Е.В. Гутнова. Роль бюргерства в формировании сословных монархий в Западной Европе

I

Общеизвестно, что X—XIII вв.—время наиболее быстрого роста в Западной Европе средневековых городов. Самые крупные «старые» города средневековой Европы сложились именно в этот период, хотя и продолжали развиваться в XIV—XV вв. В последние два столетия также возникали новые города, но они росли гораздо более медленными темпами и главным образом за счет мелких полуаграрных городков и поселков¹. Известно и другое: средневековые города в подавляющем своем большинстве вообще были невелики по размерам и численности населения; городов с несколькими десятками тысяч жителей во всех странах были единицы, и вместе с наиболее значительными городами несколько меньшего ранга (с населением свыше 5 тыс. жителей) они составляли в среднем в Западной Европе всего около 5%; города среднего масштаба (с населением от 2 до 5 тыс. чел.) — не более 20%, мелких же и мельчайших городов — «аграрных городов», «рыночных местечек», городов пониженного статуса (Minderstädte) — с населением от нескольких сотен до 2 тыс. жителей насчитывалось около 75%². Неравноценны были и привилегии городов разного размера и типа; мелкие города довольствовались лишь экономическими привилегиями и правом свободного личного статуса жителей (принцип: «городской воздух делает свободным»), крупные и наиболее значительные средние города наряду с этими привилегиями пользовались более или менее широким самоуправлением. И все же общим для городов любого размера было то, что в феодальном обществе они являлись центрами ремесла и торговли и основной костяк их населения обычно составляли люди, занимавшиеся этими видами деятельности, хотя и не всегда полностью отрывавшиеся от тех или иных форм агрикультуры³. Именно в городах, больших и малых, складывался новый в этом обществе, и довольно многочисленный, социальный слой — бюргерство⁴. Естественно, что появление этого слоя изменяло в той или иной мере соотношение социальных, а через них и политических сил в каждой стране.

Столь же общеизвестно, что одновременно с быстрым ростом городов, их социального значения и политической самостоятельности в странах Западной Европы шел процесс складывания государств типа «сословной монархии»: в конце XII в. она оформляется в Кастилии и Леоне, во второй половине XIII в.— в Англии, а также в Арагоне, в начале XIV в.— во Франции, в XIII—XV вв.—в германских землях⁵. При этом сравнительный анализ истории возникновения этой формы государства в разных странах показывает, что составляющие ее характерный признак сословно-представительные собрания окончательно конституировались, как правило, только с появлением в них регулярного представительства от городов⁶.

Нельзя сказать, что вопрос о взаимодействии этих протекавших одновременно процессов не освещался в литературе. Так или иначе он затрагивался применительно к отдельным странам Западной Европы во всех работах, посвященных истории государственных учреждений, а также истории городов, особенно в связи с проблемой взаимоотношений между ними и королевской властью и сословными собраниями⁷. В литературе накоплен огромный фактический материал, обоснована, хотя и не всегда полно раскрыта,, концепция «союза» между городами и центральной властью. Заметный вклад в разработку этой проблемы внесли и историки-марксисты.

Впервые она была поставлена еще Ф. Энгельсом в его известном фрагменте «О разложении феодализма и развитии национальных государств»⁸. В последние десятилетия советские исследователи рассматривали эту проблему применительно к истории Англии⁹, Франции¹⁰, Испании¹¹, Германии¹².

Большую работу в этом направлении проделали и историки ГДР, осветившие весьма подробно взаимоотношения городов с королевской властью в Германии с X до начала XIV в.¹³, аналогичные отношения во Франций того же периода, и начавшие изучать роль бюргерства в сословно-представительных собраниях этих стран¹⁴.

И все же вопрос о том, какое влияние оказало возникновение и развитие бюргерства на изменение формы феодального государства и каково было его место и значение в социально-политической системе сословной монархии, изучен недостаточно.

У данной темы много аспектов, и в небольшой статье невозможно не только все их решить, но даже поставить. Мы попытаемся здесь лишь вычленить этот вопрос из более общей проблемы соотношения социально-политических сил в период складывания и развития сословных монархий и наметить некоторые аспекты, важные для его дальнейшего сравнительно-исторического изучения. При этом мы будем концентрировать внимание в первую очередь на роли бюргерства как сословия в складывании социальных предпосылок для возникновения сословных монархий и сословно-представительных собраний в странах Западной Европы.

Прежде всего уточним смысл терминов «бюргерство» и «сословная монархия». Под бюргерством мы понимаем основной, всегда неоднородный слой населения средневековых городов, занятый ремеслом и торговлей. При всех различиях внутри этого гетерогенного социального слоя между отдельными его элементами с точки зрения их места в общественном производстве (купцы, ростовщики, ремесленники) и их имущественного положения всех его представителей объединяло то, что их собственность в отличие от собственности феодалов была основана «только на труде и обмене»¹⁵. Это значит, что се составляла в первую очередь не земля, которая как средство производства но имела в городах столь определяющего значения, как в деревне, но разного вида движимость. С известными оговорками это относится и к городской верхушке — патрициату, поскольку в период роста и расцвета городов наибольшую часть своих доходов его представители извлекали также из торговли, особенно на отдаленных рынках, и из ростовщичества.

Бюргерство было новым слоем в феодальном обществе и сразу стало одним из факторов его прогрессивного развития. Однако оно ни в коей мере не являлось носителем «новых», «нефеодальных» отношений¹⁶. Напротив, мы считаем его органическим и неотъемлемым элементом феодального строя на определенной стадии его развития. Отмечая, что городская собственность была основана на «труде и обмене», Маркс и Энгельс в то же время подчеркивали тесное переплетение ее с феодальной собственностью и феодальными производственными отношениями — то, что городское производство средних веков было сковано цеховым строем, что оно носило но существу феодальный характер¹⁷. Но их словам, «феодальной структуре землевладения соответствовала в городах корпоративная собственность, феодальная организация ремесла», а мелкое ремесленное производство составляло элемент базиса феодального способа производства¹⁸. Не менее важно то, что капитал городских производителей и торговцев был специфическим «сословным капиталом»¹⁹, который сковывал свободное развитие частной собственности и производства в городах. К этому надо добавить, что бюргерская собственность, как заметил Энгельс, состояла «главным образом из привилегий»²⁰. С этим было связано то, что привилегированные города представляли собой иммунитетные округа, выступая нередко в качестве феодальных сеньоров по отношению к крестьянам подвластных им территорий. Наконец, многие представители бюргерства, и не только его патрицианской верхушки, лично владели землями в близлежащей сельской округе. В этих владениях они часто вели хозяйство феодального типа, эксплуатируя зависимых крестьян²¹.

Феодальные черты средневекового бюргерства определяли противоречивый характер его положения в феодальном обществе: как главные носители товарного производства и обмена, города и бюргерство способствовали прогрессивным изменениям господствующих производственных и социальных отношений, исподволь разлагая и подрывая их.

Однако, будучи неразрывно сплетены с этими отношениями, они не могли и не стремились их уничтожить или выйти за их пределы.

В период складывания сословных монархий в Западной Европе (в XII—XIII вв.) бюргерство как социальный слой обладало уже особым правовым статусом, оформленным городскими привилегиями. С конца XIII в. повсюду в Западной Европе оно выступало в качестве особого свободного сословия или сословной группы феодального общества. Как сословие бюргерство в этот период включало в себя, по нашему мнению, все полноправное население городов, в том числе и городскую верхушку, а до начала «замыкания цехов» (XIV—XV вв.) ташке и подмастерьев. Но в него не входило плебейство, всегда остававшееся бесправным, хотя в эти два столетия оно составляло значительную часть городского населения. Оформившись в качестве одного из феодальных сословий, бюргерство стало оказывать заметное влияние и на социально-политическую жизнь общества, в частности на развитие феодального государства.

Под «сословной монархией» мы понимаем форму феодального государства, характерную для большинства стран Западной Европы в период развитого феодализма (XII—XV вв.). От предшествующих его форм она отличалась обычно (в сложившемся виде) большей степенью централизации, наличием центрального и подчиненного последнему местного аппарата, общегосударственной финансовой системы, военной организации нового типа, частично независимой от военных обязательств вассалов короля, наконец, наличием сословно-представительных собраний. Эти собрания отчасти укрепляли центральную власть, отчасти ее ограничивали — ив основном в пользу класса феодалов. По мнению большинства ученых, все эти черты сословной монархии были результатом: реорганизации феодального государства на основе постепенного вовлечения в непосредственные связи с королевской властью возможно большей части населения страны в обход традиционных вассальных связей, что вело к постепенному ослаблению и деформации последних. Такие вновь возникавшие прямые контакты королевской власти со всеми свободными жителями страны практически осуществлялись в ее отношениях с сословиями, которые в то время также консолидировались в масштабе целых стран или крупных территорий. Большинство историков- немарксистов расценивают эту реорганизацию государства как переход от «лепного государства» к «сословному», или от государства, основанного на «персональных связях», к «институционному государству сплошных территорий» (Institutionale Flächenstaat), или от «феодальной монархии» — к «ренессансному» или «национальному» государству²². Но при всем различии обозначений в новом государстве, не учитывая его классовой природы,эти ученые видят обычно начало и прообраз современного буржуазного парламентарного политического строя.

Для историков-марксистов «сословная монархия» — государство феодальное, хотя и выступающее в новой форме. Его возникновение рассматривается ими как очередной шаг по пути централизации, т. е. отделения государства как аппарата общественной власти от общества и в какой-то мере от господствующего класса феодалов. Последний частично лишается теперь непосредственных атрибутов политической власти, всей полнотой которой ранее располагали его наиболее влиятельные представители в своих владениях.

Однако потери феодалов восполняются, во-первых, усилением центральной власти, которая в новых условиях лучше защищает интересы господствующего класса в целом, во-вторых, тем влиянием, которое разные слои феодалов могут оказывать на ее политику в своих интересах не только путем открытых мятежей, но и более узаконенными способами — через сословные собрания.

Как же складываются в новых условиях отношения феодального государства с бюргерством — социальным слоем, не входившим в состав господствующего класса? Со времен О. Тьерри доминирующим элементом этих отношений признавался «союз» королевской власти с городами— и в период складывания «сословной монархии», и во времена ее расцвета. Поскольку союз этот был направлен против могущества феодалов, считалось, что оп имел «антифеодальный» характер²³, хотя отдельные ученые делали по этому поводу ряд оговорок²⁴.

Историки-марксисты, также признавая наличие такого союза²⁵, видят в нем временное и весьма нестабильное политическое объединение и считают, что данным союзом далеко не исчерпывались весьма сложные и противоречивые взаимоотношения между бюргерством и феодальным государством. Эти сложные отношения, в том числе и союзные, складывались неодинаково в разных странах. Попробуем выявить некоторые как специфические, так и общие черты эволюции указанных политических взаимосвязей.

В рамках настоящей статьи мы не можем рассмотреть характер последних во всех государствах средневековой Западной Европы. Мы ограничимся сопоставлением четырех феодальных государств — Англии, Франции, Кастилии и Германского королевства. Выбор именно этих политических объединений определяется большой их значимостью в истории средневековой Западной Европы XI—XV вв., особо важной ролью бюргерства в социально-политической жизни этих стран²⁶, достаточной изученностью их истории, а также разнотипностью развития в каждой из них как бюргерства, так и сословной монархии. Последнее обстоятельство дает удобный материал для сравнительно- исторического анализа.

II

Мы начнем с Англии, поскольку в XIII—XV вв. в этой стране существовала наиболее централизованная и стабильная форма «сословной монархии» и наиболее влиятельное сословно-представительное собрание в Европе. Английские средневековые города стали возникать несколько позднее (в XI в.) и развивались несколько медленнее, чем во Франции и Германии: с конца XI в. до 1307 г. их число выросло менее чем втрое — со 100 до 278, а к 1377 г. их насчитывалось не более 300²⁷. Число крупных городов, население которых превышало 10 тыс. чел., было там значительно меньше, чем в континентальной Европе (около 1%), а города среднего масштаба (от 3 тыс. до 10 тыс. жителей) составляли не более 5—6% ²⁸, вследствие чего удельный вес городского населения в XIII— XIV вв. (от 9 до 12%) был значительно ниже среднего по Западной Европе (25%)²⁹. Английские города, за исключением Лондона, Бристоля, Линна и еще двух—трех крупных портовых городов, были больше связаны с внутрианглийским рынком, чем с международной торговлей. Они менее резко выделялись из близлежащей сельской округи и носили полуаграрный характер. С другой стороны, и деревня в Англии была уже в XII в. втянута в экспортную торговлю шерстью и зерном, которая велась иностранными купцами и нередко в обход английских городов³⁰. Город не стал здесь монополистом в развитии товарно-денежных отношений. Зато отношения между ним и деревней были более тесными, регулярными и равноправными, а формирование внутреннего рынка происходило более спонтанно, быстро и равномерно, чем в странах континентальной Европы. Этому содействовали небольшие размеры страны, удобные пути сообщения, и ранняя специализация сельскохозяйственного производства в северо-западных районах страны, с одной стороны (молочно-мясное скотоводство), в Средней, Южной и Восточной Англии (зерновое хозяйство) — с другой. Уже в
XIII в. в стране наметился единый экономический центр — Лондон.

Вследствие относительной экономической слабости английских городов, а также того, что наиболее значительные из них находились на землях весьма обширного в Англии XI—XIII вв. королевского домена, борьба городов с сеньорами, в которой повсеместно в Европе формировалось бюргерство, как особое сословие или сословная группа, тоже отличалась своеобразием; хотя и в Англии в XIII—XIV вв. она принимала порой форму вооруженных столкновений, но так было лишь в небольших сеньориальных городах³¹. Более обычным путем приобретения городских вольностей в Англии королевскими и наиболее значительными сеньориальными городами была многократная «покупкa» ими хартий, постепенно доставлявшая им статус «вольного города» (liber burgus)³².

Однако даже статус «вольного города», достигнутый далеко не всеми городами, не давал городу полных нрав самоуправления и автономии от сеньора, подобных тем, которыми располагали французские города — «коммуны» или епископские и вольные имперские города Германии. К 1307 г. только 14 городов в Англии имели право иметь городской совет³³, 35% пользовались нравом «фирмы» (самообложения) и иммунитетом в отношении королевских должностных лиц, 31% мог избирать своих мэров и бейлифов (причем кандидатуры избранных утверждались королем), 48% обладали нравом иметь свой особый городской суд; у остальных городов было лишь право свободного статуса для своих жителей и ряд экономических привилегий, в том числе право иметь свою «торговую гильдию» (48%)³⁴. Самоуправление даже самых крупных английских городов, в том числе Лондона, оставалось всегда неполным, сочеталось с наличием в городе постоянных королевских должностных лиц и могло быть отнято по любому поводу или капризу короля³⁵. Тем не менее уже в конце XII в. в Англии начинает складываться новый социальный слой —- бюргерство, рассматриваемое правительством как особая группа свободных жителей королевства, с которой король стремится установить непосредственные политические отношения (см., например, «Ассизу о вооружении» 1181 г.)³⁶. Горожане рассматриваются как люди, которые, в отличие от всех других, «экономят и скаредничают из всех своих сил, чтобы накопить богатство», и поэтому могут служить неиссякаемым источником королевского обложения³⁷.

В юридическом трактате Генри Брактона (XIII в.) горожане фигурируют, как особая сословная группа, свобода и полноправие которой определяются признанными за ними специфическими привилегиями³⁸. Появление бюргерства само по себе усиливало позиции центральной власти, ибо оно тяготело к союзу с ней. Города нуждались в поддержке короля в борьбе с сеньорами, если находились на территории домена короля,— в получении привилегий от него самого, в соблюдении «королевского мира», необходимого для их экономического процветания, и готовы были платить за это высокую цену. Королевская же власть была заинтересована в финансовой и политической поддержке городов, в установлении с ними прямых связей, которые могли помочь ей в борьбе за власть и доходы с крупнейшими вассалами — феодалами. Политический союз между королевской властью и бюргерством, сложившийся в Англии с начала XII в., сохранился, хотя и не без конфликтов, в XIII и XIV вв. Центральная власть обеспечивала даже мелкие города самыми необходимыми, в основном экономическими, привилегиями, заботилась об- установлении единства мер и весов (35-я статья Великой хартии), регламентировала качество и цены на наиболее ходкие товары, пыталась упорядочить денежное обращение (статут 1299 г. о неполноценной монете)³⁹, кредитные операции (статуты «о купцах» 1283 и 1285 гг.)⁴⁰, обеспечивала защиту торговых путей внутри страны (Винчестерский статут (1285 г.) и интересы английских купцов за границей, укрепляла общегосударственное «общее право», служившее известной гарантией соблюдения «королевского мира» в стране (реформы Генриха И, законодательство Эдуарда I).

Но по мере роста государственной централизации поддерживаемой бюргерством, на последнем все тяжелее отражались последствия этого процесса. Со второй половины XII в. усиливается фискальный нажим на города: растет «фирма» городов, к концу XIII в. достигавшая уже 10% среднегодового дохода короны⁴¹. Одновременно увеличиваются размеры произвольной тальи, дававшей королю в XIII в. еще 10% годового дохода⁴². Собиравшиеся более или менее регулярно с начала 20-х годов этого столетия налоги на движимость с городов взимались в повышенном проценте по сравнению с сельскими местностями⁴³. Постоянный рост с 1275 г. таможенных пошлин на экспорт и импорт особенно тяжело ложился на английское купечество⁴⁴. К этому надо добавить постоянные поставки военных контингентов, оружия, кораблей за счет городов, а также требуемые с них высокие, часто многотысячные штрафы за малейшие правонарушения.

У горожан были и другие причины для недовольства: королевская власть защищала города от посягательств их сеньоров и других феодалов лишь тогда, когда это было выгодно ей самой в финансовом или политическом отношении. Всякий раз, когда интересы бюргерства сталкивались с интересами господствующего класса в целом, королевская власть в конечном счете оказывалась на стороне последнего, например, в спорном вопросе о свободном допуске в Англию иностранных купцов, которому всегда противодействовали города и которого упорно домогались феодалы⁴⁵, или в вопросе от отмене феодального побора с городов — произвольной тальи.

В целом такая политика короны в отношении городов отражала феодальную природу средневекового государства, призванного во всем защищать в первую очередь интересы господствующего класса. Поэтому и союз королевской власти с городами носил чисто политический и неравноправный характер. В Англии же эти характерные черты политического союза усугублялись, во-первых, более ранним развитием и более высоким уровнем централизации страны, во-вторых, том, что бюргерство появлялось здесь единственным политическим союзником короны в ее борьбе с крупными феодалами: она опиралась также на мелких и средних феодалов — рыцарей и на верхушку свободного крестьянства — социальные слои, также заинтересованные в централизации страны. Это позволяло ей до поры до времени меньше считаться с городами. Такое соотношение социально-политических сил наряду с ограниченностью городских привилегий затрудняло отдельным, даже крупным (по английским масштабам) городам борьбу с финансовыми вымогательствами короны и злоупотреблениями ее должностных лиц путем локальных городских восстаний. Но в то же время эта ситуация толкала английские города уже с начала XIII в. к коллективным сословным выступлениям с целью отстоять хотя бы самые скромные их требования: соблюдение ранее полученных привилегий, права санкционировать взимание произвольной тальи, ограничение доступа иностранных купцов в страну, ограничение прав короля произвольно устанавливать внешнеторговые пошлины и налоги на движимость и др.

Не имея и на общеполитическом уровне достаточно сил, чтобы добиться осуществления этих требований самостоятельно, английское бюргерство в борьбе за Великую хартию вольностей (1215 г.), в «баронской войне» (1258— 1265 гг.), в конфликте 1297 г. блокировалось со средними и мелкими феодалами (рыцарями, «бакалаврами») и верхушкой свободного крестьянства. Эти слои населения, уже втянутые в развитие товарно-денежных отношений, имели с бюргерством ряд общих интересов. В политической борьбе XIII в. они, как и бюргерство, выступали не против централизации как таковой, но против ее издержек в сфере фискальной и административной политики короны. В этой длительной борьбе, которая завершилась возникновением английского парламента и оформлением «сословной монархии» в Англии, бюргерство, таким образом, проявило довольно заметную политическую активность, выступив вместе с рыцарством как против произвола усилившейся центральной власти, так и против олигархических устремлений крупных феодалов. Не случайно большинство английских городов во главе с Лондоном поддержали своими военными силами и денежными средствами Симона де Монфора и в 1265 г. стали впервые участниками созванного им парламента. Рост общеполитического влияния бюргерства и его сословной активности был подтвержден тем, что позднее и Эдуард I продолжал приглашать городских представителей в парламент, с 1297 г.— регулярно. В XIV в. они стали постоянным элементом этого собрания, а вместе с тем и признанной сословной группой в государстве⁴⁶. Однако и в парламенте, и за его пределами английское бюргерство и в XIII, и в XIV в. выступало не как отдельное сословие со своей особой программой, но как составной элемент своеобразной коалиции с рыцарями графств, заседая вместе с ними в выборной палате парламента, получившей с 40-х годов XIV в. название палаты общин (Commons). Термином Commons на политическом языке XIV—XV вв. стал обозначаться и бюргерско-рыцарский блок вообще, составивший как бы «третье сословие» английской сословной монархии.

Экономические успехи английского бюргерства в XIV в., рост в его среде довольно влиятельного английского купечества, постепенно превратившегося в главного кредитора короны и экспортера английской шерсти⁴⁷, мало что изменили в социально-политической расстановке сил. Правда, четче определился круг регулярно приглашаемых в парламент городов и умножилось их число (с 58 в конце XIII в. до 80 — в конце XIV в.)⁴⁸, возросла их заинтересованность в участии в парламенте⁴⁹. По мере постепенного увеличения роли палаты общин в парламенте в XIV в. усиливалось и политическое влияние городских депутатов и в самой палате, и в парламенте в целом. В петициях общин на имя короля все чаще стали появляться специфические городские требования (например, в петиции, поданной палатой на «Добром парламенте» 1376 г.)⁵⁰, с конца XIV в. от имени палаты общин иногда подавались петиции, специально посвященные требованиям бюргерства⁵¹.

В качестве признанного составного элемента «третьего сословия» и палаты общин английское бюргерство оказалось включенным в систему феодального государства, проводившего в XIII—XIV вв. политику, резко враждебную по отношению к массам зависимого крестьянства. Представители городов в парламенте в силу своего союза с рыцарством, как правило, не пытались смягчить анти-крестьянские мероприятия сословного собрания и правительства, а в некоторых случаях сознательно и активно их поддерживали (например, в издании рабочего законодательства второй половины XIV в.).

Несмотря на тесный союз с рыцарством, на отмеченные выше признаки дальнейшей сословной консолидации и рост сословного самосознания, английское бюргерство оставалось не вполне равноправной частью не только парламента в целом, но даже палаты общин.

Обложение городов было более высоким (1/10 вместо 1/15 для сельских местностей), их требования и петиции учитывались и осуществлялись правительством лишь в тех случаях, когда они не шли вразрез с интересами феодалов, в том числе и рыцарства; в конфликтах городов с крупными феодалами, участившихся в конце XIV—XV в. в связи с усиливавшейся феодальной реакцией, правительство все чаще становилось на сторону последних. В целом и в уже сложившейся сословной монархии бюргерство продолжало быть несамостоятельной и неполноправной социальной силой. В этом проявлялась не только классовая сущность государства «сословной монархии», но и феодальная природа самого бюргерства, его неспособность в рамках феодального строя достичь той степени сословной консолидации, которая дала бы ему возможность самостоятельно, полноценно и действенно участвовать в жизни страны.

Хотя в Англии в силу относительной политической не-самостоятельности даже крупных городов их корпоративный локализм и сепаратизм были несколько сглажены, все же и там они давали себя знать: между городами крупными и мелкими, более или менее привилегированными, связанными с местным или более отдаленными рынками, городами королевскими и сеньориальными сохранялись значительные различия, а нередко возникали противоречия — из-за рынков, прав на таможенные сборы, судебную компетенцию. Эти различия ограничивали и в XIII в., и в XIV в. политический кругозор английского городского сословия, нередко побуждали бюргеров отдельных городов приносить общесословные интересы в жертву частным, локальным. В борьбе между королем и оппозиционными блоками они нередко выбирали позицию в зависимости от того, какая из сторон могла лучше обеспечить их локальные интересы. Так было в гражданской войне 1263—1267 гг., когда некоторые города поддержали королевскую партию из опасения потерять в случае ее поражения дарованные королем привилегии или в надежде добиться получения новых⁵². В вооруженных политических конфликтах 1311, 1321—1322, 1327 гг., при низложении Ричарда II в 1399 г. даже Лондон, позиция которого в конечном итоге всегда решала победу той партии, к которой он примыкал, неизменно становился на сторону той из борющихся политических группировок, которая могла обеспечить ему новые привилегии или определеннее гарантировать соблюдение старых⁵³.

В восстании 1381 г. города выступали изолированно друг от друга, каждый имел в виду свои местные задачи и цели, без какой-либо общесословной городской программы⁵⁴. Препятствием на пути консолидации бюргерства как сословия были также усиливавшиеся с середины XIII в. социальное расслоение и внутренняя борьба в городах. В зависимости от того, господствовала ли в том или ином городе олигархия или им управляли представители средних торгово-ремесленных слоев, он выступал в общеполитической борьбе XIII—XIV вв. на стороне короля или оппозиционных блоков, как это было в гражданской войне 1263—1267 гг.⁵⁵

Даже позиция Лондона в политических конфликтах 1314—1321 гг., а затем в 70-х годах XIV в. зависела от того, какая партия в это время стояла у власти в городе⁵⁶. И на парламентской арене социальные противоречия, существовавшие внутри бюргерства, мешали ему выступать достаточно сплоченно: например, богатые купцы Лондона, Бристоля, Йорка, обычно являвшиеся главными кредиторами короля, поддерживали правительственную политику стапельной монополии, тогда как представители менее значительных городов решительно выступали против нее⁵⁷.

И все же в складывании и развитии сословной монархии в Англии центростремительные силы в среде бюргерства перевешивали, как правило, локалистские и сепаратистские. Относительная экономическая и политическая слабость английских городов сначала толкнула их к тесному и стабильному союзу с королевской властью, а когда он стал нарушаться — к общесословным выступлениям в коалиции с наиболее передовой частью господствующего класса.

Этот постоянно возобновлявшийся блок превратил слабость английских городов в их силу — втянул их в активную политическую борьбу за создание парламента, а позднее, при всей неравноправности их положения в этом учреждении, обеспечил им возможность добиваться проведения в жизнь пусть очень скромных, но все же общесословных требований бюргерства.
Эта своеобразная позиция бюргерства (так же как и рыцарства) в Англии обусловила высокую политическую активность и важную роль палаты общин в парламенте, а вместе с тем и более действенный, чем в других странах, характер английского сословно-представительного собрания в целом и ограничений, накладываемых им на короля.

III

Несколько иначе сложились взаимоотношения бюргерства и сословной монархии во Франции.

В отличие от английских наиболее значительные в экономическом отношении города Северной Франции (около 100 из общего числа 2—3 тыс. городов)⁵⁸, а тем более Юга страны, резче выделялись из сельской округи по своему экономическому профилю, а их борьба с сеньорами в конце XI—XII в. по большей части носила характер вооруженных столкновений — «коммунальных революций». В результате и привилегии, добытые ими в этой борьбе, оказались более широкими: почти все крупные города, за исключением лежавших на землях королевского домена, пользовались полным самоуправлением в, виде «коммуны», слабо завися от власти сеньоров, что облегчало им непосредственные отношения с королем⁵⁹. Следствием этого явилась большая независимость и политическая самостоятельность ведущих французских городов, а вместе с тем их более резко выраженные локализм и сепаратизм, чем в Англии. Это особенно относится к южно- французским городам, больше связанным в XI—XIII вв. своими экономическими интересами со Средиземноморьем, чем с Северной Францией. Северные же города при всем их сепаратизме и локализмо экономически были теснее связаны друг с другом и с внутрифранцузским рынком, постепенному складыванию которого вокруг и внутри королевского домена они активно содействовали. Отчасти в силу большей влиятельности французских городов-«коммун» союз, сложившийся между ними и королевской властью в XI—XIII вв., оказался более равноправным, чем в Англии.

Однако для этого были и другие причины. Слабость французских королей по сравнению с английскими, не-значительность до начала XIII в. королевского домена, постоянная угроза со стороны Плантагенетов, но, может быть, более всего — отсутствие у французской короны союзников в среде светских феодалов, активно заинтересованных в централизации страны, и колеблющаяся в этом вопросе позиция церковных сеньоров делали для нее союз с городами особенно необходимым.

Но даже и в этих условиях феодальная природа государства давала себя знать. И во Франции политика королевской власти по отношению к городам всегда имела в виду их фискальную эксплуатацию и не менее ревниво, чем в Англии, «оберегала» домениальные города от широкой автономии. Уже с середины XIII в. французские короли повели решительное наступление и на коммунальные вольности сеньориальных городов⁶⁰, значительную часть которых затем Филипп IV поставил в положение, близкое к английским. Усилив свои политические позиции на севере страны с помощью союза с городами этого региона, короли стали после «альбигойских войн», в XIII—XV вв., постепенно втягивать в орбиту своего влияния и более самостоятельные города юга.

Сопротивление французского бюргерства фискальному и политическому нажиму короны принимало иные формы, чем в Англии: в конце XIII — начале XIV в. имели место локальные, не связанные друг с другом восстания отдельных городов, или же они присоединялись к антиправительственным выступлениям феодальной знати в отдельных провинциях (например, в 1314—1315 гг.), причем требования городов нередко использовались лидерами феодалов для осуществления их сепаратистских и в целом реакционных устремлений⁶¹.

Своеобразие антиправительственных выступлений французского бюргерства обусловлено было, во-первых, его сепаратистскими настроениями; во-вторых, общей замедленностью складывания во Франции общегосударственных сословий вообще и бюргерства в частности. Сословия консолидировались здесь сначала в масштабах отдельных провинций и приобретали опыт сословного представительства в региональных и провинциальных сословных собраниях, начавших возникать с середины XIII в. и достигших наиболее полного развития в XIV—XV вв. параллельно с общефранцузскими Генеральными штатами⁶². Наконец, известную роль сыграло и то, что в среде французских феодалов не было влиятельных централистски настроенных группировок, с которыми бюргерство могло бы блокироваться на общеполитической арене.

И все же эти выступления бюргерства, хотя и не столь явно, как в Англии, послужили одним из стимулов созыва первых Генеральных штатов, показав центральному правительству невозможность проведения сколько-нибудь действенной внутренней и внешней политики без учета настроений и намерений не только дворянства и духовенства, но и бюргерства как сословия⁶³. Будучи интегрировано в систему сословной монархии в виде особого сословия (на уровне региональных, провинциальных и общефранцузских сословных собраний), французское бюргерство также получило возможность непосредственного контакта с правительством и известного влияния на его политику. Однако в сословных собраниях разного типа оно заняло изолированное положение, противостояло привилегированным сословиям как «третье» — не вполне равноправное. С середины XIV в. оно составило в Генеральных штатах особую палату и занимало в них более самостоятельную и независимую позицию, чем представители городов в английском парламенте. Обычно оно поддерживало централизаторские мероприятия правительства гораздо более последовательно, чем первые два сословия, что обнаружилось достаточно ясно уже на первых Генеральных штатах 1302 и 1308 гг.⁶⁴ и позднее, когда оно многократно вотировало требуемые правительством налоги⁶⁵. Выходцы из бюргерства в большей степени, чем в других странах, пополняли ряды королевских легистов, правительственный аппарат, в частности парламент, становились советниками королей (как Ж. Кёр или Жан Бюро)⁶⁶. Последняя особенность развития французского бюргерства — его активное внедрение в государственный аппарат — обеспечила ему возможность дополнительного политического влияния сначала в сословной, а затем и в абсолютной монархии. Как подчеркнул еще К. Маркс, «сразу же, по крайней мере с момента возвышения городов, французская буржуазия становится особенно влиятельной благодаря тому, что организуется в виде парламентов, бюрократии и т. д., а не так, как в Англии, благодаря одной торговле и промышленности»⁶⁷.

Однако и после создания сословного представительства центральное правительство продолжало нарушать интересы бюргерства, подвергая его все большему фискальному нажиму, который воспринимался им тем более болезненно, что дворянство и духовенство во Франции были освобождены от государственных налогов. Выступления бюргерства против такой политики правительства и в XIV—XV вв. сохраняли ярко выраженный самостоятельный характер как на заседаниях Генеральных штатов (в 1356 г., в январе 1413 г., на Турских штатах 1484 г.), так и вне их. Требования городских депутатов, выдвигаемые в сословно-представительных собраниях, отличались гораздо большой радикальностью⁶⁸, чем робкие просьбы английского бюргерства, звучавшие за спиной рыцарских требований в петициях палаты общин. Но именно в силу бюргерского радикализма этих политических притязаний они, как правило, не находили поддержки у высших сословий и имели меньше шансов на практическую реализацию через Генеральные штаты, чем более скромные пожелания куда менее влиятельных английских горожан.

Зато французские города гораздо активней участвовали в локальных антиправительственных выступлениях, принимавших часто вооруженный характер (восстание Этьена Марселя в Париже в 1357—1358 тт., волна городских восстаний в Северной Франции и Лангедоке в 70— 80-х годах XIV в., восстание кабонтьенов в Париже в 1413 г. и др.)⁶⁹. Правда, эти восстания, разобщенные, хотя они часто происходили одновременно, не находя поддержки ни в высших сословиях, пи у крестьянства, на последовательный союз с которым не отваживалось бюргерство, неизбежно терпели поражение. Как и оппозиция бюргерства в Генеральных штатах, они не смогли помешать французским королям к концу XV в. постепенно сломить политическую силу «добрых городов», как в стране в целом, так и в сословно-представигельных собраниях, что проницательно отметил еще О. Тьерри⁷⁰.

Так изначальная экономическая сила и политическая самостоятельность наиболее значительных французских городов не только не обеспечили им равноправного с дворянством и духовенством положения во французской сословной монархии, но снизили их непосредственную активность в создании общегосударственного сословно-представительного собрания, обусловили их изолированность в этом собрании, а вследствие этого ослабили их возможности существенно влиять на политическую линию как самих Генеральных штатов, так и правительства. Эти же особенности положения французского бюргерства во многом определяли сепаратизм его политических выступлений вне сословных собраний.

Они стали одной из причин длительности формирования Генеральных штатов (которые превратились формально в общефранцузское собрание только с 1484 г.)⁷¹, нерегулярности их созыва, неопределенности их полномочий, которая придавала им чисто совещательный характер по отношению к королевской власти⁷², если не считать отдельных кризисных моментов, например в 1356—1358 гг.

Тем не менее бюргерство во Франции, особенно на севере и центре страны, невзирая на отдельные колебания, всегда играло важную роль в процессе централизации. В этом смысле, несмотря на многочисленные шансы, основная линия отношений бюргерства с феодальным государством во Франции и Англии во многом оказалась сходной.

Подобная же роль, при всех специфических особенностях, принадлежала городам и в Леоно-Кастильском королевстве. В XI—XIII вв. города здесь в еще большей степени, чем в Англии, не были четко выделены из деревни: ремесло и торговля долго не являлись главным занятием их жителей, среди, которых преобладало землевладельческое население — от свободных крестьян до мелких и средних вотчинников⁷³. Поэтому на первых порах (до начала XIV в.) города не играли значительной экономической роли, в частности в складывании широких рыночных связей в стране. Вместе с тем число поселений, имевших городской статус, быстро росло именно в указанные столетия.

Это, на первый взгляд, противоречивое положение было в значительной мере следствием специфических условий реконкисты, которые побуждали королей и крупных феодалов создавать в пограничных с маврами землях укрепленные поселения, привлекая туда колонистов гарантиями городских вольностей⁷⁴. Поэтому в ранний период своей истории (в X—XIII вв.) города Леона и Кастилии имели в первую очередь значение укрепленных военных центров (типа «бургов»), важных опорных пунктов реконкисты. Однако чем дальше, тем больше в них развивались ремесло и торговля, постепенно превратившие многие из этих городов в XIV—XV вв. в значительные экономические центры. Большинства хартий города добились здесь мирным путем, как в Англии, но часто даже без денежных затрат. Зато и даруемые городам вольности, подобно английским, не освобождали их полностью из-под контроля центральной власти, у них не было прав, подобных правам французских коммун⁷⁵.

Тем не менее раннее получение городами самоуправления (в частности, права иметь выборные городские советы — консехо), особенно же их большое военное значение не только в борьбе с маврами, но и в столкновениях короля с весьма буйными и независимыми кастильскими крупными феодалами, уже в конце XII в.— ранее, чем где-либо в Европе — сделали для королей Леона и Кастилии желательным их участие в общегосударственных совещательных собраниях. С первой половины XIII в. представители городов стали регулярными участниками кастильских сословно-представительных собраний — кортесов, где они составили вместе с представителями крестьянских общин, обладавших самоуправлением, отдельную палату («третьего сословия»)⁷⁶.

Как и нижняя палата английского парламента, эта палата кортесов не являлась представительством собственно бюргерства: во-первых, она отчасти представляла свободное крестьянство (участие крестьянства в сословном собрании вместе с городскими депутатами было одной из отличительных особенностей кастильских кортесов); во-вторых, даже заседавшие в ней депутаты от городов отстаивали там интересы не только торгово-ремесленного, но не в меньшей степени и землевладельческого населения городов, в том числе жившего там мелкого и среднего рыцарства⁷⁷. Как и в Англии, это отражало слабость, несамостоятельность бюргерства, но одновременно облегчало ему проведение в жизнь его требований в союзе с другими составляющими элементами третьей палаты, что обеспечило ей большое влияние в кортесах. Эта палата кортесов в XIII—XIV вв. нередко выступала в качестве лидера всего сословного собрания, оттесняя на задний план палаты двух высших сословий, как случилось, например, на кортесах в Вальядолиде в 1295 и 1299 гг., или навязывая им свою волю⁷⁸. В конце XIV в. представители высших сословий постепенно перестают регулярно посещать эти собрания⁷⁹.

Росту политического влияния городов как в кортесах, так и вне их способствовали их союзы (эрмандады), которые в 1298 г. слились в единый Кастильский союз городов, пользовавшийся до конца первой трети XIV в. благоволением короля⁸⁰.

В значительной мере благодаря активности «третьей палаты» кортесы в целом в XIII—XIV вв. добились, подобно английскому парламенту, довольно значительного влияния в решении всех важных государственных вопросов — вотирования субсидий, подачи петиций, имевших характер законодательной инициативы, права решать вопросы войны и мира, престолонаследия и назначения регентов при малолетних королях⁸¹.

Однако по мере укрепления центральной власти в стране кастильские короли, так же как английские и французские, стали все чаще нарушать свой союз с городами. С начала XIV в. они начали ограничивать городское самоуправление там, где опо уже было, и перестали даровать его при новых пожалованиях хартий, старались заменять выборные городские советы назначаемыми из центра муниципалитетами⁸². Чем больше возрастала в XIV—XV вв. роль торгово-ремесленных элементов в городах, тем сильнее правительство стремилось ограничить политическое влияние последних, обнаруживая свое феодальное, классовое лицо по отношению к ним. С 1329 г. урезаются права городских союзов⁸³, с 1345 г. вводится новый налог с оборота—«алькабала», основной тяжестью падавший на городское население и с начала XV в. собиравшийся без согласия кортесов⁸⁴. В XV в. резко ограничивается число городских депутатов в кортесах, имеющих право голоса (до 18)⁸⁵.

Таким образом, и в Кастилии феодальное государство, укрепившись в немалой степени за счет городов, в конце концов обратило против них острие своей усилившейся власти.

Наиболее сложны и противоречивы были взаимоотношения бюргерства и феодального государства в период складывания сословно-монархических режимов в германских землях.

По своей экономической значимости, по активности вооруженной борьбы с сеньорами, по широте привилегий и автономии⁸⁶ и наиболее крупные немецкие города (в конце XIII в., по данным Г. Планица, их насчитывалось около 500 ⁸⁷ при общем числе в 3—4 тыс.) ⁸⁸ были во многом схожи с французскими. Но нередко они были еще сильнее и самостоягельнее, так как вели более активную международную и транзитную торговлю, которая приносила им особенно большие доходы. Однако, поскольку торговые интересы наиболее влиятельных и привилегированных городов страны были направлены за пределы германских земель, экономические связи между ними и с местными рынками были слабее, чем в Англии и Франции, и они мало содействовали, а порой и препятствовали развитию более или менее широкого внутреннего рынка в стране не только в XI—XIII, но и в XIV—XV вв. Тем не менее ведущие города Германии, обычно сильно укрепленные и обладавшие значительной подвластной им сельской округой, уже в XII—XIII вв. составляли серьезную военно-политическую силу. В их поддержке нуждались немецкие короли в борьбе с крупными феодалами, влияние которых в стране все более возрастало⁸⁹. Города со своей стороны также тяготели к союзу с королем, ища у него помощи в борьбе со своими сеньорами, ожидая от него установления и поддержания «королевского мира» в масштабе всей страны, создания эффективной центральной судебно-административной системы. Поэтому, на первый взгляд, взаимоотношения королевской власти с городами в XI—XIII вв. строились по схеме, близкой к французской: в эти столетия немецкие короли — Генрих IV, Генрих V⁹⁰, Фридрих I⁹¹, особенно Генрих VII⁹², а позднее отдельные представители Габсбургов и других династий на германском престоле вплоть до начала XIV в.,— стремясь заручиться поддержкой городов, даровали им новые привилегии, создавали города в имперских владениях, пытались обеспечить установление и соблюдение «земского мира» в масштабах всей империи. В постоянной борьбе за престол соперничавшие претенденты старались привлечь на свою сторону наиболее влиятельные города⁹³.

И все же союз королевской власти с городами даже в XI—XIII вв., не говоря о более позднем времени, оставался в Германии скорее потенциальной тенденцией, чем прочной реальностью. Германские короли не пытались всерьез использовать для укрепления своих позиций в стране конфликты между крупнейшими епископскими городами и их сеньорами⁹⁴. Они всегда, но особенно со времени Фридриха II, приносили интересы бюргерства в жертву интересам князей, поддержка которых оказывалась для них в конечном счете всегда важней, чем поддержка городов⁹⁵. Вследствие этого они проводили уже в XIII в. близорукую политику отдачи в залог городов, расположенных в имперских владениях («имперских городов»), князьям, которые в то время уже создавали фундамент своих будущих владений в обмен на их военную или политическую поддержку. Поскольку города эти обычно не выкупались обратно, подобная тактика еще более ослабляла позицию королевской власти, разрушала имперский домен и вызывала возмущение городов, которые предпочитали все же оставаться под властью короля⁹⁶.

Как и в других странах, в германских землях города были главным объектом государственного налогообложения, но не получали от государства обеспечения даже самых минимальных своих выгод, которые имели города других стран (единство мор, весов и монеты)⁹⁷, ни установления и соблюдения прочного «земского мира». После постановления Фридриха II об имперском мире, изданного в Майнце в 1235 г., который подчеркнул верховенство императора над князьями, но ущемил в то же время ряд важных интересов бюргерства в пользу князей⁹⁸, законодательство об имперском «земском мире» все более утрачивает свой общеимперский характер. Сначала оно приняло форму временных соглашений между императором и князьями, осуществление которых передавалось в руки тех же князей, а затем вообще превратилось во внутритерриториальные установления⁹⁹. Одновременно это законодательство о мире все более укрепляло социально-политические позиции территориальных князей в ущерб городам.

Если в Англии, Франции и Кастилии королевская власть, опираясь на бюргерство, постепенно укрепляла систему общегосударственного права, расширяя сферу его действия, в германских землях процесс шел в обратном направлении¹⁰⁰. Для этого был ряд объективных причин, коренившихся в общем соотношении социально-политических сил, сложившихся в королевстве, и в связанной с ним политической обстановке: отсутствие у немецких королей крупного, как в Англии, или небольшого, но компактного, как во Франции, домена в качестве основы для расширения территориальных связей, все возраставшее экономическое и политическое могущество крупных феодалов¹⁰¹, затруднявшее развитие прямых отношений между королями и всей массой их подданных — горожанами, мелкими феодалами, крестьянством¹⁰²; итальянская политика германских королей, не позволявшая им в XII—XIII вв. сосредоточить внимание, силы и средства на организации дееспособной системы центрального управления, в частности в области финансов, что вело к сохранению здесь вассально-лепной системы, державшей германского короля в зависимости от его крупнейших вассалов.

Процесс централизации затруднялся и бесконечными внутриполитическими конфликтами (борьбой за инвеституру в конце XI — начале XII в., позднее борьбой за престол после почти каждых выборов короля), которые являлись следствием отмеченных выше социальных условий. Эта борьба в основном тоже шла на пользу князьям, получавшим выгоды то от одной, то от другой из борющихся сторон.

Конечно, немецкое бюргерство пыталось противодействовать такому ходу событий, неоднократно стремясь принудить королей к соблюдению его сословных интересов с помощью не только локальных, но и более широких выступлений. Видя бессилие королей в деле проведения в жизнь союза с городами и не имея других союзников, поскольку в германских землях, как и во Франции, в господствующем классе не было слоев, решительно поддерживавших централизацию, немецкое бюргерство стало на путь создания региональных городских союзов, что оказалось более действенным средством, чем участие его представителей в имперских сеймах. Основанный в 1254 г. Рейнский союз городов в 1255 г. настоял на принятии королем Вильгельмом Голландским на съезде в Оппенгейме Общеимперского закона о мире, учитывавшего интересы городов¹⁰³. Во время выборов короля в 1256 и 1273 гг. этот союз настаивал на единогласии выборов с целью избежать очередной борьбы за трон¹⁰⁴. Аналогичные по-пытки делались и в XIV в. как Рейнским, так и возникшим позднее Швабским союзом городов¹⁰⁵. Однако короли, идя навстречу пожеланиям князей, начиная с «Золотой буллы» Карла IV (1356 г.) вели линию на запрещение городских союзов¹⁰⁶ или на включение в них князей и рыцарей этих регионов, лишая тем самым союзы городов их первоначального сословного характера.

Однако в период своего расцвета сильные и влиятельные союзы городов являлись характерной особенностью развития бюргерского сословия в германских землях. Их возникновение и активность в XIII—XIV вв. подчеркивали изолированность бюргерства как сословия в стране, отсутствие у него союзников и вместе с тем его силу и высокий уровень сословного самосознания, позволившие создать столь влиятельные организации. Вместе с тем характер этих региональных союзов отражал невозможность для немецкого бюргерства организоваться в общеимперское сословие, тот факт, что на протяжении XIII —XV вв. оно успело оформиться как сословие лишь в рамках отдельных территорий. Ведь немецкие союзы городов так и нe смогли выйти за региональные рамки, слиться в единый общегерманский союз подобно тому, как это произошло, например, в Кастилии. Сильный сепаратизм крупных немецких городов побуждал их порой ради местных привилегий поддерживать своих сеньоров и других феодалов против короля или состояние двоевластия в стране, дававшее им возможность лавировать между враждующими претендентами на престол. Этот сепаратизм еще более углублялся в германских землях экономическими причинами. Ужо отмеченное нами отсутствие широких торговых отношений между наиболее крупными городами и самыми урбанизированными областями страны и преобладание в каждой из них направленных в разные стороны внешнеторговых связей разобщали интересы и отдельных городов, и их региональных союзов — Рейнского, Швабского, Ганзы¹⁰⁷. Эти союзы нередко сталкивались в торговом соперничестве и на политической арене. Отсюда их слабая активность в борьбе за централизацию в общеимперском масштабе, которая все более угасает в XIV — начале XV в. Средние же и мелкие города, связанные в массе своей с местными внутриобластными экономическими интересами, напротив, тяготели к централизации в этих «территориальных» масштабах.

Правда, и в XV в. в среде немецкого бюргерства существовали прогрессивные оппозиционные элементы, стремившиеся подорвать территориальную систему и стать на путь государственного единства. Они выдвигали планы политических реформ, имевшие в виду возможность их реализации при поддержке простого народа («Реформация императора Сигизмунда») или оппозиционного рыцарства («Реформация императора Фридриха III»)¹⁰⁸ и пытались отстаивать свои интересы в сословных собраниях. Однако эти планы остались только пожеланиями, поскольку шли вразрез с интересами не только князей и господ, но и значительной части сепаратистски настроенного бюргерства во главе с его наиболее богатыми и влиятельными слоями.

Таким образом, .своеобразие политического развития германских земель в XI—XV вв., на наш взгляд, объясняется не только неудачной политикой королей и сепаратизмом князей, но и разобщенностью городского сословия, его локалистскими и региональными интересами, в основе которых лежала в коночном счете их феодальная природа. Все эти особенности эволюции немецкого феодального государства и бюргерства отразились в структуре сословно-монархических режимов в германских землях. Города здесь, как и во Франции, не сыграли активной роли в формировании сословно-представительных собраний, хотя их возросшее экономическое значение побудило королей приглашать их на общеимперские сословные сеймы, позднее получившие название «рейхстагов», а князей — на территориальные «ландтаги».

Рейхстага до конца XV в. были крайне неопределенными по своей организации и компетенции вообще, а города — только имперские — были впервые представлены там лишь с 1255 г., и до 1489 г., когда была создана особая городская «коллегия», представительство это оставалось необязательным и нерегулярным¹⁰⁹. Поскольку с середины XIV в. рейхстага все менее считались с их интересами и все более подпадали под влияние князей и дворянства, городские депутаты часто игнорировали эти собрания, выражая свою оппозицию через съезды региональных городских союзов. Ото вело к еще большому ослаблению влияния «городской коллегии» в рейхстаге, а вместе с тем и влияния королевской власти и самих этих собраний¹¹⁰.

К 1495 г., когда рейхстаг официально получил это название, реальная власть в империи оказалась уже в руках территориальных князей, а консолидация сословий, в том числе бюргерства, завершилась в ландтагах, сложившихся в большинстве княжеств в XIV—XV вв.¹¹¹ В них регулярно принимали участие с конца XIV в., правда, не все, но во всяком случае наиболее значительные города каждого территориального княжества, представленные городскими советниками или бургомистрами, которые составляли «городскую курию»¹¹². Как и в большинстве сословно-представительных собраний, представители бюргерства обычно находились в неравноправном положении с рыцарством¹¹³. Поэтому, хотя городские депутаты в ландтагах чаще и более энергично, чем в рейхстагах, отстаивали свои сословные интересы, выступая против войн, за облегчение налогового бремени, за свое право «бана» на территорию городской округи и т. д., они почти всегда терпели поражения в столкновениях со знатью и рыцарством¹¹⁴. Сами территориальные князья обычно поддерживали в этих вопросах феодалов, и «городская курия» оказывалась изолированной. Конфликты между городскими представителями и рыцарством ослабляли политическую позицию ландтагов и в отношении князей — в смысле ограничения власти последних, хотя формально они на это нретепдовали¹¹⁵. И позднее эти сословные собрания но стали препятствием на пути развития княжеского абсолютизма¹¹⁶.

В системе сословного представительства, сложившегося в германских землях, было кое-что схожее с ее французским вариантом. Однако, если во Франции в XIV—XV вв. тенденция к «провинциализации» государственной власти, сословий и сословно-представительных собраний в конечном счете все же была подчинена процессу централизации в масштабе всей страны, в германских землях победила первая тенденция. Сословная монархия в законченном виде сформировалась здесь только на уровне территориальных княжеств¹¹⁷.

Так ввиду ряда объективных экономических и политических условий сильные и влиятельные немецкие города не стали решающим фактором процесса централизации германских земель в период складывания бюргерства (в XI—XIII вв.), а позднее в некоторых отношениях способствовали упадку центральной (королевской) власти и концентрации политического верховенства в руках территориальных князей.

IV

В развитии взаимоотношений между бюргерством и феодальным государством в период складывания «сословных монархий» в, Западной Европе заметен ряд общих для рассмотренных выше стран черт. Несомненно прежде всего тяготение бюргерства с момента его возникновения и особенно в период его борьбы с сеньорами в XI—XIII вв. к союзу с королевской властью, так же как и более или менее ярко выраженное стремление последней к поддержке городов в этой борьбе и к использованию их растущих материальных возможностей, а затем и их политического влияния в целях усиления центральной власти в ущерб политическим притязаниям ее крупнейших вассалов. Но столь же несомненны ограниченность и непоследовательность этого закономерного союза, которые определялись ого политическим в основе своей, характером. Феодальное государство по самой классовой сути не могло последовательно и бескорыстно защищать интересы бюргерства — социального слоя, а позднее сословия, во многом противостоявшего интересам господствующего класса феодалов в, целом. Отсюда постоянные колебания в городской политике правительства, в той или иной степени характерные для всех стран Западной Европы.

Из рассмотренного нами материала видно, что во всех странах взаимоотношения между городами и феодальным государством в период развитого феодализма прошли два этапа: первый — XI—XIII вв. и второй — ХIV-ХV вв. Первый этап характеризуется наиболее интенсивным ростом городов и их борьбой ага привилегии и автономию. В этой борьбе формировалось бюргерство как единый социальный слой и сословная группа. На первом этапе королевская власть наиболее решительно помогала новому социальному слою утвердиться, найти свое место в феодальном обществе, и союз между ними, при всех отступлениях и колебаниях, был наиболее прочным. На втором этапе, когда бюргерство стало признанным элементом феодальной общественной структуры, притом далеко не равноправным с господствующим классом феодалов, его союз с королевской властью стал все чаще нарушаться.

Усилившаяся в, значительной мере благодаря поддержке городов (в Англии, Франции, Кастилии) или оказавшаяся во власти крупных феодалов (как это было в германских землях), центральная власть на этом этапе разными .способами стремилась утвердить в своих фискальных и политических интересах, а также в интересах класса феодалов в целом — сословное неравноправие бюргерства. Это вызывало противодействие последнего. Теперь борьба шла порой уже не только за сохранение привилегий отдельных городов, но и за более общие сословные требования бюргерства. Протекавшая в явной или скрытой форме, она явилась повсеместно одной из. -предпосылок., создания сословно-представительных собраний. Допуск в них представителей бюргерства означал признание его значимости в экономической и политической жизни страны как силы, с которой приходилось считаться — хотя бы в смысле учета его намерений и настроений.

Однако в этом новом качестве бюргерство как сословие и в сословных собраниях, и в общей политической системе сословной монархии оставалось ущемленным, неравноправным по отношению и к правительству, и к феодалам: постепенно утрачивая свои местные вольности и права самоуправления, оно вместе с том мало чего могло добиться оппозицией в сословных собраниях, которые повсеместно — чем дальше, том больше — подчинялись диктату привилегированных сословий или все более укреплявшего свою власть государя.

Эту общую линию взаимоотношений между бюргерством и королевской властью в средние века наметил еще Энгельс, подчеркнув, что союз королевской власти с бюргерством нередко «нарушался в результате конфликтов,— ведь в течение всех средних веков развитие не шло непрерывно в одном направлении,— и вновь возобновлялся, становясь все крепче, все могущественнее, пока, наконец, он не помог королевской власти одержать окончательную победу, а королевская власть в благодарность за это поработила и ограбила своего союзника»¹¹⁸.

Общий для всей Западной Европы закономерный процесс отличался в разных странах большим своеобразием, что зависело от сочетания многих причин. Пожалуй, наиболее существенную роль здесь играли особенности процесса выделения города из деревни — ого темны, степень разграничения между городом и деревней в экономической сфере и связанный с этим уровень политической самостоятельности городов, а также способы получения ими самостоятельности¹¹⁹. Важным моментом, определявшим позицию городов и бюргерства но отношению к феодальному государству, являлась их роль в формировании рыночных связей в стране: в какой море они определяли развитие рынка по отношению к деревне, создавали ли они более или менее широкий внутренний рынок или больше тяготели к локальным или региональным экономическим связям, где лежали их главные торговые интересы — внутри или вне страны?

Немалое значение для развития отношений между бюргерством и феодальным государством в разных странах играла также степень централизации последнего к моменту выхода городов на политическую арену. Она во многом определялась общим соотношением социальных сил в стране, в частности наличием или отсутствием у королевской власти в ее централизаторских усилиях других союзников помимо бюргерства, связанных с ней отношениями прямого подданства (значительного числа лично свободных крестьян и мелких рыцарей, заинтересованных в централизации страны, как это было в Англии, Кастилии, а также в скандинавских странах). Такое соотношение сил во многом изменяло позицию как центральной власти, так и бюргерства в их взаимном союзе.

Наконец, определенное значение имела и политическая ситуация, складывавшаяся в отдельные периоды в той или иной стране. Нормандское завоевание Англии, реконкиста в Испании, угроза Франции со стороны державы Плантагенетов в XII в., итальянская политика германских королей, их конфликты с папской курией и непрерывные — с конца XI в.— внутриполитические неурядицы и династические конфликты в империи, несомненно, влияли на ход централизации и на взаимоотношения центральной власти с городами в каждой из стран.

Из рассмотренного нами материала, относящегося к истории четырех государств, довольно отчетливо вырисовываются два типа отношений бюргерства с феодальным государством. Первый, который прослеживается в Англии, Франции и Кастилии, характеризуется активной в целом поддержкой бюргерством процесса централизации страны и складывания сословной монархии. С многочисленными колебаниями и отступлениями, лишь очень постепенно преодолевая присущий ему сепаратизм и провинциализм, бюргерство здесь в конечном счете консолидировалось — где раньше, где позднее — в масштабе каждой из названных стран. Это нашло отражение в его общенациональном представительстве в сословных собраниях, которые в большей или меньшей степени оказывали влияние на политическую жизнь страны. Аналогично, хотя и с существенными особенностями, видимо, нарастала политическая активность бюргерства в период складывания сословных монархий в Каталонии и. Арагонском королевстве (где, однако, города часто блокировались в кортесах с крупными феодалами против короля), в Сицилийском королевстве с конца XIII в., в Савое в XIV в.¹²⁰, а также в Швеции с середины XV в.¹²¹

Второй тип отношений, который иллюстрируется материалом по истории германских земель, характеризуется неоформленностью союза городов с королевской властью еще в XI—ХIII вв., и ого дальнейшим затуханием по крайней мере с середины XIV в. С этого времени союз бюргерства с феодальным государством реализовался в германских землях только на уровне территориальных княжеств, способствуя развитию цептрализации лишь в этих региональных рамках. Тем самым он объективно укрепил политическую дезинтеграцию империи в целом за счет усиления княжеского мелкодержавия.

Рассмотренный материал наводит на мысль о том, что чем менее сильны экономически и политически были города, тем легче бюргерство консолидировалось в сословную группу в масштабах целой страны и тем раньше и активнее вовлекалось в ее общеполитическое развитие в направлении относительно централизованной сословной монархии (например, в Англии и Кастилии). Напротив, там, где города были особенно могущественны и ограждены наиболее широкими привилегиями и мало связаны общими экономическими интересами (как в германских землях)¹²²; они не были столь активны в поддержке процесса централизации, не хотели поступиться ради него своими локальными интересами и привилегиями и в конечном счете оказывались наряду с феодалами одной из преград, тормозивших данный процесс. Об этом свидетельствует пример не только германских земель, но и Северной и Средней Италии. Исключительная мощь городов в этих областях привела к превращению их в самостоятельные городские республики, сделавшие невозможными на многие столетия политическое объединение и централизацию в пределах даже небольшого региона, не говоря уже об Италии в целом (для последнего, впрочем, были и другие немаловажные причины).

Это парадоксальное, на первый взгляд, явление подчеркивает, с нашей точки зрения, феодальную природу средневековых городов и бюргерства, максимальный расцвет которых был связан с широтой их феодальных привилегий и свободой от давления не только со стороны их сеньоров, но и феодального государства и даже общесословных интересов самого бюргерства. Об этом свидетельствует и непреодоленный бюргерством до конца ни в одной стране феодальный сепаратизм, и то, что его борьба с феодалами облекалась в форму битвы за привилегии такого же типа, какими пользовались сами феодалы, а его выступления на общеполитической арене, в частности против короля, имели в виду чаще всего также отстаивание местных выгод и привилегий отдельных городов.

Политическая история средневековых городов в период складывания и развития сословной монархии ставит под сомнение предположение о том, что их борьба с сеньорами носила характер «антифеодальной революции». Конечно, там, где эта борьба велась вооруженным путем, ее можно назвать в каком-то смысле «революционной»; поскольку она велась против сеньоров-феодалов за устранение наиболее грубых и тяжелых форм феодальной эксплуатации, затруднявших развитие товарного производства и обмена, она может быть в известном смысле названа и антифеодальной. Несомненно, именно в этой борьбе противоречия между городами и бюргерством с одной стороны и господствующим классом феодалов с другой выступали в наиболее острой и открытой форме, которую знало средневековое общество до эпохи первых буржуазных революций. И все же антифеодальной эту борьбу можно считать лишь с большими оговорками — ведь она не была направлена против феодального строя в целом и велась но за его ликвидацию, но лишь за то, чтобы сделать города и бюргерство узаконенным органическим элементом этого строя, обеспечить им возможность существования и развития в его рамках. Успех коммунальных движений освободил бюргерство от наиболее тягостных для него форм феодальной эксплуатации, но вместе с тем привел к его интеграции в социально-политическую структуру феодального общества в качестве одного из феодальных сословий, права которого были закреплены в форме феодальных же привилегий.

То новое, что внесли города и бюргерство в экономическую, социальную, политическую, идеологическую и культурную жизнь феодального общества, является огромным вкладом в его прогрессивное развитие во всех отношениях. Появление и расцвет городов открыли таившиеся в этом обществе возможности дальнейшего прогресса, привели к полному их раскрытию в XIII—XIV вв., а затем способствовали разложению феодальных производственных отношений, подготовившему позднее зарождение новых, капиталистических. Но сам город при этом сохранял до конца средних веков свою феодальную природу, свою корпоративность в экономическом и политическом строе, а бюргерство — свой облик феодального сословия, к тому же неравноправного и приниженного, неспособного совершить в рамках сословной монархии подлинную «антифеодальную революцию», для которой еще не пришло время.

Тема, поставленная нами, не исчерпывается затронутыми здесь вопросами. Для ее полного и всестороннего раскрытия необходимо специально и систематически проанализировать позицию городского сословия в сословно-представительных собраниях разных стран по отношению к королевской власти и другим сословиям. В частности, особого внимания заслуживают взаимоотношения бюргерства с разными группами господствующего класса на всем протяжении рассматриваемого периода. Еще более важно было бы исследовать развитие взаимоотношений между бюргерством и крестьянством в ходе борьбы городов с сеньорами и в период политической активности бюргерства в уже сложившейся сословной монархии. Необходимо собрать и тщательно изучить, насколько это возможно, конкретный материал об абсолютных и относительных размерах городского обложения до и после возникновения сословных собраний. Большой интерес представило бы также рассмотрение взаимоотношений судебно-административного аппарата королевской власти в центре и на местах с населением городов, а также постепенного роста сословного политического самосознания бюргерства в отдельных странах и в сравнительно-историческом плане.

Таковы, на наш взгляд, наиболее важные и первоочередные задачи в дальнейшей разработке этой темы.

¹ Самаркин В. В. Историческая география Западной Европы в средние века. М., 1976, с. 97—99; Левицкий Я. А. Некоторые проблемы истории западноевропейского города периода феодализма.— ВИ, 1969, № 9; Люблинская А. Д. Сельская община и город в Северной Франции в XI—XIII вв.— СВ, 1975, вып. 38; Bertold В., Engel E., Laube A. Die Stellung der Bürgertums in der deutschen Feodalgesellschaft.— Zeitschrift für Geschichtswissenschaft, 1973, 21. Jg., N 2; Ilaase K. Stadtbegriff und Stadtentste- hungsschichten in Westfallen.— In: Die Stadt des Mittelalters/Hrsg. von K. Haase. Darmstadt. 1975. Bd. 1; Planitz II. Die deutsche Stadtgemeinde.— Tn: Die Stadt des Mittelalters, Bd. 1.
² Самаркин В. В. Указ. соч., с. 104—105; Amman II. Wie gross war die mittelalterliche Stadt.— In: Die Stadt des Mittelalters. Darmstadt, 1972, Bd. 2.
³ Braudel F. Premodern Town.— In: The Early Modern Town / Ed. by Peter Clark. London, 1976, p. 54—55; Hilton R. The English Peasantry in the Later Middle Ages. Oxford, 1975, Ch. 5; Haase R. Op. cit., S. 86—87; Amman H. Op. cit., S. 414.
⁴ По подсчетам Г. Аммана, в среднем но Западной Европе городское население составляло около 25%, в Северной и Средней Италии даже 50%, а в Нидерландах — до 75% (Amman Л. Ор. cit., S. 414).
⁵ Marongiu A. Medieval Parliaments. A Comparative Study. London, 1968, p. 61—131.
⁶ Ibidem; см. также: Кареев H. И. Поместье-государство и сословная монархия средних веков. 2-е изд. СПб., 1909.
⁷ Назовем лишь некоторые из этих работ: Stubbs W. The Constitutional History of England. Oxford, 1891, Vol. 1—3; Joliffe /. E. A. The Constitutional History of Medieval England. London, 1937; Harris J. L. King, Parliament and Public Finance in Medieval England to 1369. Oxford, 1975; Thierry A. Essai sur l’histoire do la formation et de progrès du Tiers état. Paris, 1874; Guizoi F. Histoire des origines du gouvernement représentatif et des institutions politiques de l’Europe. Paris, 1856, vol. 1; Picot G. Histoire des Etats Généraux. Paris, 1888, vol. 1—5; Soute G. Les Etats Généraux de France (1302—1789). Heule, 1968; Lot F., Fawtier R. Histoire des institutions françaises au moyen âge. Paris, 1957—1962, t. 1—2; Пискорский В. H. Кастильские кортесы в переходную эпоху от средних веков к новому времени (1188—1520). Киев, 1897; Gierke О. Das deutsche Genossenschaftsrecht. Berlin, 1868, Bd. 1: Berlin, 1881, Bd. 3; Below G. von. Territorium und Stadt. München, Leipzig, 1900; Mitteis H. Der Staat des hohen Mittelal- ters. Weimar, 1959; Der deutsche Territorialslaal im 14. Jahrhundert / Hrsg. von II. Patze (Vorträge und Forschungen / Hrsg. von Konstanzer Arbeitkreise für milteialterliche Geschichte, Bd. XIV). Sigmaringen; München, 1970—1971, Bd. I—II. См. также работы сравнительно-исторического характера: Кареев Н. И. Указ. соч.; Marongiu, A. Medieval Parliaments; Guenée В. L’Occident aux XiV-e et XV-e siècles. Les Etats. Paris, 1971.
⁸ Маркс K., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 406—416.
⁹ Гутнова Е. В. Экономические и социальные предпосылки централизации английского феодального государства в XII—XIII вв.— СВ, 1957, вып. IX; Она же. Возникновение английского парламента. М., 1960; Репина Л. 11. Взаимоотношения государства и купечества в области торговли и финансов в Англии XIV в.—СВ, 1973, вып. 37; Она же. Сословие горожан и феодальное государство в Англии: Автореф. канд. дис. М., 1975, с. 18—21.
¹⁰ Сидорова Н. А. Очерки по истории ранней городской культуры во Франции. М., 1953, с. 115—127; Хачатурян Н. А. Возникновение Генеральных штатов во Франции. М., 1976; Люблинская А. Д. Структура сословного представительства в средневековой Франции.— ВИ, 1972, № 1.
¹¹ Корсунекий А. Р. История Испании IX—XIII вв. М., 1976, с. 79— 84, 154-182.
¹² Неусыхин А. И. Очерки истории Германии в средние века (до
XV в.) — В кн.: Проблемы европейского феодализма. М., 1974;
Смирин М. М. Очерки истории политической борьбы в Германии перед Реформацией. М., 1952.
¹³ Werner E. Zwischen Canossa und Worms. Berlin, 1975, 3. 126—136, 103—[68; Töpfer B., Engel E. Vom Staufischen Imperium zum Ilausmachtkönigtuin. Weimar, 1976, S. 52—68, 136—140, 196—205, 237—243, 257—272, 307—320, 323—327; Töpfer B. Stellung und Aktivitäten der Bürgerschaft von Bischofsstädten während des Staufisch-WeJfischen Thronstroil.—In: Stadt und Stadtbürgertum in der deutschen Geschichte des 13. Jahrh. Berlin, 1976, S. 14—62; Engel E. Beziehungen zwischen Königtum und Stadtbiirgerlum unter Willhelm von Holland (1247—1256).— In: Stadt und Stadlbürgertum..., S. 62—107.
¹⁴ Töpfer B. Stände und staatliche Zentralisation in Frankreich und im Reich der zweiten Hälfte des 15. Jahrhundert.— Tn: Jahrbuch für Geschichte des Feudalismus. Berlin, 1977, Bd. 1.
¹⁵ См.: Маркс K., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 3, с. 50.
¹⁶ Мы не разделяем этого взгляда, широко распространенного в медиевистике конца XIX — начала XX в., нередко высказываемого и в современной историографии, в том числе и в марксистской. См., например: Стам С. М. Средневековый город и проблема возникновения нефеодальных форм собственности.— В кн.: Средневековый город. Саратов, 1974, вып. 2.
¹⁷ См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 407.
¹⁸ См. там же, т. 3, с. 23; ср. т. 23, с. 346.
¹⁹ Там же, т. 3, с. 52.
²⁰ Там же, т. 21, с. 412.
²¹ См.: Fritze K. Eigentumsstruktur und Charakter des mittelalterlichen Stadlbürgertums.— Zeitschrift für Geschichtswissenschaft,
1974, Bd. XXII, H. 3.
²² Cm.: Mittels II. Der Staat des hohen Mittelalters. Weimar, 1959, S. 3—5, 20—22, 257—260; Brunner O. Die Freiheitsrechte in der altständischen Gesellschaft.— In: Aus Verfassungs- und Landes- geschichle. Festschrift zum 70. Geburtstag vom Th. Mayor. Konstanz, 1955, Bd. 1, S. 294—297; Th. Mayer. Die Enstehung der «modernen» Staates im Mitlolalter und die freien Bauern.— Zeitschrift der Savigny-Stiftung für Rechtsgeschichte, Germ. Abt., 1937, 47, S. 210; Näf W. Frühformen des modernen Staates im Spätmittel-alter.— Historische Zeitschrift, 1951, Bd. 171, S. 225; Guenée В. Op. cit., p. 78—82.
²³ Эта концепция была распространена не только во Франции, но и в других странах, включая и Россию.
²⁴ См., например: Giry A. Les Etablissements de Rouen. Paris, 1883—1885, t. 1—2; Luchair A. Les communes françaises à l’époque des Capétiens directs. Paris, 1892, p. 276—279.
²⁵ См.: Маркс K., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т.'21, с. 411—412.
²⁶ Мы не включили в наш доклад материал по истории Северной и Средней Италии, потому что в этом регионе наиболее сильных и развитых городов не сложилось государства типа сословной монархии.
²⁷ Гутнова Е. В. Экономические и социальные предпосылки цент-рализации..., с. 196; Самаркин В. В. Указ. соч., с. 105.
²⁸ Самаркин В. В. Указ. соч., с. 105.
²⁹ Amman H. Op. cit., S. 414.
³⁰ Косминский E. А. Исследования по аграрной истории Англии в XIII в. М., 1947, с. 393—394; Гутнова Е. В. Экономические и социальные предпосылки централизации..., с. 199—200.
³¹ Гутнова Е. В. Экономические и социальные предпосылки централизации..., с. 214—215; Green A. S. Town Life in the Fifteenth Century. London, 1894, Vol. 1, p. 215, 301—303; Gross Ch. The Gild Merchant. Oxford, 1890, Vol. 2, p. 236—239.
³² Гутнова E. В. Возникновение английского парламента, с. 198.
³³ Tait J. The Medieval English Borough. Manchester, 1936, p. 266— 281.
³⁴ Гутнова E. В. Возникновение английского парламента, с. 194— 195, табл., а также с. 266—281.
³⁵ Там же, с. 201—202.
³⁶ Памятники истории Англии в XI—XIII вв. М., 1936, с. 79.
³⁷ Fitzneele Richard. The Course of the Exchequer by Richard Son of Nigel. London, 1950, p. 108.
³⁸ Braclon Ilenricus de. De legibus et consueludinibus Angliae libri quinque. London, 1878, Vol. 1, p. 89, 446.
³⁹ Statutes of the Realm. London, 1910, Vol. 1, p. 131—134.
⁴⁰ Ibid., p. 53—59, 98—100.
⁴¹ Ramsay J. II. A History of the Revenues of the Kings of England. Oxford, 1925, Vol. 1, p. 106.
⁴² Close Rolls of the Reign of Henry III, Vol. 1—14. London, 1902— 1938, Vol. 2, p. 534.
⁴³ Гутнова E. В. Возникновение английского парламента, с. 218, 531-534.
⁴⁴ Ramsay I. II. Op. cit., Vol. 2, p. 7.
⁴⁵ Гутпова E. В. Возникновение английского парламента, с. 204— 212.
⁴⁶ Там же, с. 388—418.
⁴⁷ Репина Л. П. К вопросу о профессиональной, имущественной и социальной дифференциации городского сословия в Англии
XIV в.— СВ, 1975, вып. 38; Beardwood A. Alien Merchants in England. 1350 to 1377. Cambridge, 1931, p. 16; Power E. The Wool Trade in English Medieval History. London, 1941; Thrupp S. The Merchant Class of Medieval London. 1300—1500. Chicago, 1948, p. 6, 8—12; Репина Л. П. Взаимоотношения государства и купечества..., с. 236—238.
⁴⁸ Гутпова Е. В. Возникновение английского парламента, с. 389— 400; McKizack М. The Parliamentary Representation of the English Boroughs. London, 1936, p. 24—30.
⁴⁹ Ibid., p. 314—315.
⁵⁰ Rotuli Parliamentorum. London, 1836, v. II, p. 314—315, 323—325, 328, 330.
⁵¹ Репина Л. П. Сословие горожан и феодальное государство..., с. 18—21.
⁵² Гутнова Е. В. Возникновение английского парламента, с. 308— 309.
⁵³ Репина Л. П. Сословие горожан и феодальное государство..., с. 21—23.
⁵⁴ Петрушевский Д. М. Восстание Уота Тайлера. М., 1914, с. 69— 115; Кириллова А. А. Классовая борьба в городах Восточной Англии.— Ученые записки Московского госпединститута. им. В. И. Ленина, 1969, № 321, с. 162—252.
⁵⁵ Гутнова Е. В. Возникновение английского парламента, с. 305— 308.
⁵⁶ См.: Рафиенко Л. С. Роль Лондона в политической борьбе в Англии в начале XIV в.— Ученью записки Иркутского госнединсти- тута, 1958, выи. 16; Bird R. The Turbulent London of Richard II. London; New York; Toronto, 1955.
⁵⁷ Репина Л. П. Взаимоотношения государства и купечества.,., с. 242—247.
⁵⁸ Люблинская А. Д. Сельская община и город..., с. 124.
⁵⁹ Luchair A. Les communes françaises..., p. 168; Petit Dutaillis Ch. Les communes françaises. Paris, 1947; История Франции. М., 1972, т. 1, с. 80; Люблинская А. Д. Сельская община и город...
⁶⁰ Luchair A. Les communes françaises..., p. 276—279; Пти Дютайи Ul. Феодальная монархия во Франции и в Англии. М., 1936, с. 174— 175, 277—281; Хачатурян II. А. Указ. соч., с. 52-—54.
⁶¹ Хачатурян II. А. Указ. соч., с. 59—69.
⁶² Там же, с. 71; Люблинская А. Д. Структура сословного представительства...; Töpfer В. Stände und staatliche Zentralisation..., Bd. 1, S. 237—242.
⁶³ Хачатурян II. A. Указ. соч., с. 74.
⁶⁴ Там же, с. 129—135.
⁶⁵ Picot G. Histoire des étates généraux, t. 1—5. Paris, 1888, t. 1, pas-sim.
⁶⁶ Хачатурян II. A. Указ. соч., с. 135—155; Плешкова С. Л. К истории купеческого капитала во Франции в XV в. М., 1977, с. 52— 65.
⁶⁷ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 28, с. 322.
⁶⁸ См.: Thierry A. Op. cit., р. 54—60; 99—100; Mollat М., Wolff Р. Ongles bleus, Jacques et Chiompi. Paris, 1970, p. 120—121, 232— 233; История Франции, т. 1, с. 127, 136.
⁶⁹ Mollat М., Wolff P. Op. cit., p. 119—134, 167—189, 227—240; Ceбенцова М. М. Восстапие «Гарель» в Руане в 1382 г.— Учепые записки Московского госиединститута им. В. И. Ленина, 1957, т. 104, вып. 5; Она оке. Восстание «кабошьенов».— Труды Московского историко-архивного института, 1958, с. 12.
⁷⁰ Thierry A. Op. cit., р. 99.
⁷¹ Marongiu A. Op. cit., р. 95—104; Thierry A. Op. cit., р. 95—98.
⁷² Guenée В. Op. cit., р. 256—257.
⁷³ Корсунский А. Р. Указ. соч., с. 154, 165, 171—174.
⁷⁴ Там же, с. 155, 181.
⁷⁵ Там же, с. 163—166.
⁷⁶ Пискорский 13. К. Указ. соч., с. 1—2, 20—24.
⁷⁷ Marongiu A. Op. cit., р. 62—65; Корсунский А. Р. Указ. соч., с. 195, 204; Пискорский В. К. Указ. соч., с. 32—34.
⁷⁸ Marongiu A. Op. cit., р. 64—65; Пискорский В. К. Указ. соч., с. 124.
⁷⁹ Пискорский В. К. Указ. соч., с. 15, 161.
⁸⁰ Там же, с. 125 -126.
⁸¹ Marongiu A. Op. cit., р. 64—65.
⁸² Корсунский А. Р. Указ. соч., с. 200—201.
⁸³ Пискорский В. К. Указ. соч., с. 125—126.
⁸⁴ Там же, с. 126—128.
⁸⁵ Там же, с. 135, 160.
⁸⁶ См.: Werner E. Op. cit., S. 38- -37; Töpfer B., Engel E. Op. cit., p. 52—67; Planitz II. Die deutsche Stadt im Mittelalter. Wien; Köln; Graz, 1973, S. 161—163.
⁸⁷ Planitz II. Die deutsche Stadt..., S. 130—179.
⁸⁸ Amman II. Op. cit., S. 408, 412.
⁸⁹ Werner E. Op. cit., S. 46, 164; Rörig F. Die Stadt in der deutsche Geschichte.— Tn: Die Stadt der Mittelalter, Bd. 1, S. 14, 25.
⁹⁰ Werner E. Op. cit., S. 163—167.
⁹¹ Töpfer B., Engel E. Op. cit., S. 136-140.
⁹² Ibid., S. 196—205.
⁹³ Ibid., S. 237—243, 307—314; 323—328; Engel E. Beziehungen zwischen Königtum und Stadtbiirgertum unler Wilhelm von Holland (1247—1256).—ln: Stadt und Stadtbürgertum..., S. 61—107.
⁹⁴ Töpfer R., Engel E. Op. cit., S. 138—140.
⁹⁵ Töpfer B. Stände..., S. 60- 61.
⁹⁶ Ibidem; Engel E. Op. cit., S. 62, 64—66, 68, 75, 86; Töpfer B., Engel E. Op. cit., S. 328 -332; Landwehr G. Mobilisierung und Konsolidierung der Herrschaftsordnung im 14. Jahrhundert.— Tri: Der deutsche Territorialstaat im 14. Jahrhundert, IM. 1, S. 494, 496, 500.
⁹⁷ Planitz II. Die deutsche Stadt..., S. 180—182.
⁹⁸ Неусыхин A. И. Проблемы европейского феодализма. M., 1974, с. 339: Töpfer B., Engel E. Op. cit., S. 204; Angermeier H. Königtum und Landsfrieden im deutschen Spätmittel alter. München, 1966, S. 29—33.
⁹⁹ Angermeier II. Op. cit., S. 44—46, 58—63, 75—78, 88—95, 126—136, 174—266.
¹⁰⁰ Ibid., S. 17—26.
¹⁰¹ Колесницкий II. Ф. Проблемы возникновения территориальной власти в Германии в немецкой буржуазной историографии.— СВ, 1977, вып. 41; Der deutsche Territorialslaat im 14. Jahrhundert, Bd. T—II, passim.
¹⁰² Töpfer B., Engel E. Op. cit., S. 63—68; Planitz II. Die deutsche Stadt..., S. 130—165.
¹⁰³ Engel E. Op. cit., S. 103—105; Angermeier II. Op. cit., S. 37—45.
¹⁰⁴ Engel E. Op. cit., S. 77, 105.
¹⁰⁵ Angermeier II. Op. cit., S. 255—258.
¹⁰⁶ Ibid., S. 272—294.
¹⁰⁷ См.: Маркс K., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 347; Смирип М. М„ Указ. соч. Введение.
¹⁰⁸ См.: Смирин М. М. Указ. соч., с. 142—165, 299—303; Töpfer В. Op. cit., S. 253, 258, 259.
¹⁰⁹ Marongiu A. Op. cit., p. 106—-109.
¹¹⁰ Angermeier II. Op. cit., S. 292 -317; Töpfer B. Stände..., S. 253,. 258, 259.
¹¹¹ Below G. von. Op. cit., S. 178—179.
¹¹² Ibid., S. 168, 212- 214, 216—219.
¹¹³ Tbid., S. 212—213.
¹¹⁴ Ibid., S. 270-271.
¹¹⁵ Landwehr G. Op. cit., S. 500—503; Töpfer B. Stände..., S. 262—264.
¹¹⁶ Below G. von. Op. cit., S. 179, 180, 271.
¹¹⁷ См.: Неусыхин A. И. Указ. соч., с. 361; Töpfer В. Stände..., S. 250, 252, 271.
¹¹⁸ Маркс K. Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 411—412.
¹¹⁹ Говоря об особенностях городов в каждой стране, мы имеем в виду, конечно, не основную массу мелких городов, мало различавшихся между собой в разных странах, но наиболее значительные, ведущие из них, определявшие в какой-то мере тип городов в дапной стране.
¹²⁰ Marongiu A. Op. cit., р. 65—74, 109—117, 123—127.
¹²¹ Сванидзе А. А. Швеция в период Кальмарской унии. Начало сословной монархии (конец XIV — начало XV в.).—В кн.: История Швеции. М., 1974, с. 121—128.
¹²² Французские города занимали в этом типологическом ряду срединное положение.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 6717

загрузка...

Другие книги по данной тематике