Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Леонид Васильев.   Древний Китай. Том 1. Предыстория, Шан-Инь, Западное Чжоу (до VIII в. до н. э.)

Общий облик и основные характеристики позднешанской (аньянской) цивилизации

Аньянский очаг культуры развитой бронзы и урбанистической цивилизации являет собой, безусловно, сложный гетерогенный комплекс. Он сложился на местной китайской поздненеолитической основе, вобрал в себя многое из представленных местонахождениями в Эрлитоу и Эрлигане культур раннего бронзового века. Но только к этому его истоки, как на том ни пытаются настаивать специалисты в Китае, да и не только одни они, процесс его становления явно не сводился. Некая и, возможно, весьма существенная, а в цивилизационном отношении наиболее развитая его часть имела, видимо, внешние по отношению к Китаю источники.

В первую очередь это касается запряженных лошадьми боевых колесниц, бронзового оружия, выделанного с украшениями в «зверином стиле». Не вполне ясен также генезис шанской иероглифической письменности, календаря и высокохудожественного искусства, представленного в форме поделок из камня, дерева, кости, а также изделий из бронзы. Словом, в проблеме генезиса развитого бронзового века и урбанистической цивилизации в Китае стоит разобраться основательней. Она принадлежит к числу ключевых в ранней истории Китая — как то было и применительно к земледельческому неолиту в поздней его предыстории.

Чем общий облик аньянского очага развитой цивилизации отличен от раннего бронзового века Китая, не говоря уже о неолитических культурах хэнаньского и шаньдунскош Луншаня, к которым он генетически в немалой мере восходит? Давая ему характеристику, Чжан Гуан-чжи в свое время выделил несколько основных параметров — развитый урбанизм, дворцовое строительство, человеческие жертвоприношения, заметная социальная дифференциация (классы), развитый комплекс аристократического потребления (роскошные гробницы, каменная скульптура, изделия из нефрита и т.п.), бронзовая металлургия, новые элементы военного дела (колесницы), развитая система письма (см. [176, с. 273—274]). Я бы прибавил к этому перечню еще и оружие из бронзы, «звериный стиль» как специфическую евразийскую форму изображений, развитый евразийского типа календарь.

Часть этих нововведений может быть отнесена, как то справедливо считает Чжан Гуан-чжи, за счет постепенной эволюции китайского неолита, другая фиксируется на стадии раннебронзового века. То, чем аньянский комплекс резко отличен и от китайского неолита, и от ранней бронзы Эрлитоу и Эрлигана, — уже упоминавшиеся письменность, «звериный стиль», боевые колесницы с одомашненными лошадьми, бронзовое оружие втульчато-полостного типа, гробницы с человеческими жертвоприношениями, календарь. Это минимальный перечень, к которому можно еще кое-что при желании добавить. Как и откуда столь важные элементы развитого урбанизма появились в Аньяне в XIII в. до н.э.?

Чжан Гуан-чжи полагает, что практика сооружения гробниц могла быть заимствована с юго-востока, ще еще насельники неолитической культуры Хуатин были знакомы с использованием деревянной обшивки для гробов и погребальных камер, в которых на специальных платформах второго уровня — как то было и в шанских погребениях — располагались сопогребенные с покойником изделия [176, с. 280]. Что касается бронзы, то она богато — хотя и не в таком ассортименте, как в Аньяне, — была представлена среди находок Эрлитоу и Эрлигана. Иными словами, бронза и гробницы как бы выходят за рамки принципиальных нововведений аньянского этапа.

Стоит, однако, отметить, что вопрос о бронзе не сводится только к тем моментам, которые сближают аньянский очаг развитой бронзы с предшествовавшими ему бронзовыми изделиями Эрлитоу и Эрлигана. Во-первых, важно напомнить, что и вопрос о генезисе эрлитоу-эрлиганской бронзы остается неясным — при всех принципиальных отличиях в технике литья китайских бронзовых сосудов от иных евразийских образцов. Во-вторых, существенно иметь в виду, что очень характерные для аньянского бронзового оружия втульчато-полостные типы топоров-кельтов, наконечников копий и т.п. имеют, как то было доказано специальными исследованиями [262], некитайское происхождение.

Кроме того, по меньшей мере часть мотивов украшений на аньянских изделиях из бронзы, равно как и на многих иных изделиях из камня, кости и дерева, — особенно те, что выполнены в «зверином стиле», — тоже не может быть сочтена результатом спонтанного развития, хотя на том настаивал в свое время Чжэн Дэ-кунь [181]. Ведь «звериный стиль» — не просто изображения животных, хорошо известные еще в палеолите, но определенный и четко фиксированный стиль изображений (динамически напряженные тела мчащихся либо готовых к прыжку зверей с характерными для их изображений стилевыми особенностями — играющие мускулы и т.п.), истоки которого восходят к ирано-месопотамскому региону. Позже изделия в этом стиле распространились по всей евразийской степи, включая Ордос, откуда они, скорей всего, проникли и в северный Китай (см. [17, с. 265—295]).

Но если по меньшей мере часть аньянской бронзы, особенно втульчато-полостные типы оружия и художественные украшения в «зверином стиле», генетически не восходит к протокитай-ской основе, даже к раннему бронзовому веку эрлиганской фазы, в этом смысле много более скудному, то это значит, что на аньянском этапе к ранней шанской (протошанской?) бронзе было добавлено нечто существенно новое. Оно пришло в Аньян после эрлиганской фазы и, скорей всего, вместе с таким воинским снаряжением, как запряженные лошадьми боевые колесницы, ближневосточные корни которых (это касается и лошади, которая была одомашнена именно и только на Ближнем Востоке) вынужден признать, хотя и как бы сквозь зубы, Чжан Гуан-чжи [176, с. 279]. На мой взгляд, такого рода вынужденное признание красноречивей многих его аргументов в пользу автохтонности аньянской цивилизации. Ведь если нечто очень и очень весомое (а как раз так следует относиться к месту запряженной лошадьми боевой колесницы со всей сбруей, деталями повозки и даже оружием колесничих, включая в первую очередь втульчато-полостные боевые топоры и наконечники копий) в цивилизации Шан пришло в Аньян извне, издалека, минуя предшествующие этапы автохтонного развития собственно китайского раннебронзового века, то это значит, что о полной автохтонности аньянского очага цивилизации говорить нельзя.

Но если стерильной автохтонности не было, то многое следует (во всяком случае, допустимо) рассматривать с позиций воздействия хорошо знакомой по более ранним этапам китайской истории (точнее, предыстории) культурной диффузии. Например, можно согласиться с тем, что пышные царские гробницы шанских ванов в чем-то напоминают погребения культуры Хуатин. Но можно вспомнить и о том, что, когда эти гробницы были обнаружены археологами, их сравнивали с месопотам-скими царскими гробницами из Ура (см. [25, с. 102]). И не столько потому, что еще не были известны хуатинские погребения, сколько вследствие бросавшегося в глаза сущностного, духовно-идеологического сходства захоронений владык с массовыми сопогребениями рядом с ними — помимо богатой утвари, колесниц и прочих роскошных изделий — различных людей, включая приближенных, жен и наложниц, слуг, рабов, телохранителей и т.п. А коль скоро наличие в Аньяне боевых колесниц с втульчатым оружием и одомашненными лошадьми (пусть неизвестно как появившимися — не обнаружено пока близких промежуточных местонахождений1) — неоспоримый факт, то почему бы не предположить, что вместе со всем этим протошанцы принесли в бассейн Хуанхэ и представление о необходимости сооружения для своих обожествлявшихся ими правителей пышных гробниц с помещением туда сотен сопогребенных людей?

Итак, массовые сопогребения в пышных гробницах, боевые колесницы с одомашненными лошадьми, втульчато-полостное оружие с хорошо известными в ближневосточном регионе мотивами «звериного стиля» — все это могло быть единым комплексом. К нему можно отнести также шанский календарь, который в принципе мало чем отличался — если отличался вообще — от древневавилонского. В связи со всем этим можно поставить и вопрос о происхождении иероглифической письменности.

Проблема письменности весьма сложна и неясна. С одной стороны, аргументы в пользу ближневосточного происхождения китайской иероглифики, высказывавшиеся специалистами еще век-два назад, были сочтены неубедительными уже достаточно давно, причем маститыми синологами. С другой — за последние годы не было обнаружено ничего, что могло бы дать серьезное основание для тезиса о местном происхождении аньянской иероглифики. Аргументы, сводящиеся к тому, что знаки на керамике из Баньпо (V тысячелетие до н.э.) или почти такие же по уровню сложности знаки на эрлиганской керамике (середина II тысячелетия до н.э. — речь не идет о тех немногих шанских костях с надписями, которые были обнаружены в Эрлигане в неидентифицируемом слое и потому остаются для науки загадкой) представляют собой предтечу аньянской иероглифики, неубедительны. Если за три тысячелетия не было сдвига — то откуда взяться ему сразу за два-три века, отделявшие Эрлиган от Аньяна? А если принять во внимание, что весь аньянский комплекс развитого очага цивилизации по меньшей мере частично был обязан своим уровнем внешнему воздействию, то сомнения по поводу целиком местного, автохтонного происхождения иероглифики не могут не возникнуть. Они и возникают у разных специалистов (подробнее см. [17, с. 297—303]).

По-видимому, впредь до новых археологических открытий, которые смогут дать материал, существенно проясняющий ситуацию, наиболее предпочтительным и потому приемлемым объяснением загадок аньянского очага урбанистической цивилизации остается уже сформулированное выше предположение: аньянский комплекс по происхождению гетерогенен, причем едва ли не наиболее существенная в цивилизационном плане его часть имеет внешнее по отношению к Китаю происхождение, хотя и остается неясным, как именно элементы ближневосточной цивилизации оказались в центральной части бассейна Хуанхэ.

Не менее существенна и еще одна неясная проблема: где именно и когда произошел синтез гетерогенных элементов комплекса. Все то, что известно об аньянском очаге урбанистической цивилизации Шан, свидетельствует о цельности, гомогенности цивилизационного очага. Элементы его для их анализа приходится вычленять искусственно. В реальности же все они гармонично сочетались: иероглифические знаки писались на гадательных костях, известных в Китае по меньшей мере с луншаньского неолита. «Звериный стиль» переплетался с другими стилевыми особенностями шанской художественной практики, совершенно очевидно восходящими к эрлитоу-эрлиганской фазе, а может быть, и к более раннему времени. Даже пышные гробницы с массовыми сопогребениями, а также боевые колесницы и лошади представляются гармонично вписывающимися в общий стиль существования позднешанской этнополитической общности. Стало быть, то, что было внешним по отношению к неолитическому и раннебронзовому периоду развития китайской предыстории, успело до аньянской фазы вступить с местными элементами культуры в некий плодотворный синтез. И это было, скорей всего, где-то вне Аньяна и до него.

Как бы то ни было, однако, но все то, что пока известно о генезисе урбанистической цивилизации в Китае и об общем облике аньянского ее очага, вынуждает говорить о гетерогенном его происхождении и принимать во внимание факт внешнего фактора. Это не исключает того, что аньянский очаг цивилизации был первичным в обширной трансгималайской зоне Азиатского материка. Однако первичность такого рода отнюдь не равнозначна стерильной автохтонности. Речь идет об ином: за пределами Гималаев и Урала другого очага урбанистической цивилизации той эпохи пока не обнаружено — только здесь, в Аньяне, в бассейне Хуанхэ.

Если теперь обратиться к комплексной характеристике материальной культуры шанской цивилизации, то при всем блеске дворцов, гробниц, колесниц, бронзового оружия и изделий художественного ремесла весьма существенным все-таки окажется другое. Дело в том, что аньянский очаг урбанизма сложился на хорошо удобренной почве, которая создавалась веками, причем прежде всего в бассейнах великих китайских рек. Не умаляя роли Янцзы и тяготевшей к ней реки Хуай и даже напоминая лишний раз о том, что именно там, на юге, были освоены богатейшие рисовые поля и, возможно, положено начало уникальной практике шелководства, стоит все же подчеркнуть, что очагом цивилизации в Китае стал бассейн Хуанхэ. И хотя здесь вполне могла сыграть свою роль случайность (речь о внешнем по отношению к Китаю культурном компоненте, который мог и должен был сыграть роль катализатора в ускорении процесса сложения урбанистического очага развитой цивилизации), в ней была и немалая доля закономерности. Бассейн Желтой реки во многих отношениях был уникальным местом, наиболее подходящим для того, чтобы стать базой для возникновения такого очага.

Спорадические разливы реки поставляли — пусть нерегулярно — илистые удобрения, без которых поля не были бы столь плодородными. Регулярные дожди вкупе с речными разливами гарантировали устойчивое богарное земледелие (ирригационные сооружения в Китае появились значительно позже шанского времени), а удобренная илом лессовая почва давала неплохой урожай. Среди земледельческих культур преобладали различные сорта проса, но в Шан, насколько можно судить по надписям на костях, успешно выращивались также и пшеница, ячмень, бобы, горох, фасоль, конопля, не говоря уже о различных овощах и фруктах. Похоже на то, что климат в бассейне Хуанхэ в те далекие времена был более мягким, чем нынче. Некоторые надписи на костях позволили специалистам предположить, что урожай собирался — во всяком случае, кое-где — дважды в год, сначала просо, потом пшеница. Среди домашних животных преобладали свинья и собака, но активно использовались также овца и коза, были известны корова и лошадь, домашняя птица — куры, утки, гуси. Из надписей явствует, что знали шанцы и слонов — скорей всего, прирученных, привезенных с юга. Для нужд шелководства выращивался тутовник. Много упоминаний о ловле рыбы.

Большое место в жизни шанцев занимала охота — и как развлечение, и как тренировка воина, и как средство пополнения запасов пищи. Среди объектов охоты — кабаны, олени, даже тигры. Немало было и мелкой дичи — зайцы, лисы, барсуки, водоплавающая птица. Видимо, собирались грибы, ягоды, коренья, травы — стоит напомнить, что в шаманской и особенно лечебной практике, с которой общество Шан было хорошо знакомо, все эти продукты играли существенную роль.

Для собирательства и охоты, включая рыболовство, больших технических и технологических новаций не требовалось — они были известны людям с незапамятных времен. Что касается скотоводства, то особенно ценились лошади. Не вполне ясно, где производился выпас коров, овец, коз, лошадей, ибо в бассейне Хуанхэ, тем более в районе Аньяна, условия для этого были не слишком подходящими. Не исключено — и кое-что из материалов надписей говорит в пользу такого рода предположения, — что уход за стадами возлагался на бывших в контакте с шанцами соседей-иноплеменников более северных районов.

Агротехника, связанная с возделыванием полей и выращиванием зерна, овощей и иных сельскохозяйственных культур, базировалась в основном на традициях неолита. Господствовал ручной труд с использованием орудий из камня и дерева (деревянные сохи типа лэй, каменные мотыги и серпы). Ни металл, ни тягловый скот в земледелии не применялись. Противоположные утверждения слабо аргументированы, как и предположения о применении органических удобрений (навоз, фекалии) для повышения урожайности полей.

Ремесло шанцев достаточно четко подразделялось на две сферы — обычное домашнее, необходимое для жизнедеятельности крестьян и тех, кого они кормили, и престижное, связанное с созданием того, что, собственно, и именуется урбанистическим очагом, т.е. развитой цивилизацией. Первая сфера — добывающие и технические промыслы, обработка продуктов (от выделки шкур, прядения и ткачества, выкармливания шелковичных червей, выделывания керамических изделий до сооружения жилищ, разнообразных плотницких и столярных работ, изготовления поделок из камня, кости, дерева, раковин и т.д. и т.п.). Отличие изделий этой сферы ремесла — повседневная и массовая потребность в них. Нехитрые по замыслу и порой весьма примитивные и грубоватые по исполнению, продукты такого рода были жизненно необходимы всем.

Иное дело — ремесленные изделия второй сферы, которые были предназначены для ограниченного круга людей, для престижного потребления социальных верхов, прежде всего родовой аристократии. Именно эта сфера демонстрирует блеск аньянского очага, именно ее высокий уровень создает общий облик урбанистической шанской цивилизации. Чем же в этом плане могли гордиться квалифицированные мастера-ремесленники? Достаточно многим.

Прежде всего — дворцовое строительство, создание больших многокомнатных домов-дворцов на специально сооружавшихся для этого и использовавшихся в качестве фундамента постаментах, земляных, утрамбованных слой за слоем (метод хая-ту) платформах-стилобатах. Уже в поселениях эрлитоу-эрлиганской фазы обнаружено немало построек такого типа, требовавших для своего сооружения длительного труда сотен людей. Это же касается и сооружения многометровых городских стен, также создававшихся методом послойной трамбовки хан-ту, и огромных царских гробниц, где главной задачей было обустройство подземных помещений.

Во всех таких случаях требовался не только огромный объем работ с использованием неквалифицированного труда. Нужны были и определенные навыки архитектурного мастерства, т.е. строители-специалисты разных профилей и высокой квалификации, способные создать крепкие и стройные деревянные конструкции под навесными крышами для домов-дворцов и надежные подземные деревянные каркасы и покрытия для подземных гробниц. Разумеется, квалифицированные мастера-строители были выходцами из тех же работников, что веками строили деревенские хижины. Однако требования времени и связанного с ним увеличивавшегося в масштабах престижного строительства вызвали к жизни обособление мастеров высшей квалификации, активно использовавшихся только и именно для возведения престижных сооружений.

Это же относится к мастерам многих других специальностей — оружейникам, ювелирам, колесникам и т.п. Особо следует сказать о кузнецах-металлургах. Производство изделий из бронзы, будь то сосуды или оружие, утварь или украшения, в основном, если не исключительно было ориентировано на потребление высших слоев. Соответственно совершенствовалось качество изделий, достигало уровня высокого искусства индивидуальное мастерство умельцев. Его наглядно демонстрируют великолепные боевые колесницы, бронзовые ритуальные сосуды, богато разукрашенные и искусно выделанные украшения, символы власти.

Конечно, мастера работали с помощью немалого числа помощников и обслуживавшего их нужды низкоквалифицированного и неквалифицированного персонала, выполнявшего черновую работу. Но сам факт вычленения небольшого отряда специалистов высокого класса как раз и следует считать показателем процесса возникновения очага урбанистической цивилизации. Для верного понимания этого процесса необходимы некоторые пояснения.

Дело в том, что на протяжении долгих десятилетий вульгарные истматовские концепции искажали исторический процесс. Конечно, для того, чтобы возник очаг урбанистической цивилизации, необходим был определенный уровень общественного производства — именно тот, который был создан неолитической революцией. Но земледелие, скотоводство, оседлый образ жизни и появление принципиально новых условий существования человека, занятого производящим хозяйством (в отличие от господствовавшего до того хозяйства потребляющего), создали лишь необходимый фундамент. Без него никакой цивилизации возникнуть не могло.

Однако коль скоро такой фундамент уже был, от каких факторов зависело возникновение надобщинных политических структур, урбанистической цивилизации и государства? Марксизм утверждал, что от разделения общества на классы, причем именно на рабов и рабовладельцев. Между тем все обстояло совершенно иначе. Современной наукой уже достаточно хорошо и полно разработана схема генерального процесса формирования надобщинных политических структур.




1 В результате раскопок последних десятилетий в районе Урало-Казахстанских степей (Синташта, бассейн р. Тобол) обнаружены следы протоиндоиранской по типу, как считают археологи, развитой культуры бронзы (XVII—XVI вв. до н.э.) знакомой с колесницами (см. [21а, с. 135, 166—168, 183—184, 215, 380]). Последние более примитивны, нежели аньянские. Возможно, Синташта — звено той цепи, которая связывает аньянские колесницы с ближневосточными.
загрузка...
Другие книги по данной тематике

Э. О. Берзин.
Юго-Восточная Азия в XIII - XVI веках

Майкл Лёве.
Китай династии Хань. Быт, религия, культура

Леонид Васильев.
Древний Китай. Том 1. Предыстория, Шан-Инь, Западное Чжоу (до VIII в. до н. э.)

М. В. Воробьев.
Япония в III - VII вв.

Коллектив авторов.
История Вьетнама
e-mail: historylib@yandex.ru