Цыбикдоржиев Д.В. Генезис культа знамени у монгольских народов
|
Различные проявления почитания боевых и государственных знамен впечатляюще схожи в разных культурах, что остается довольно загадочным моментом с точки зрения происхождения этого сходства. Довольно похожими могут быть и конструктивные особенности знамен. Выделяется монгольская традиция, уникальность которой в сохранившихся сравнительно подробных описаниях ритуалов, текстов, связанных со знаменами, и своеобразных конструкциях этих атрибутов. На одной из них нам хотелось бы заострить внимание.
«Бунчужные» знамена (туг или сглдэ) монголов представляли собой древко, на котором крепился металлический круг. Эту тарелкообразную деталь иногда называют чар, иногда - «зеркалом», «месяцем», кругом. В центре выпуклой части чар возвышалось навершие. «Белое знамя» в таком качестве использовало трезубец. «Черное знамя» вверху имело двулезвийный клинок. Нижний «обод» такого типа знамен служил креплением для конских грив, часто трактуемых как «бунчуки», что служило объяснением для традиционного названия, в состав которого входят не только цветовое обозначение, но и указание на число. Например, «Черное знамя» полностью зовется Дгрбэн хглтэй хара сглдэ «Черное знамя с четырьмя хгл». Обычно среди исследователей считается, что хгл - это бунчук. Визуально же конские гривы на знаменах не распадаются на отдельные бунчуки. Уверенность в интерпретации хгл как бунчука и, признаем, ее логичность заслоняли тот факт, что в центрах почитания этих знамен носители их культов воспринимали название как «Черное знамя с четырьмя ногами». Ранее и мы разделяли выдвинутое Д. Банзаровым предположение о бунчуках как причине появления названий «Черное знамя с четырьмя хгл» и «Белое знамя с девятью (или восемью) хгл» (Банзаров Д., 1997, с. 46). Ц. Жамцарано (1961, с. 230), изучавший культ Черного знамени в Ордосе непосредственно среди организации, на протяжении веков специализировавшейся на отправлении этого культа, отметил, что, помимо основного знамени, имеются четыре «совершенно аналогичных» меньшего размера, окружающих главное, которые «составляют четыре ноги главного значения». Мы выдвигали версию о причинах появления обычая водружать дополнительные хгл и восприятия их в качестве «ног», сопоставив традицию с погребальными помостами аранга на сваях (Цыбикдоржиев Д.В., 2003, с. 263). В этой версии мы еще не решились отказаться от привычного перевода термина хгл как «бунчук», точнее «связка» (бунчук - по-монгольски мунчаг), но сейчас в свете все новых данных о свайных постройках у монгольских народов перевод Ц. Жамцарано предстает наиболее предпочтительным. Оговоримся, что значение термина хгл как «связка», «узел» в ряде других случаев, вероятно, остается на своем месте. Обыденная погребальная обрядность не могла привести к появлению столько необычного культа, как культ знамени. Для развития комплекса представлений о знамени необходима вера в особую посмертную судьбу избранных. Как раз аранга была посмертным помостом не для всех, а для черных шаманов и воинов. Источники показывают наличие веры в отдельный загробный путь у предков бурят, полагавших, что военные вожди и наследующие им борцы, точнее их «души», попадают в роскошные дворцы в ведение богов-покровителей воинского искусства. Чаще всего в этом качестве упоминаются дворцы «хозяина» р. Лена Ажирая-бухэ (Хангалов М.Н., 1958, с. 317, 391, 454). В реконструкции выявляются множество других сюжетов мифологии посмертного избранничества выдающихся людей (не только воинов, но именно они сыграли наиболее значительную роль в обществе того периода, когда зарождались представления о загробных чертогах) (Цыбикдоржиев Д.В., 2003, с. 167-197). Восприятие Ажирая у бурят довольно сложное: он бог небесного происхождения, но он же и полководец, выступающий для верующих как реальный исторический персонаж. Верующие не замечают некоторой противоречивости этих ипостасей. Точно так же различается и посмертное «жилище» Ажирая. Как военный вождь, он похоронен на помосте аранга, устроенном на гигантском башнеобразном мысу р. Лена (знаменитая «Писаная скала» у дер. Шишкино). Ажирай - бог - имеет каменный дворец, на котором растут четыре лиственницы, скрутившиеся ветвями в верхней части. Полагаем, что четыре дерева являются соответствиями в мифе четырем столбам аранга в обряде. В Бурятии до самого недавнего времени (а частью - и сегодня) были распространены культы эжинов («хозяев») гор, которых воспринимали военными предводителями. Здесь можно указать скалу у реки Булэн (впадает в Ангару), где имелось изображение Боро Шар-га, считавшегося погибшим в бою с эвенками, военного предводителя бурятского рода шошолог (Балдаев С.П., 1961, с. 182). В 80 км от Улан-Удэ местными бурятами (хори) почитался «хозяин» горы Эжир, военный предводитель, ездивший на темно-синем коне и носивший синие доспехи (Нацов Г.Д., 1995, с. 67). В Закамне имелся даже культ эжина горы, который считался русским казаком, погибшим в 1727 г. при проведении границы (Ламаизм в Бурятии, 1983, с. 143). В Агинском округе развитый культ военного предводителя концентрировался вокруг горы Адагалиг, где проводились общественные моления. Неподалеку, в местностях Нагурта и Будалан, находились культовые объекты, связанные с почитанием полководца хоринских бурят Бабжа Бараса. Там, на горах, были устроены мунханы, в которых хранилось старинное вооружение - доспехи, копья, колчаны. Мунхан представляет собой небольшое, обычно дощатое здание. В Баргузине их делали на сваях (Михайлов Т.М., 1987, с. 241), о других традициях нет данных. Особенностью большинства сюжетов об эжинах, воспринимавшихся погибшими воинами, является то, что очень часто считается, будто они похоронены на горах, «хозяевами» которых стали. В то же время нами пока не найдено материальных подтверждений наличию там их могил. Видимо, в тех случаях, когда воины погибали вдали от родных мест, их роды или общины обустраивали культовые объекты (мунхан или обоо) в их честь на горах своей территории. Тот факт, что аранга и некоторые виды мунхан строились на сваях, а также многочисленные фольклорные свидетельства похорон военных вождей и черных шаманов именно на аранга, говорит о корреляции между идеей особой посмертной судьбы и особым типом похорон. Основная мысль конструкции на сваях - вознесение, так (дэгдэхэ) называется и сам обряд поднятия на аранга. Понять, почему именно черные шаманы и воины удостаивались вознесения, помогает одноименный обряд, не связанный с погребальными обычаями. Это обряд поднятия молниевых стрел, которыми считали различные бронзовые или каменные предметы предшествующих эпох (Балдаев С.П., 1961, с. 208). Буряты называют их буудал или буумал (от бууха «спускаться») и считают стрелами бога грома. Перед поднятием «стрелы» совершают ее омовение, определяют место, обертывают в материю и кладут в войлочную сумку. На выбранном месте воздвигают столб (~ 3 м) с углублением и задвижкой, куда укладывают стрелу. В обряде вознесения молниевой стрелы ключевой идеей является возвращение на небо энергии, вызывающей атмосферные осадки. Обряды почитания буумал в основном сводятся как раз к просьбам о дожде либо о сбережении от града. Представление о той же самой безличной энергии сглдэ коренится в первобытном объяснении происхождения таланта, например, мастеров и военных предводителей. Обладание большим количеством сглдэ и приводит к развитию таланта, дара, отваги и т.д. Позднее возникают идеи о рождении вождей от небесных богов. Подобно тому, как символически возвращают на небо «молнии», старались «поднимать» и энергию полководцев, вознося их на аранга, или устраивая хотя бы символические «могилы» на горах (мы не исключаем тут смешения двух традиций, в каждой из которых было свое представление об обрядовом обеспечении особой посмертной судьбы). Напротив, для нейтрализации сглдэ врага его знамя переворачивали и втыкали в землю. Как же произошел толчок к появлению собственно знамени? Думаем, что в определенный момент в обществе созрело представление о коллективном хранилище энергии. Иллюстрацией может служить ситуация с теми же буумал, некоторые из коих бывают общественными, принадлежа целому селению. Их берегли от похищения чужими. Во время обрядов молниевые стрелы вынимали и собирали вместе со всего селения, а фамильные иногда передавали родственникам, т.е. буумал не обязательно должен всегда находиться на одном месте. Еще одним сближающим моментом является особенность сибирского обычая рассылки жезлов или стрел к своим союзникам с призывом выступить на войну. Например, ненецкий жезл шум-ты-юх передавали по тундре при подготовке военного сбора мандалада в 1930-х гг. (Головнев А.В., 1995, с. 176). Данный обычай не нововведение, потому что в 1609 г. в соседнем регионе ханты во время подготовки восстания передавали «по юртам» некую «стрелу-знамя» с вырезанными на ней «одиннадцатью шайтанами» (Окладников А.П., 1937, с. 327). А.П. Окладников обратил внимание на сходство этого обычая с посыланием в 1622 г. бурятами некоего знамени своим кыштымам за р. Кан перед намечавшимся походом и предположил, что по форме это «знамя» было стрелой. Мы склонны увязывать образ стрелы в военных посланиях северных народов с древним представлением о молниевых стрелах, но в комплексе с отголоском чисто практического применения сигнальных стрел со свистунками. Кроме того, предполагаем, что трезубцы и острия на монгольских знаменах типа туг также связаны с образами оружия громовержца, а металлические круги - с образами зеркал бога грома. Сибирские «знамена-стрелы» и монгольские туг различаются в функциях. Туг армия несет с собой, проводит ритуалы его окропления (иногда кровавого) и никому не отправляет. Снова обращаем внимание на эпитет Черного сглдэ «четырехногое». Строго говоря, вместе с малыми знаменами получалось бы пять хгл, «ног». Снова противоречие, объясняемое тем, что изначально и было четыре опоры, лишь позднее, при смешении древней традиции аранга с обычными знаменами на древках, появилась схема 1 + 4. Могло ли получиться, что погребальный помост дал идею конструкции туг? У индейцев чибча-муисков был обычай вносить мумии храбрых воинов на носилках в гущу сражения (Токарев С.А., 1976, с. 243), что как нельзя более походит на монгольскую функцию знамен туг, проявленную, например, в битве с кэрэитами (Рашид-ад-дин, 1952б, с. 125). Традиция «четырехногих» знамен зародилась где-то у монголов в бассейне Онона и Керулена. Там жили хунгиратские племена икирес и каранут (совр. буряты - эхириты, харануты), которые были переселены в Куду и Верхнюю Лену («область Тумат») в XIII в. (Рашид-ад-дин, 1952а, с. 162). Там отмечен обычай воздвижения столбов для молниевых стрел. Традиция захоронений на сваях и сооружения столбов для буумал, возможно, была связана с этими керуленскими монголами. Жившие ранее по Ангаре и Лене хори-туматы и другие этносы, видимо, имели близкий по семантике, но иной по воплощению обычай погребений на горах и почитание буумал в виде каменных глыб без воздвижения столбов для них (Балдаев С.П., 1961, с. 187). Вообще, во всех перечисленных традициях, таких как «стрелы-знамена», буумал, туг сглдэ, флагов (далбаа, хюура, оронго), ламаистских джалцан, видна масса взаимовлияний, что надо отдельно исследовать. Например, джалцан по конструкции очень похож на туг, но вместо конских грив украшен лентами, и оба напоминают дальневосточный символ власти - зонт. |
загрузка...