует сохранившемуся тексту⁴².

Такова в целом картина разработки привлекаемых надписей. Какая-либо сводная работа, посвященная интерпретации указанных падписей, отсутствует, как нет и отдельной работы по вопросам реконструкции эллинской колонизационной практики. В интересующем нас аспекте часть этих документов получила освещение в работе Л. Грэйэма «Колония и метрополия в древней Греции». В первой части этой книги, именуемой «Акт основания», исследуются следующие вопросы: «Традиционная практика», «Роль ойкиста», «Декреты об основами». В первой главе, имеющей самое прямое отношение к теме нашего исследования, автор вкратце затронул два вопроса: о роли дельфийского оракула в колонизационном движении; о клятве, которую давали друг другу колонисты и жители метрополии. Грэйэм высказался против точки зрения Ж. Дефрада о том, что Дельфийский оракул начал играть существенную роль в общегреческой жизни лишь с VI в.⁴³, поддержав мнение В. Форреста об активной роли святилища Аполлона уже на самых первых этапах Великой греческой колонизации⁴⁴. Вопрос о клятве, даваемой колонистами, решен положительно па основе свидетельства киренской «стелы основателей». Следует заметить, что более падежные свидетельства предоставляет декрет оиунтян (№ 3.11—14), поскольку соответствующие строки киренской надписи представляются пеаутентичными тексту первоначального подлинного документа⁴⁵. Вместе с тем эта инвенция VI—V вв. отражает действительно существовавший обычай давать клятву при отправлении колонистов. В целом Грэйэм рассматривает сткк. 24—51 декрета как аутентичные тексту первоначального документа, который трактуется им в качестве «договора». Па мой взгляд, однако, большая часть указанного текста является апокрифической, а сам документ лучше трактовать в качестве «клятвы», а не «договора». Скудость материала этой главы может быть объяснена единственно отмечавшейся уже неразработанностью вопроса об эллипской колонизационной практике в научной литературе.

В третьей главе «Роль ойкиста» привлечен почти весь доступный материал, вследствие чего автору удалось в полной мере показать роль ойкиста как основателя города. Тем не менее трудно согласиться с его мнением о том, что власть и полномочия ойкиста Демоклида (№ 5. 8—9) были ограничены различными предписаниями декрета, такими, как избрание комиссии геономов и присутствие апойкистов. Избрание представители от каждой филы в комиссию геопомов, занимавшуюся распределением земли, было связано с тем, что по существующему обычаю земля прежде всего распределялась между филами⁴⁶. Следовательно, вопросы распределения земли могли и не входить в данном случае в компетенцию ойкистов. Что же касается апойкистов, то необходимо иметь в виду, что присутствие этой коллегии в декрете обязано очень маловероятной реконструкции текста (№ 5. 4—5; в античных источниках апойкисты засвидетельствованы лишь один раз среди глосс Гесихия). На мой взгляд, Демоклиду были предоставлены самые широкие полномочия во всех вопросах, связанных с основанием колонии и созданием государственного аппарата, к чему его и обязывало звание автократора.

В четвертой главе «Декреты об основании» Грэйэм подробно рассматривает декрет опунтян; вкратце затронуты также некоторые данные иссейского и локридского законов о земле и декрета о Брее. Автор полагает, что цель декрета опунтян не состояла в регулировке отношений между колонией и метрополией, как полагали некоторые исследователи. Он справедливо указывает, что декрет регулировал взаимоотношения между Опунтом и отправленными колонистами. В спорном вопросе об интерпретации сткк. 2—3 декрета Грэйэм примыкает к точке зрения Р. Майстера, с которой, однако, можно и не соглашаться. Вызывает сомнение также предположение Грэйэма о политической зависимости Павцакта от Опунта. На мой взгляд, отношения между этими городами строились на основе полного равноправия: Опунт отправлял колонистов на помощь навпактянам не как политический гегемон, а как метрополия своим колонистам. Интересна трактовка автором рассматриваемой книги статей декрета о навиактских колонистах но вопросам наследования. Вызывает сомнение лишь его предположение о том, что доля каждого из братьев в отцовском имуществе увеличивалась в случае смерти одного из них. Оно верно лишь в том случае, если у покойного не было прямого наследника (ср. № 3.16). В целом тем не менее нужно отметить, что предложенная Грэйэмом интерпретация представляет ряд данных декрета опунтян в новом свете.

Помимо указанных глав первой части, к теме нашего исследования примыкает также девятая глава второй части «Афины и поздние имперские колонии». В первом разделе главы, посвященном клерухиям, Грэйэм полемизирует с Хамплем и Глинитцером, развивавшими теорию «полиса без территории», согласно которой территория выведенной государством колонии полностью принадлежит метрополии. Грэйэм справедливо указывает, что эта гипотеза верна лишь в отношении нескольких случаев. В вопросе о «колониальной» терминологии Фукидида автор полностью примыкает к точке зрения В. Эренберга, которая предполагает включение в число клерухий ряда афинских колоний, о статусе которых идет спор. Так, колония в Гестиэе причислена Грэйэмом к числу клерухий, что противоречит свидетельствам Фукидида и афинских декретов о ней. Далее Грэйэм подробно рассматривает вопрос об афинских колониях V в. на Эгине, Лемносе, Имбросе, Скиросе и утверждает, что они также представляли собой клерухии.

Вторая часть главы посвящена другому типу колоний — апойкиям. Автор приходит к выводу о том, что некоторые метрополии, как, например, Синопа, в V в. стали устанавливать свой контроль над колониями. Наиболее яркое выражение такая политика получила в отношениях между Афинами и их колониями.

Таковы основные положения прекрасной в целом работы А. Грэйэма, имеющие прямое отношение к поставленным в нашем исследовании вопросам. Отдельные соображения других ученых, касающиеся проблем афинской колонизации (например, В. Эренберга, авторов ATL) разобраны в четвертой главе данной книги.

¹ «Многие на разные лады излагали генеалогии, мифы, историю колоний, а также родство имен и основание городов» (Potyb., IX, 2. Пер. Ф. Мищенко).
² Например, киренская «стела основателен», «Паросский мрамор» и др.
³ Menecles, Jr. 6 Jacoby (FGII, III, A 270).
⁴ Это можно видеть на примере тематических собрании Ф. Майора и Д. Ашери (Maler F. G. Griechischc Maucrbauinschriften. Miinenen, 1959—1961, 1—2; AsheriD. Leggi grcche sul probluma dei dеbiti. Pisa, 1969 (=SCO, 1969, 18, p. 5-122).
⁵ В дальнейшем ссылки на эти надписи приводятся в соответствии с данными номерами. Цифр после точки означает строку надписи.
⁶ Для исследовании весьма фрагментированных декретов о Гестизе возникла необходимость привлечении ряда документов (№ 7—10), во связанных с вопросами колонизации.
⁷ Ferri S. Alcune iscrizioni di Cireno. — Abh. Ak. Berlin, 1025, p. 19-24.
⁸ Ferrabino A. La stelo dei patti. — RF, 1928,56, p. 250—254.
⁹ Доватур Л. И. Кbронская клятва основателей. — ДАН, 1928, с. 233-230.
¹⁰ Oliverio G. Iscrizioni di Cirene. 2. La stele dei Patti. — RF, 1928, 56, p. 222—232. Текст Оливерно был воспроизведен в SEG, IX, 1, N .4.
¹¹ Wilhelm A. Griechischc Insehriften reehtlichen Inhalts. Athenai, 1951, S. 5-7; Jeffery L. II. The Pact of the First Settlers at Cyrene. — Ilistoria, 4961, 10, S. 139-147; Oliver J. H. Herodotus 4. 154 and SEG, IX, 3. — GRBS, 1966, 7, p. 25—29.
¹² Frazer P. M. Berythus. 1956—1958, p. 120 сл. (мне недоступна). Его чтение было учтено Мейггзом и Льюисом, публикация которых (ML, № 5) является наилучшей из существующих.
¹³ Graham А. G. The Authenticity of the OPKION, p. 94-111.
¹⁴ К сожалению, мне недоступна упоминавшаяся уже работа Я. Зайберта, в которой с. 9—67 посвящены «стеле основателей!). Другие подробности историографического характера см. ниже, гл. Т.
¹⁵ Παππαδάτας Ν. Λοκριχός ϑεσμός. — 'Αρχ. Έφ., 1924, α. 119 f (номер вышел в 1926 г.). Полный свод библиографии см. у Клаффенбаха: IG, IX, pars 1, fasc. 3. В., 1968, S. 2
¹⁶ Wilamowitz U. Ein Siedelungsgesetz aus West-Lokris. — Sb. Ak. Berlin, 1920, S. 7-17.
¹⁷ Luria S. Zum neugefundencn lokrischen Gesctz. — ДАН, 1927, с. 216-218.
¹⁸ LSAG, р. 105-106.
¹⁹ Buck, р. 255-257; IG, IX, р. 1, f. 3, р. 2—4; ML, N 13.
²⁰ См. ниже.
²¹ Vatin С. Le bronze Pappadakis, etude d'une loi coloniale. — BCH, 1963, 87, p. 1-19; Asheri D. Bislribuzlono di terre e legislation agraria nella Locride Occidentale. — JJP, 1965,15, p. 313—328.
²² Заключение о наличии четырех участков представляется довольно спорным, см. ниже.
²³ Полный свод библиографии см.: IG, IX, 1, 3, р. 91.
²⁴ Meyer Е. Drei lokrische Gcsetze. i. Gesetz iiber cine Kolonie nach Naupaktos. Forschnngen zur niton Geschichte. Halle, 1892. 1, S. 291-305.
²⁵ Meister H. Das Kolonialrecht von Naupaktos. — Berichte der sachsischen Gosollschaft dor Wissonschnften zu Leipzig. 1895, 47, S. 272-333.
²⁶ Lislcar Р. Crna Korkira. Skopje. 1951, s. 94 sq. Отдельные замечании по вопросу об отчуждаемости земли на Черной Керкире содержатся в статье: Finley М. I. The Alienability of Land In Ancient Greece: a Point of View. — Eireiic, 1908, 7, p. 27—32.
²⁷ Наиболее содержательный, no слишком краткий анализ можно найти у Ф. Ф. Соколова (Клирухин афинские).
²⁸ Соколов Ф. Ф. Клирухни афинские.
²⁹ Сагу М. Athens and Hostiaca. — JUS, 1925, 45, p. 243 f.
³⁰ См.: Tod, 2, p. 284—286.
³¹ Жебелев С. А. Афинская колония на Адриатике. — ДАН, 1930.
³² Kohler V. Attischer Volkbeschluss aus dem sechsten Jahrhuntlcrt. — AM, 1884, 9, S. 117-126.
³³ Foucart P. Decret athenien du VImp siecle. — BCH, 1888, 12, p. 1-8.
³⁴ Lipsius H. Zum altesten altischen Volksbeschluss. — Leipziger Studien, 1890, 12, S. 221-224.
³⁵ Wilhelm A. Altatiischc SchrHtdenkmalcr. — AM, 1898, 23, S. 460-486.
³⁶ Judeich W. Dor alteste attache Volksbeschluss. — AM, 1899, 24, S. 321-338.
³⁷ Luria S. Noch cinmal das salaminische Psephisma. — ДАЛ, 1924, с. 134—137. См. также статью: Aegiplus, 1925, S. 311—315 (мис недоступна); Idem. Zur Rechifertigung mciner Erganzung von IG, I2, 1. — Klio, 1920, 21, S. 68—74; Idem. Zur Friihgeschichte des gricchischcn Alphabets. — Kadmos, 1964, 3, S. 100—107; On же. Древнейшие аттические надписи. — В кн.: Вспомогательные исторические дисциплины. М.; Л., 1937, с. 79—82; On же. Новые эпиграфические находки в Афинах, — ВДИ, 1939, № 1, с. 157—158 и другие работы.
³⁸ Меriit В. D. Notes on Attic Decrees. — Hesperia, 1941, 10, p. 301—307; Wade Cenj H. T. The Sixth-Century Athenian Decree about Salamis. — CQ, 1946, 40, p. 101—104; Guarducci M. L'origine e le vicendc del few attico dei salaminii. — RF, 1948, 76, p. 232-237.
³⁹ Davis Ph. H. Two Attic Decrees of the Fifth Century. 1. The Cleruchy on Lesbos, — AJA, 1926, 30, p. 177—179.
⁴⁰ Meritt B. D. Athenian Convenant with Mytilene. — AJPh, 1954, 75, p. 359—368.
⁴¹ Erxleben E. Die Kleruchien auf Euboa und Lesbos und die Methoden der attischen Herrschaft im 5. Jh. — Klio, 1975, 57, S. 92—100.
⁴² Luria S. Die lemnische απογραφή. — ДАН, 1924, с. 130—133,
⁴³ Stroud Я. 5. Inscriptions from the North Slope of the Acropolis. — Hesperia, 1971, 40, p. 148—175.
⁴⁴ Defradas J. Themes de la propaganda delphique. P., 1954, p. 233 f.
⁴⁵ Forrest w. c. Colonisation and the Rise of Delphi, p. 160 f.
⁴⁶ Hyper. IV, 16—17.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 4399

загрузка...

Другие книги по данной тематике