Глава IV. Дихотомия civis – miles в Риме позднереспубликанского и императорского времени

При исследовании полисно-республиканских элементов в структурах и традициях императорской армии нельзя обойти вниманием вопрос о корреляции таких категорий, как civis и miles. Соотношение между ними, бесспорно, является исходной, принципиальной основой римской военной организации на разных этапах ее исторической эволюции¹. Ибо военная система Рима изначально формировалась и развивалась на полисной основе — как ополчение граждан, которые только и обладали почетным правом-обязанностью служить в войске, занимая в соответствии со своим цензом место в военной иерархии и боевых порядках. Лишь полноправные граждане могли пользоваться и связанными с военной службой привилегиями, получая соответствующую долю в добыче (включая наделы на завоеванных землях), почести и славу². С гражданско-общинным и сословным характером римской государственности были связаны, таким образом, и сами принципы комплектования войска, и организация высшего военного командования, структура и боевое построение армии³, и специфика римского милитаризма⁴, а в конечном счете и наиболее впечатляющие успехи римского оружия⁵. До возникновения в конце Республики постоянной армии civis (Quiris) domi и miles militiae, т. е. статусы гражданина (и, что очень существенно для римского, цензитарного варианта полиса, собственника) и воина с идеологической и практической точек зрения были, по существу, двумя взаимообусловленными ипостасями, с необходимостью предполагавшими одна другую⁶. Чередование военных кампаний и периодов мира в римской общине, которая с самого начала своей истории развивалась в ходе непрерывных войн⁷, и соответственно превращение мирных граждан в воинов и обратно отмечали ход социального времени, подобно смене природных сезонов, в которой первоначально эти превращения и были укоренены⁸.

Понятно, однако, что соотношение между этими двумя статусами, их социальное, правовое, политическое и идеологическое наполнение исторически трансформировались под воздействием разных факторов. Соответствующим образом менялись порядок комплектования, социальный состав и сам характер вооруженных сил Рима. В нашу задачу не входит анализ всех этапов и аспектов этого длительного и очень сложного процесса, при изучении которого исследователи обычно рассматривают материальную организацию и саму процедуру набора (dilectus) войсковых контингентов и, начиная с Т. Моммзена⁹, сосредоточивают внимание на трех основных вопросах: каково было географическое происхождение солдат? из какой социальной среды приходили они в армию? были ли отмечаемые изменения следствием ясной политической воли или же происходили под влиянием разного рода внешних обстоятельств (финансовых, демографических, политических и т. п. )¹⁰? Все эти вопросы получили достаточно детальное и разностороннее освещение в современных исследованиях¹¹, на конкретные результаты которых мы имеем возможность опираться. Но в рамках данной проблематики правомерно поставить также и вопросы иного плана, а именно: какие идеологические постулаты лежали в основе проводимой в эпоху Империи политики рекрутирования? Какие исконные принципы и традиции при этом сохранялись или реанимировались, а какие и как трансформировались в новых исторических условиях либо же, напротив, безвозвратно отмирали? Иными словами, необходимо выяснить ту идеологию, которая (наряду, разумеется, с факторами объективного порядка и политической целесообразностью) в немалой степени, как представляется, обусловливала не только требования и ожидания, предъявляемые к армии правящими элитами, но и многие характерные черты практики комплектования вооруженных сил Империи, конкретные мероприятия императорской власти в этой важной сфере. Эти идеология и практика в своих пересечениях и расхождениях как раз и концентрируются на проблеме гражданского качества воинских контингентов.

Такая постановка вопроса практически отсутствует в современных исследованиях, авторы которых в лучшем случае ограничиваются замечаниями общего плана¹², хотя практически все признают, что принадлежность солдат к тому или другому слою римского гражданства в первую очередь определяла социально-политический облик армий конца Республики, эпохи Принципата и Поздней империи. Именно в разложении характерного для классической полисной организации триединства «гражданин — собственник — воин» исследователи видят один из важнейших симптомов кризиса римской республики как гражданской общины, а в профессионализации войска и, как следствие, его эмансипации от гражданского коллектива и его структур (решающий шаг к чему был сделан военными реформами Гая Мария) усматривают едва ли не главную предпосылку установления в Риме монархического режима¹³.

Вместе с тем в оценках характера и политической роли императорской армии с точки зрения их обусловленности гражданским статусом римских легионов среди исследователей обнаруживаются определенные расхождения. Одни авторы подчеркивают, что сам по себе вопрос о том, из каких слоев комплектовалась армия, не имеет особенного значения, ибо служба в ней отрывала людей от того общественного слоя, из которого они вышли, превращала их в деклассированных ландскнехтов¹⁴. Другие характеризуют службу в легионах раннего Принципата как наилучшее средство своеобразной «социальной переплавки» люмпен-пролетариев в мелких рабовладельцев¹⁵. Если же говорить о времени Августа и его ближайших преемников, то гораздо более основательной представляется точка зрения, что легионы раннего Принципата уже не были войском пролетариев, но пополнялись выходцами из среднего класса, из наиболее цивилизованных слоев урбанизированных частей Империи¹⁶. В новейших исследованиях справедливо отмечается, что основная линия первого принцепса и других императоров в политике рекрутирования заключалась в ориентации на отбор качественного пополнения — как по социальным, так и по моральным критериям, высокие стандарты которых как раз и стремился утвердить основатель Принципата, действуя в реставраторском духе, чтобы сделать из армии не сборище наемников и маргиналов, каким она в значительной степени была в эпоху гражданских войн, но своего рода элитный корпус граждан, специально отобранных и подготовленных, способных защищать величие Империи и государственные интересы¹⁷. Поэтому критерий гражданства для набора в легионы имел основополагающее значение¹⁸, и даже после того как армия окончательно сделалась постоянной и профессиональной и стала набираться на провинциальном и локальном уровнях, легионеры никогда (за исключением отдельных эксцессов) не вели себя как простые наемники, даже несмотря на то, что сама категория гражданства все более и более опустошалась в своем реальном политическом содержании¹⁹. Более того, в новейшей литературе все более утверждается мысль, что не только об армии Принципата, но даже о позднеримском воинстве IV в. можно говорить как об армии, «осознающей себя коллективом граждан» и в соответствии с этим определяющей свои политические приоритеты²⁰. В целом с такого рода оценками можно согласиться скорее, нежели с характеристикой солдат императорской армии как простых наемников или ландскнехтов. При этом, однако, важно проследить реальную историческую подоплеку и преемственность базовых принципов и самой идеологии военной службы в императорском Риме, потому что именно их противоречивые и неоднозначные проявления и реализация в рамках профессиональной армии обусловливают принципиальное своеобразие всей военной системы Принципата как историко-цивилизационного феномена.

Прежде всего следует обратить внимание на некоторые специфические моменты, которые вообще были характерны для отношения римлян к сфере военной деятельности начиная с самых ранних этапов римской истории и в известной степени предопределили последующие тенденции в развитии военной системы Рима. В этом плане необходимо указать на такой отмечаемый многими исследователями феномен, как изначальный дуализм военной и гражданской (мирной) сфер в Древнем Риме. В этом строгом разграничении, которое касается двух возможных состояний римлянина — как мирного гражданина (квирита) и как солдата — и корреспондирует с известным различением сфер действия высшей магистратской власти — imperium militiae и imperium domi, обнаруживается не только древнейшее функциональное разделение, присущее архаическому социуму²¹, но и исходный пункт формирования тех специфических норм и правил, которые относятся к статусу воина, организации войска и военной власти в последующие времена римской истории²². В раннем Риме войско (exrcitus) и совокупность мирных граждан (civitas), статусы miles и civis резко отделялись друг от друга как во времени и пространстве, так и в сакрально-правовом измерении, что для древних римлян, учитывая специфику архаического миропонимания, имело первостепенное значение²³. В сакрально-правовом плане войско рассматривалось в качестве самостоятельного, четко отделенного от других социальных групп и сакрализованного образования (sacrata militia — Liv. VIII. 34. 10), подчиненного не гражданскому праву (ius) и не просто воинской дисциплине, но тому, что у Тацита именуется fas disciplinae (Ann. I. 19. 3), т. е. совокупности сакральных, установленных и освященных богами норм и отношений²⁴.

Когда после соответствующих приготовлений и ритуалов римские граждане пересекали, выступая в военный поход, священную границу Рима (pomerium) (в пределах которой вооруженному войску категорически запрещалось находиться — Gell. XV. 27), они превращались в воинов, чья миссия определялась правом войны, была связана с насилием, убийствами, кровью, и попадали в иное пространство и под покровительство других божеств, лишались части своих гражданских прав²⁵. Для возвращения воинов в прежнее мирное состояние требовалось проведение соответствующих очистительных обрядов, которые, как и обряды и сезонные военные празднества, предшествовавшие выступлению в поход, посвящались главным образом Марсу²⁶ (а также другим богам, в том числе, вероятно, и Янусу²⁷). Все эти обряды, справлявшиеся различными жреческими коллегиями (в первую очередь салиями²⁸), могут быть отнесены к так называемым обрядам перехода²⁹. С характерно римским консерватизмом они сохранялись и в конце Республики, и даже в императорское время, оставаясь, очевидно, понятными для большинства римлян³⁰, хотя скорее всего и приобрели со временем рутинный характер³¹. Exempli gratia, можно указать на отмеченное в Feriale Duranum (P. Dur. 54, 19-20) празднование дня 1-го марта, посвященного Марсу-Победителю. Люстрационный обряд с принесением в жертву Марсу свиньи, овцы и быка (suovetavrilia), введенный, согласно традиции, еще Сервием Туллием при проведении первого ценза (Liv. I. 44. 2; Dion. Hal. Ant. Rom. IV. 22. 1-2), в эпоху Империи, судя по свидетельству литературных и изобразительных источников, совершался так же, как и в древнейшие времена³². Примечательно в этом плане и свидетельство о том, что Марк Аврелий в юности входил в коллегию салиев и очень гордился тем, что сумел сам выучить все сакральные формулы и жесты (SHA. M. Aur. 4. 4).

С точки зрения сакрального права, войско конституировалось как таковое через религиозный по своей сути акт принесения воинской присяги (sacramentum militiae), который и превращал гражданина в воина, ставя его в особые отношения с носителем империя и богами³³.

И такое понимание воинской присяги сохранялось в эпоху Империи. Есть все основания утверждать, что соответствующие сакрально-обрядовые установления, составлявшие стержень взаимоотношений общины и войска, будучи дополнены уже собственно правовыми формулами, устанавливавшими связь воина с государством, оказались пролонгированы в новые социально-политические условия не только в раннереспубликанское время³⁴, но и гораздо позже. Можно согласиться поэтому с выводом Ж. Вендран-Вуайе, что древние религиозные традиции, лежащие в основе римской концепции военной деятельности, признавались и уважались Августом и его преемниками³⁵. Как мы попытаемся показать далее (гл. V), в императорскую эпоху армия в значительной степени обособляется от остального общества и в социальном плане, и в пространственном, и в функциональном. Такое обособление можно, наверное, признать логическим завершением тех интенций, которые в своего рода эмбриональном состоянии обнаруживаются в более ранние периоды, но оно отнюдь не означало исчезновения древних традиций во внутренней жизни воинского сообщества.

Следует также подчеркнуть, что именно с древнейшими сакрально-правовыми принципами, согласно которым войско считалось сакрализованной группой, а воины соответственно являлись теми, кто «совершает священнодействия» (sacra faciunt — Fest. P. 352. L. 60), связано также категорическое запрещение рабам служить в армии³⁶. Данный запрет, относящийся к принципиальным основам полисной военной организации, в полной мере сохранял силу и в эпоху Империи (хотя в критических ситуациях, как и раньше, например после битвы при Каннах, было возможно пополнение войск рабами и вольноотпущенниками³⁷). Совершенно недвусмысленные формулировки на этот счет содержатся в сочинениях правоведов III в. ³⁸ Согласно Марциану, «рабам возбраняется всякого рода военная служба под страхом смертной казни»³⁹. По словам же Аррия Менандра, если воином становится тот, кому это запрещено, это считается тяжким уголовным преступлением и кара за него, как и при других преступных деяниях, усиливается в зависимости от присвоенного достоинства, ранга и рода войск⁴⁰. Тот же автор ниже конкретизирует, на кого именно распространяется этот запрет. Ему подлежали, в частности, лица, пораженные в правах: уголовные преступники, приговоренные ad bestias, сосланные на острова с лишением прав, обвиняемые в тяжких уголовных преступлениях (reus capitalis criminis), включая тех, кто обвинялся по закону Юлия о прелюбодеяниях (Dig. 49. 16. 4. 1-2; 7). Более того, поступление на военную службу возбранялось также и тем лицам, чей юридический статус оспаривался, хотя бы в действительности они являлись свободными, независимо от того, решался вопрос о потере или приобретении ими свободы⁴¹. Также не имели права быть зачисленными на военную службу и те свободные, которые добровольно находятся в услужении (qui ingenui bona fide serviunt), а также выкупленные от врагов, до тех пор пока они не уплатят внесенной за них суммы (Dig. 49. 16. 8; ср. : Dig. 40. 12. 29 pr. ; 1).

Наши источники не позволяют ответить на вопрос о том, насколько распространенными были случаи вступления в армию рабов и прочих лиц из приведенного перечня. Но, по-видимому, их нельзя считать чем-то совершенно исключительным⁴². С этой проблемой пришлось столкнуться Плинию Младшему в бытность его наместником Вифинии. К нему для расследования были присланы двое рабов, оказавшихся среди новобранцев и даже уже успевших принести присягу⁴³. Вероятно, именно с последним обстоятельством связано затруднение, возникшее у Плиния при рассмотрении этого дела и побудившее его обратиться к императору (Plin. Epist. X. 29). Из ответа Траяна (X. 30) явствует, что рабы, сами предложившие себя в качестве добровольцев, подлежали смертной казни; если же они были взяты по набору или в качестве vicarii (т. е. в замену кого-либо), то это рассматривалось как ошибка чиновников, проводивших смотр новобранцев (inquisitio)⁴⁴. Не ясным остается, какому наказанию подлежали чиновники, допустившие такого роду ошибку. Не исключено, что в некоторых случаях чиновников к подобным «ошибкам» могли побудить взятки. Известно, что с коррупцией при проведении наборов в армию пытался бороться еще Цезарь, предложивший в 59 г. до н. э. lex Iulia de repetundis, согласно которому получение взятки при наборе в армию рассматривалось и каралось как опасное должностное злоупотребление⁴⁵.

Если рабам и уголовным преступникам военная служба воспрещалась в любых родах войск, то вольноотпущенники могли служить, но только в наименее престижных частях — в отрядах ночной стражи (cohortes vigiles) и на флоте, что являлось в императорское время устойчивым обычаем, потому что, судя по юридическим источникам, какого-либо прямого запрета отпущенникам служить в других частях армии не существовало⁴⁶. Исключения лишь подтверждают это правило. Как и рабы, liberti призывались в войско лишь в экстремальных ситуациях, подобных тем, которые возникли в 6 и 9 гг. н. э. во время Паннонского восстания и после гибели легионов Вара или в результате эпидемии чумы в период Маркоманских войн. При этом, однако, они составляли отдельные отряды и не смешивались со свободнорожденными⁴⁷. Служба в частях auxilia и в легионах вольноотпущенников крайне редко фиксируется документальными источниками, вероятнее всего, потому, что бывшие рабы старались по возможности не указывать свой статус⁴⁸. Так, во времена Тиберия известен вольноотпущенник, служивший во вспомогательной части⁴⁹. Из среды отпущенников, возможно, происходил Аврелий Аргив, центурион III Италийского легиона (АЕ. 1982, 730; 182 г. ), хотя он скорее всего получил полные гражданские права еще до поступления на службу⁵⁰. В Дигестах (29. 1. 13. 7) упоминается miles libertas, но неизвестно, в каком роде войск он служил.

Таким образом, можно сказать, что бывшие рабы, хотя они и приобретали с отпуском на волю римское или латинское гражданство, в отношении военной службы стояли ниже перегринов или незаконных солдатских детей, которые имели возможность стать римскими гражданами одновременно с вступлением в легион, не говоря уже о том, что им был открыт такой путь, как служба во вспомогательных войсках. Юридических препятствий для этого не существовало⁵¹. Практика рекрутирования перегринов в легионы начиная с Флавиев получает все большее распространение. В середине II столетия Элий Аристид в своем «Панегирике Риму» (Or. 26. 75 Keil; ср. : 78), подчеркивая, с какой тщательностью римские власти отбирают солдат, как особую мудрость римлян отметил то, что поступающим на военную службу предоставляется римское гражданство: «Сделав гражданами, вы таким образом делаете их и солдатами, и таким образом граждане, принадлежащие к известной общине, не несут военной службы, а несущие ее остаются вполне гражданами, так как, лишившись своего прежнего гражданства со вступлением в ряды войска, становятся с того самого дня гражданами вашего города и хранителями его» (пер. Ив. Турцевича). Такой подход, пусть даже сам старый республиканский принцип взаимосвязи прав гражданства с правом служить в легионах приобретал все более формальное значение⁵², несомненно позволил Риму расширить территорию рекрутирования практически на весь средиземноморский мир и примирить между собой принципы добровольности и качественного отбора контингентов⁵³.

Известны, однако, случаи (правда, сравнительно немногочисленные и связанные с особыми ситуациями), когда перегрины принимались в легионы с сохранением своего исходного статуса, без предоставления гражданства. Такой прецедент был создан еще Юлием Цезарем, который зимой 52-51 гг. до н. э. сформировал из трансальпийских галлов знаменитый legio Alauda — легион Жаворонков (Suet. Div. lui. 24. 2)⁵⁴. Во время гражданской войны 68-69 гг. н. э. Нероном и Веспасианом были созданы два легиона из флотских солдат — I и II Adiutrix⁵⁵, воины которых получили права гражданства только по выходе в отставку, о чем свидетельствуют сохранившиеся военные дипломы⁵⁶. Особый случай представляет ситуация с 22 моряками Мизенского флота, родом из Александрии, которых в связи с Иудейской войной (132-135 гг. ) император Адриан перевел в X легион Fretensis (PSI IX. 1026 = CPL XVI. App. 13 = Smallwood, N 330). Примечательно, что, какими бы ни были мотивы этого перевода, он рассматривается как особая императорская милость (ex indulgentia divi Hadriani in leg. Fr. translatis) (lin. 5-6). Гражданство этим солдатам было, вероятно, даровано в момент самого перевода. Интересно, однако, что, когда в 150 г. (или в конце 149) эти солдаты вышли в почетную отставку и решили вернуться на родину, они обратились с петицией (libellus) к наместнику Сирии-Палестины Велию Фиду, прося, чтобы тот дал им официальное подтверждение (instrumentum) для префекта Египта, что они уволены в отставку не из флота, но из легиона. В своей резолюции (subscriptio) Велий, хотя и соглашается дать соответствующее свидетельство, так как они действительно были уволены им по приказу императора (attamen sacramento vos a me iussu imperatoris n(ostri) solutos), но при этом отмечает, что легионным ветеранам такое подтверждение обычно не дается: veterani ex legionibus instrumentum accipere non soient (lin. 22-23). Дж. Манн, обративший внимание на эту формулировку и проанализировавший ряд других документов, констатирует, что, в отличие от солдат вспомогательных войск (которым до времени Каракаллы при отставке в обязательном порядке выдавался военный диплом), легионеры, если они нуждались в подтверждении своей службы и соответствующих прав, должны были сами позаботиться о получении свидетельства. По заключению Манна, такой порядок удостоверяет то, что, несмотря на все изменения в практике комплектования легионов, римляне продолжали рассматривать легионеров, в отличие от всех прочих военнослужащих, как граждан, которые, подобно тому, как это было во времена Республики, выполнив свой воинский долг, возвращаются после очередного похода по домам и не нуждаются в подтверждении своего статуса⁵⁷.

По мнению Ж. Армана, набор в легионы неграждан из провинциалов с последующим предоставлением им римского гражданства — практика, получившая широкое распространение начиная с Флавиев⁵⁸, как в зародыше обнаруживается еще в создании легиона Алауда Цезарем, который при этом ориентировался даже не столько на прецеденты недавнего прошлого, сколько на представления Ранней и Средней республики⁵⁹. Такого рода взгляды, возможно, нашли отражение в речи Цицерона, произнесенной летом 56 г. до н. э. в защиту гадитанца Корнелия Бальба. В ряде ее пассажей со ссылками на исторические примеры более отдаленного и совсем недавнего прошлого развивается мысль о том, что те, кто защищает римское государство ценой лишений и опасностей, проявляя доблесть, вполне достойны, наряду с прочими наградами, и «дарования им того гражданства, за которое они грудью встретили опасности и копья» (Pro Balbo. 22. 51; пер. В. О. Горенштейна; ср. : 17. 40). В качестве одного из показательных примеров Цицерон приводит дарование Марием гражданства сразу двум когортам камеринцев, отличившихся храбростью в сражении с кимврами (ibid. 20. 46)⁶⁰, и упоминает об аналогичных мероприятиях Помпея, Суллы, Кв. Метелла, П. и М. Крассов. Называет он также Помпея Страбона, который, по словам оратора, даровал права гражданства и мамертинцам овиям, и некоторым жителям Утики, и сагутинцам Фабиям (22. 51), причем об этих действиях полководцев он говорит как о вполне правомерных (21. 49; ср. : Pro Arch. 10. 24-25; Phil. I. 24, а также Val. Max. V. 2. 8; Sisenna. Fr. 120 P. ).

О такого рода практике в позднереспубликанский период имеются и прямые документальные свидетельства. Это надпись на бронзовой таблице из Аскула, в которой сообщается, что император Помпей Страбон наградил в лагере Саллуитанскую турму за проявленную доблесть различными знаками отличия, а также даровал этим испанским всадникам римское гражданство в соответствии с Юлиевым законом (имеется в виду lex Iulia de civitate 90 г. до н. э. о предоставлении римского гражданства тем союзникам Рима, которые сохранили ему верность в начавшейся Союзнической войне)⁶¹. Подобная практика коллективного награждения римским гражданством за проявленное на поле боя мужество получает продолжение в императорскую эпоху⁶². В качестве примера можно сослаться на одну вспомогательную когорту, получившую римское гражданство за доблесть и верность (АЕ. 1904, 31: coh(ors) I Baetasiorom c(ivium) R(omanorum) ob virtutem et fidem). Даже солдаты «национальных» numeri, которые вошли в состав римской армии во II в. н. э. , не получавшие при отставке дипломов о предоставлении гражданских прав, могли, как и другие вспомогательные части, награждаться en bloc гражданством за проявленную храбрость⁶³. Однако случаев получения гражданских прав солдатами-ауксилариями в индивидуальном порядке известно очень немного⁶⁴. Тем не менее можно констатировать, что в период Ранней империи сохранялся сам стимулирующий принцип взаимосвязи между военной службой на благо Рима, воинскими отличиями и возможностью стать полноправным римским гражданином — принцип, который сложился, по крайней мере, в конце II — начале I в. до н. э. , хотя отдельные прецеденты его применения, вероятно, имели место и в более ранние времена. Одной из институциализированных форм реализации этого принципа стала практика наделения гражданством солдат-перегринов (а также отпущенников, служивших на флоте или в отрядах vigiles) после окончания срока службы и выхода в почетную отставку. Они, таким образом, вступая в ряды армии, оказывались потенциальными гражданами. И в этом случае, и в случае получения гражданства при вступлении в легион военная служба являлась механизмом по распространению гражданства⁶⁵. Но такой порядок, имевший большое значение для привлечения в армию добровольцев, неизбежно приводил к тому, что классическая полисная концепция «гражданина-солдата» приобретала теперь прямо противоположную формулировку: «солдат-гражданин»⁶⁶.

Вместе с тем нельзя не отметить, что в период Принципата привилегированный гражданский характер легионов — в противоположность перегринскому статусу солдат auxilia и флота — достаточно последовательно акцентировался и в организационно-практическом, и в идеологическом плане. Это касается прежде всего сроков службы, размеров жалованья и наградных при выходе в отставку. Надо иметь также в виду, что в обычных условиях при поступлении на службу в легион требовалось принесение особой клятвы: как показывает папирус, датируемый 92 г. , новобранец должен был поклясться, что является свободнорожденным римским гражданином и имеет право служить в легионе⁶⁷. Можно обратить внимание и на одно любопытное замечание в трактате «Об устройстве лагеря» Псевдо-Гигина. Говоря о том, что легионы надлежит размещать непосредственно у лагерного вала, автор аргументирует это тем, что они, являясь самыми верными из провинциальных войск, должны словно стеной из собственных тел удерживать от возможного бегства разноплеменные вспомогательные войска⁶⁸.

Как свидетельствуют многие факты, упоминаемые в литературных источниках, такие опасения были не лишены оснований. Можно вспомнить рассказ Тацита (Agr. 28) о солдатах из когорты узипов, набранной в Германии и направленной в Британию: убив центурионов, распределенных по манипулам в качестве наставников и командиров, они захватили несколько судов и бежали, проплыв вдоль всего побережья Британии. Легионеры, очевидно, нередко с подозрением относились к солдатам вспомогательных войск, которых военные власти могли использовать против них в случае мятежа (Tac. Hist. I. 54. 4; Ann. I. 36. 3). Отмечаются в источниках также факты вражды между легионами и вспомогательными частями, как латентной, так и выливавшейся в открытое противостояние (Tac. Hist. I. 64; II. 27; 66; 88; Dio Cass. LXXVIII. 6. 4). В то же время для Тацита, например, представляется совершенно очевидным, что одним из факторов всевозможных эксцессов в ходе гражданских войн является разнородность армии, «в которой перемешались граждане, союзники и чужеземцы, имеющие различные языки, обычаи, стремления и веру», и в которой единодушие достигается лишь в целях грабежей и насилий (Hist. III. 33. 2; II. 37. 4; I. 54. 4). В речи, которую историк вкладывает в уста вождя бриттов Калагака, о римском войске говорится, что, набранное из разных народов и сплачиваемое удачами, оно распадается при первых же неудачах и в нем всегда найдутся те, кто обратит свое оружие против римлян (Tac. Agr. 32). Об умалении статуса солдат-ауксилариев свидетельствует тот факт, что они первоначально не получали императорские донативы⁶⁹ и только, видимо, с середины II в. н. э. стали включаться в круг тех, кому они полагались⁷⁰. Вплоть до III в. солдаты auxilia и флота часто исключались из числа тех, кто получал при отставке praemia militiae⁷¹. Кроме того, не являясь римскими гражданами, ауксилиарии в эпоху Империи не имели права быть награжденными dona militaria в индивидуальном порядке⁷².

Стоит обратить внимание и на тот факт, что новые легионы, формировавшиеся в период Империи в тех или иных кризисных внутри» и внешнеполитических ситуациях, набирались преимущественно в Италии⁷³, несмотря на то, что со времен Веспасиана все меньше и меньше италийцев обнаруживается среди рядовых легионеров в провинциальных войсках. Каковы бы ни были причины сокращения числа италийцев в легионах⁷⁴, сам факт формирования новых легионов именно на территории Италии обусловливался, наверное, не только тем, что император, находясь в Риме, мог в чрезвычайной ситуации быстрее всего набрать новые войска за счет призыва италийцев⁷⁵, но и сохранением определенных стереотипов, традиционализма мышления, суть которого заключается в той максиме, что легионы — это род войск, предназначенный для римских граждан, которые в силу своего статуса подлежат всеобщей воинской повинности и в первую очередь обязаны защищать Imperium Romanum. Действительно, воинская повинность и конскрипция для римских граждан в эпоху Империи никогда не отменялись. Более того, вопреки распространенной начиная с Моммзена⁷⁶ точке зрения, что после реформ Мария, исключая период гражданских войн, легионы формировались преимущественно из добровольцев, П. Брант, тщательно исследовавший этот вопрос, пришел к выводу, что, по крайней мере, до II в. н. э. конскрипция была гораздо более распространенной, чем принято считать⁷⁷. Окончательное торжество принципа добровольности (правда, на сравнительно недолгий срок) стало, по мнению Бранта, результатом распространения во второй половине II в. локального набора в легионы и общего улучшения условий службы, осуществленного благодаря политике Северов⁷⁸.

Соглашаясь с этим заключением, отметим, что у юриста времен Септимия Севера Аррия Менандра вполне однозначно подчеркивается сохранение древней нормы: «более тяжким преступлением является уклонение от воинской повинности, чем домогательство ее»⁷⁹. Ибо, подчеркивает он, «уклонявшихся от призыва в древности отдавали в рабство как предателей свободы и лишь с распространением добровольного набора в армию отказались от смертной казни». Однако известно, что эти суровые меры применялись не только в ранние времена (Varro ар. Non. 28 L; Val. Max. VI. 3. 4; ср. : Liv. Per. 14; Cic. Caec. 99)⁸⁰, но к ним прибегал также и Август после катастрофы легионов Вара (Dio Cass. LVI. 23. 2-3; Suet. Aug. 24. 1). Сурово карались, согласно военно-уголовному праву, и попытки избежать военной службы с помощью членовредительства, а также попытка отца скрыть своего сына от военной службы⁸¹. Законное освобождение от военной службы (vacatio militiae), кроме vacatio causaria (т. е. по телесной неспособности), могло быть предоставлено в эпоху Республики только в случае достижения 50-летнего возраста или совершения положенного числа кампаний (iusta, emerita stipendia), а также тем лицам, которые занимали жреческие должности (App. В. С. И. 150; Dion. Hal. Ant. Rom. II. 41. 3; Plut. Camil. 41. 6), или отправляли муниципальные магистратуры (lex coloniae Genetivae Iuliae sive Ursonensis — FIRA I2 N 21, lin. 62; 66), либо имели какие-то особо исключительные заслуги перед государством (Cic. Phil. V. 19; Liv. XXXIX. 19. 4). По решению Адриана и его преемников эта привилегия предоставлялась также риторам, философам, грамматикам и врачам (Dig. 27. 1. 68)⁸². Наличие такого рода норм, относящихся к наказанию за отказ от исполнения воинского долга, конечно, свидетельствует в первую очередь о распространении среди римских граждан нежелания исполнять эту почетную, но рискованную обязанность⁸³. Однако эти нормы по своей сути соответствуют базовым принципам гражданско-общинной военной организации, тому, что римляне относили к mores maiorum, а само их наличие и воспроизведение в императорском законодательстве подтверждает определенную преемственность в развитии армий Республики и Принципата с точки зрения принципиальной ориентации не на наемное, а на гражданское по составу войско.

Еще более интересные корреляции между республиканскими традициями и нормативной практикой императорского времени обнаруживаются и в такой сфере, как социальные и моральные критерии отбора рекрутов. Античные авторы со всей определенностью указывают на первостепенную значимость отбора новобранцев. Вегеций не случайно именно с этого вопроса начинает свое сочинение (I. 1), подчеркивая, что по сравнению с другими народами, отличавшимися физической мощью, многочисленностью, хитростью и богатством либо теоретическими познаниями, римляне «всегда выигрывали тем, что умели искусно выбирать новобранцев. . . » (пер. С. П. Кондратьева). Подробно рассуждая о том, из каких провинций и народов, из каких социальных и профессиональных групп предпочтительно набирать солдат, Вегеций высказывает убеждение, что в качестве солдат сельские жители однозначно предпочтительнее горожан, подверженных соблазнам городской жизни, в древности же «один и тот же человек был и воин, и земледелец, меняя таким образом лишь вид оружия» (I. 3). Здесь эпитоматор явно повторяет очень распространенный в античной литературе топос, на который мы уже обращали внимание выше (гл. III), но который в данном контексте заслуживает более подробного анализа. О том, что земледельческий труд в наибольшей степени способствует воинскому мужеству и закалке, писали многие греческие и римские авторы (см. примеч. 20 в гл. III). Общеизвестно мнение Катона Старшего, что именно из земледельцев выходят лучшие граждане и наиболее храбрые воины⁸⁴. По словам Колумеллы (De re rust. Praef. 17), «истинные потомки Ромула, проводившие время на охоте и в полевых трудах, выделялись физической крепостью; закаленные мирным трудом, они легко переносили, когда требовалось, воинскую службу. Деревенский народ всегда предпочитали городскому». Дионисий Галикарнасский (Ant. Rom. II. 28. 1-2), явно следуя распространенному мнению, утверждает, что еще Ромул запретил свободным гражданам заниматься доходными профессиями и отдал предпочтение только земледелию и военному делу, указав, что каждое из этих занятий нуждается в другом. Соответствующий образ Ромула как воина-крестьянина, легко меняющего плуг на меч и копье, рисует Проперций⁸⁵. Плутарх (Numa. 16) замечает, что земледельческий труд, как никакое другое занятие, сохраняет воинскую доблесть, необходимую для защиты своего добра, но совершенно искореняет воинственность, служащую несправедливости и корысти. Ритор II в. н. э. Максим Тирский в двух декламациях, посвященных соответственно вопросам о том, кто полезнее — солдаты или земледельцы, используя традиционный набор топосов и многочисленные реминисценции, в платоновской манере приходит к смешанному, среднему решению: полезнее всего сочетание крестьянина с воином, а лучший тип солдата — это солдат-крестьянин, который всегда предпочтительнее наемника (XXIV. 6 e-f).

Вполне очевидна морализаторская тенденциозность подобного рода суждений. Однако следует, наверное, согласиться с теми исследователями, которые в подобных высказываниях усматривают не одну только голую риторику, но находят, как минимум, отклик на идеи официальной пропаганды или актуальные проблемы современного момента⁸⁶: у Проперция это мог быть отклик на реставраторские установки политики Августа, а у Максима во второй половине II столетия — на проблемы, связанные с распространением локального рекрутирования. Представляется, что идеологема «крестьянин-собственник — хороший солдат» лежала в основе продолжавшейся и в период Империи практики наделения ветеранов землей в качестве praemia agraria. Как отмечает П. Брант, несмотря на решение Августа в 13 г. до н. э. заменить при отставке земельные наделы денежными выплатами, чего солдаты всегда требовали (Dio Cass. LIV. 25. 5), это отнюдь не противоречит тому, что практика наделения землей ветеранов в силу социального консерватизма продолжалась и в период Принципата военные колонии в провинциях в целом вполне себя оправдывали благодаря усилиям тех солдат, которые и после 25-летней службы возвращались на землю и становились хорошими хозяевами⁸⁷. Эту политику можно рассматривать как продолжение старой республиканской традиции. Предоставление ветеранам земельных участков продолжалось и после того, как при Адриане прекратилось выведение ветеранских колоний⁸⁸.

Важно отметить, что в качестве хорошего воина мыслился не всякий сельский житель, не пролетарий, но достаточно зажиточный крестьянин или вообще собственник. Наверное, поэтому у Цицерона вызывали очень резкое неприятие те rustid и agrestes homines, которые набирались в легионы во время гражданской войны и которых он даже в одном месте именует «скотиной» — pecudes (Phil. VIII. 9; ср. : X. 22)⁸⁹. На мотивы предпочтения в качестве воинов состоятельных граждан указывает Авл Геллий, который, говоря о том, что пролетарии и capite censi призывались в войско только в чрезвычайных ситуациях, объясняет это тем, что имущество и деньги, которыми обладали воины, являлись своего рода залогом и опорой их верности и любви к отечеству⁹⁰. По той же причине, видимо, и Валерий Максим (II. 3 pr. ; II. 3. 1) называет введенный Марием набор в легионы неимущих «негодным» (fastidiosum dilectas genus), противопоставляя этому новшеству то время, когда народ, с готовностью отдаваясь воинским трудам, не допускал, чтобы полководцам приходилось приводить к присяге неимущих, которым из-за их бедности не доверялось дело защиты государства (publica arma). Валерий Максим при этом подчеркивает не столько военные мотивы этого шага Мария, сколько корыстно-политические. Эта же мысль звучит и у Саллюстия: Марий набрал солдат, вопреки обычаю предков, не по цензовым разрядам, ибо для человека, стремящегося к господству, наиболее подходящие люди — самые бедные, «которые не дорожат имуществом, поскольку у них ничего нет, и все, что им приносит доход, кажется им честным» (Sail. В. lug. 86. 2-3; пер. В. О. Горенштейна; ср. : lui. Exuperant. 2. 9-12). Тацит следует тому же стереотипу, когда пишет, что такие бедняки и бездомные (inopes ас vagi), добровольно поступающие на военную службу, не в состоянии были проявить старинную доблесть и дисциплинированность (eadem virute ас modestia agere — Tac. Ann. IV. 4. 2; ср. пассаж о vernaculo multitudo в Ann. I. 31. l)⁹¹.

Связывая начало пролетаризации легионов с Марием, римские писатели (ср. : Gell. XVI. 10. 14; Flor. I. 36. 13; Quint. Deel. III. 5) отчасти погрешают против истины. Дело не только в том, что пролетарии и прочие неимущие неоднократно призывались под знамена еще во времена Ранней республики⁹². Многие современные исследователи не склонны преувеличивать радикальность шага, предпринятого Марием, отмечая, что имущественный ценз для службы в легионах к концу II в. до н. э. снижался, по всей видимости, не менее двух раз (с 11 тыс. до 1,5 тыс. ассов), а сам Марий фактически не нарушал каких-либо узаконенных норм. Запись неимущих в легионы в годы Югуртинской войны сама по себе имела лишь изолированное значение. Только в ретроспективе стало ясно, что войско из пролетариев могло превратиться в политическое орудие в руках лишенных предрассудков полководцев, и этим объясняется ожесточенность нападок на Мария в литературных источниках. Кроме того, пролетаризация легионов в последние десятилетия Республики отнюдь не была тотальной⁹³, а в позднереспубликанский период многие солдаты, в том числе (и даже в большей степени) «новые граждане» из италиков, оставались собственниками (Cic. Att. VIII. 12; Dio Cass. XLVIII. 9. 3; ср. : Plut. Crass. 10. 2).

Так или иначе, важно констатировать, что для рассмотренных взглядов античных авторов характерно незыблемое убеждение во взаимообусловленности социального статуса и моральных качеств потенциальных солдат. Это убеждение распространяется и на те профессии, которыми занимались новобранцы до поступления на службу. Поднимая этот вопрос, Вегеций отдает предпочтение тем, кто занят тяжелым трудом (кузнецам, тележным мастерам, мясникам, охотникам), и категорически заявляет, что нельзя допускать к военной службе рыболовов, кондитеров, пекарей, тех, кто связан с женскими покоями (I. 7; ср. : II. 5). Этот пассаж обычно сопоставляют с эдиктом Грациана, Валентиниана и Феодосия от 380 г. (CTh. VII. 13. 8), в котором указывается, что в элитные части (inter optimas lectissimorum militum turmas) не должен попадать никто из числа рабов, кабатчиков, служителей увеселительных заведений (famosarum ministeriis tabernarum), поваров и пекарей, а также тех, кого от военной службы отделяет «позорное угождение» (obsequii deformitas)⁹⁴. Императоры грозят лицам, не выполняющим это предписание, суровыми карами и предписывают, после выявления нарушения, поставить тройное количество рекрутов более благородного происхождения (triplicata nobilioris tironis inlatio). В другом эдикте, от 383 г. (CTh. VII. 13. 9), те же императоры приказывают определять на службу «отборных людей, чуждых всякого подозрения в испорченности» (ab omni suspicione pravitatis alienos). Еще более примечательна норма, зафиксированная Менандром: «. . . если воин занялся сценическим ремеслом или решил продать себя в рабство, он подлежит смертной казни. . . »⁹⁵ Возможно, что это положение мотивировано не только и не столько тем, что солдат, сделавшийся рабом или актером, лишал армию принцепса боевой единицы, но тем, что он позорил звание воина.

Такой запрет для представителей определенных профессий, возможно, выглядит несколько странно на современный взгляд и может быть объяснен прежде всего сознательной установкой императорской власти на качественное пополнение армии. Эта установка отражена и в рассуждениях Вегеция (1. 7): «Благо государства в целом зависит от того, чтобы новобранцы набирались самые лучшие не только телом, но и духом⁹⁶; все силы империи, вся крепость римского народа основываются на тщательности этого испытания при наборе. Ведь молодежь, которой должна быть поручена защита провинций и судьба войн, должна отличаться и по своему происхождению. . . и по своим нравам». Таким образом, у Вегеция социальные и моральные критерии отбора новобранцев оказываются органически взаимосвязанными. Аналогичные установки, переведенные в план практических предписаний, обнаруживаются в эдикте Грациана, Валентиниана и Феодосия от 383 г. , в котором говорится, что при отборе новобранцев необходимо проверять их происхождение и образ жизни, полагаясь на свидетельства только почтеннейших людей⁹⁷.

О том, что установка на качественное рекрутирование и на поддержание высокого престижа, морального авторитета военной службы в эпоху Принципата достаточно последовательно проводилась в жизнь, свидетельствует ряд фактов конкретно-практического и нормативно-правового плана. В их ряду необходимо упомянуть утвердившуюся со времени Августа практику предоставления рекомендательных писем теми, кто желал поступить на службу в легион или получить более выгодное место службы. Как показывают папирусные документы⁹⁸, такие epistulae (litterae) commendaticiae имели существенное значение даже среди рядовых. Те, кто не имел возможности заручиться надежными рекомендациями, не могли рассчитывать на быструю и успешную карьеру⁹⁹. Очевидно, что еще большее значение такого рода рекомендации влиятельных людей имели для представителей высших сословий, всаднических офицеров и центурионов (ср. , например, образчики рекомендательных писем, написанных Плинием Младшим (Epist. VI. 25) или Фронтоном (Ad amie. I. 5) . В целом, безусловно, права Вандран-Вуайе, подчеркивая, что эта практика находится в русле общей политики Августа, который, выступая как цензор нравов, стремился обеспечить качественный с моральной точки зрения состав армии, сделать службу в ней престижной, привлечь в нее представителей зажиточных слоев общества¹⁰⁰. В этом же направлении находится, очевидно, и организация при Августе (а потом и возрождение при Веспасиане) юношеских коллегий (collegia iuvenum), которые имели целью подготовить молодежь из муниципиев и колоний к военной службе¹⁰¹. Надо только оговориться, что данные мероприятия касались почти исключительно представителей социальной верхушки, которые занимали в армии командные должности. Напротив, именно на плебейские слои италийского населения были рассчитаны созданные Траяном алиментарные фонды, которые, помимо всего прочего, предназначались и для воспитания потенциальных легионеров в городах Италии¹⁰².

Нельзя не указать и на другие факты, свидетельствующие о реальной значимости морально-правовых критериев пригодности к военной службе. Выше уже было отмечено, что в ряды армии не могли быть зачислены лица определенных профессий, а также обвиняемые или осужденные за какое-либо уголовное преступление¹⁰³ (Dig. 49. 16. 4. 7), включая и прелюбодеяние. Это, очевидно, связано с тем, что такие лица становились infames и умалялись в своей правоспособности и чести. Если же по Юлиеву закону de adulteriis обвинялся солдат, уже находившийся в рядах войска, то он, становясь infamis, автоматически с бесчестием увольнялся со службы (sacramento ignominiae causa solvat — Dig. 3. 2. 2. 3). В подтверждение действенности этой нормы можно сослаться на свидетельство Плиния Младшего (Epist. VI. 31. 4-6) о том, что Траян разжаловал и выслал центуриона, который стал любовником жены военного трибуна¹⁰⁴. Тот военнослужащий, который не преследовал любовника своей жены, не только увольнялся со службы, но и подлежал ссылке¹⁰⁵ . Здесь имеется в виду deportado — наиболее суровый вид изгнания, обычно связанный с конфискацией всего имущества и лишением гражданства, тогда как lex Iulia de adulteriis за данное преступление, которое расценивалось как сводничество, предусматривал более мягкий вид ссылки — relegatio, суть которого состояла в запрещении или приказании пребывать в определенном месте¹⁰⁶. Наказанию за адюльтер подвергался и воин, сожительствовавший с дочерью сестры (Dig. 48. 5. 12. 11. 1). Иначе говоря, в отношении воинов наказание оказывалось более строгим, чем в отношении гражданских лиц. По мнению Веш-Кляйн, это объясняется тем, что солдат, оказавшийся обманутым мужем, был обязан донести на неподобающее поведение своей жены, ибо солдатский брак рассматривался в рамках не только гражданского права, но и воинской дисциплины. Кроме того, adulterii нередко были сослуживцами мужа¹⁰⁷. Веш-Кляйн связывает такое ужесточение наказания с теми моральными принципами, которые стремился утвердить в своем законодательстве император Адриан, категорически предписавший в одном из своих рескриптов считать недействительными солдатские завещания в пользу женщин, подозревавшихся в слишком вольном сексуальном поведении¹⁰⁸. Таким образом, адюльтер карался даже строже, чем дезертирство при известных обстоятельствах¹⁰⁹.

Пожизненное лишение чести закрывало официальный путь на военную службу; если же бесчестие имело срочный характер (transactum de futuro sit) и по его окончании позволялось вернуться в свое сословие и домогаться почетных должностей, то в этом случае вступление на военную службу не возбранялось (Dig. 49. 16. 4. 4). Примечательно, что в данном пассаже право поступить на военную службу фактически приравнивается к ius honorum. Стоит также обратить внимание на одну любопытную норму (Dig. 47. 17. 3), которая гласит, что воин, уличенный в банном воровстве (furtum balnearium), подлежит позорящей отставке. Такое наказание является более серьезным, нежели за кражу оружия, за которую полагалось только разжалование (Dig. 49. 16. 3. 14). Возможно, в данном случае, как и в других, рассмотренных выше, имеет место применение того принципа, формулировку которого дает Эмилий Макр в Dig. 48. 19. 14: quaedam delicia pagano aut nullam aut leviorem poenam irrogant, militi vero graviorem («за некоторые проступки на штатского человека налагается либо более легкое наказание, либо никакого, на воина же — более тяжелое»)¹¹⁰.

Приведенные юридические материалы со всей определенностью обнаруживают стремление властей не допустить присутствия в рядах войска людей, запятнанных позором. Как пишет в одной из своих декламаций Кальпурний Флакк, infamis non militet (Deel. 52. P. 50 Lehnert). Этот принцип, закрепленный в законодательстве императорского времени, имеет, наверное, гораздо более древние корни. Мысль о том, что гражданам, покрывшим себя бесчестием, недопустимо доверять оружие, звучит у Ливия в речи консула Постумия, обращенной к народу в связи с делом о Вакханалиях в 186 г. до н. э. «Неужели, квириты, вы полагаете, — говорит он, — что, дав такую клятву, юноши смогут служить в вашем войске? Им ли, прошедшим школу разврата, вы захотите доверить оружие? Неужели, покрытые позором и бесчестием, они будут отстаивать на поле брани честь ваших жен и детей?» (пер. Э. Г. Юнца). По мнению Вандран-Вуайе, в этих пассажах отчетливо звучит мысль, что привилегия военной службы закрепляется за гражданами только при условии, что они ее достойны по своим нравам¹¹¹. Исследовательница полагает, что в русле этой древней традиции находится и более жесткое применение норм Юлиева закона о прелюбодеяниях к военнослужащим, что, в свою очередь, связано со стремлением Августа «морализовать» армию¹¹². Именно потому, что, с точки зрения первого принцепса (и его преемников), репутация римского солдата должна была быть если не безукоризненной, то, по крайней мере, почтенной, условия приема в легионы становились исключительно строгими¹¹³, а санкции за аморальные поступки — назидательными¹¹⁴. Поэтому, оценивая данное направление военной политики императоров в целом, можно говорить об их желании видеть римских легионеров совершенными воинами, действительно отборными по своим личным качествам, сознающими ответственность за свою высокую миссию¹¹⁵. С другой стороны, для самих солдат их безукоризненная репутация (integra fama), заслуженная и сохраненная на протяжении всего срока службы, была необходимым условием получения missio honesta, наград и привилегий, полагающихся выходящим в отставку ветеранам (Cod. lust. V. 65. 1).

Такие подходы к военной политике, обусловленные, без сомнения, традиционной гражданско-общинной идеологией, имели целью обеспечение не только политической лояльности войск императорской власти, но и высокого уровня профессионализма. Римский профессионализм в отношении военного дела, надо сказать, не прошел мимо внимания античных авторов, видевших в военной организации Рима непревзойденный образец совершенства, основанного на огромном практическом опыте и рациональной продуманности всей системы в целом и ее отдельных элементов¹¹⁶. В идеале солдат представлялся идеологам эпохи Принципата «породистым псом», похожим на стражей из платоновского «Государства»¹¹⁷. Из суждений древних писателей вырисовывается такой облик римского легионера, который почти полностью подпадает под определение профессионального солдата в современной военной социологии. Так, по дефиниции М. Блуменсона, профессиональный военный — это человек, который находится на регулярной службе в рационально организованной армии, подчинен дисциплине, имеет специальную подготовку и технические навыки, отличается сознательным отношением к своему делу и корпоративной мотивацией¹¹⁸.

Этот профессионализм в отношении военного дела, однако, отнюдь не противоречил гражданско-общинным принципам военного устройства. Современные исследователи считают возможным говорить о начале превращения римского войска в «постоянную армию с профессиональным оттенком» уже в период Ранней республики в связи с такими факторами, как введение (первоначально только эпизодическое) круглогодичной военной службы и соответственно платы за службу во время войны с Вейями в конце VB. до н. э. (Liv. V. 2. 1 sqq. ; V. 7. 12-13)¹¹⁹. Совершенно прав Л. Кеппи, подчеркивая, что римский профессионализм в военной сфере связан не только с определенными институтами, но и с соответствующими взглядами римлян на военное дело. «По существу, — пишет он, — римская армия Ранней и Средней республики представляла собой совокупность вооруженных граждан, которых вели в бой их избранные магистраты. Но описывать эту армию как ополчение — значит понимать ее состав (capacity) и недопонимать склад ума ее лидеров и отдельных членов. Дисциплина и тренировка были ее отличительными признаками, тщательность, с какой возводился лагерь, обнаруживает отнюдь не просто объединение воинов-любителей. Римляне усвоили профессиональное отношение к военному делу задолго до того, как армия приобрела профессиональные институты»¹²⁰.

Институциализируя профессиональную армию, Август и его преемники опирались на это традиционное римское отношение и в то же время вовсе не отказывались от принципа комплектования легионов гражданами. Сочетание принципа «гражданин — солдат» с профессиональным характером армии можно отнести к бесспорным достижениям военной реформы Августа. Основатель Принципата, вероятно, вполне отдавал себе отчет, что без этого принципа армия легко превратится в наемное войско, которое всегда будет источником повышенной угрозы для власти принцепса. Конечно, и в годы правления Августа, и в последующие периоды истории Империи неоднократно возникали ситуации, когда не приходилось проявлять особую разборчивость при наборе войсковых контингентов, когда среди граждан преобладали sacramenti metus и trepedatio dilectus, когда лояльность войск императоры вынуждены были приобретать откровенным подкупом. Вполне вероятно, что картину проведения вербовки в армию, близкую к реальности, дает то пародийное описание, которое мы находим на страницах романа Апулея в рассуждениях предводителей разбойников¹²¹. Однако лейтмотивом политики рекрутирования в эпоху Ранней империи оставалась ориентация на гражданский статус легионов, составлявших основу вооруженных сил, и соответственно на высокий уровень моральных требований, предъявляемых к воинам. Другое дело, что в условиях мировой державы римские легионеры были не просто гражданами города Рима, но географически обширной res publica, служба которой была и службой императору¹²².

Представляется, что к рассмотренной дихотомии «гражданин — солдат» полностью приложим вывод Клода Николе: при Империи «и в праве, и в действительности как фикция и как реальность продолжали существовать слова и институты общины. Настолько, что римское государство, начиная с периода Империи, будет всегда оставаться достаточно отличным от монархических, бюрократических и территориальных государств современной Европы»¹²³. Не менее верным, в свете проведенного анализа, представляется и заключение К. Крафта, который подчеркивал в свое время, что Римская империя стала разваливаться тогда, когда солдаты на своей службе перестали чувствовать себя римскими гражданами¹²⁴. Это значит, что императорская армия сохраняла важные полисно-республиканские традиции не только в качестве идеальной нормы¹²⁵, но и в качестве практических установок, закрепляемых правом. Несмотря на неизбежную трансформацию в новых исторических условиях, эти традиции обеспечивали достаточно эффективное функционирование военной организации Принципата и, как мы увидим далее, особую политическую роль армии.

¹ Dahlheim W. Die Armee eines Weltreiches: Der romische Soldat und sein Verhaltnis zu Staat und Gesellschaft // Klio. 1992. Bd. 74. S. 199.
² Nicolet C. Le metier de citoyen dans la Rome republicaine. 2e ed. , rev. et corrigee. P. , 1988. P. 127.
³ Игнатенко A. В. Армия в государственном механизме рабовладельческого Рима эпохи Республики. Историко-правовое исследование. Свердловск, 1976. С. 6 сл. ; Токмаков В. Н. Тактическое деление римского войска периода Ранней республики (V — первая половина IV в. до н. э. ) // Вестник МГУ Сер. 8. История. 1992. № 1. С. 51-62; он же. Социальный состав и структура военных сил Рима ранней Республики // Античность Европы: Межвуз. сб. Пермь, 1992. С. 162-168; он же. Структура и боевое построение римского войска Ранней республики // ВДИ. 1995. № 4. С. 138-160; он же. Военная организация Рима Ранней республики (VI-IV вв. до н. э. ). М. , 1998. С. 176 сл.
⁴ Dawson D. War and Morality. The Origine of Western Warfare. Oxf. , 1996. P. 4; 113-114.
⁵ На это специально указал Полибий в своих рассуждениях о причинах превосходства Рима над Карфагеном, подчеркивая, что, в отличие от пунийцев, римляне полагаются не на иноземные наемные войска, но на доблесть собственных граждан, защищающих свое отечество, и помощь союзников (VI. 52. 1 sqq. ).
⁶ Nicolet С. Op. cit. P. 123 suiv. ; 197; Patterson J. Military organization and social change in the later Roman Republic // War and Society in the Roman world / Ed. by J. Rich, G. Shipley. L. ; N. Y. , 1993. P. 95.
⁷ Штаерман E. M. Проблема римской цивилизации // Цивилизации. Вып. 1. М. , 1992. С. 94.
⁸ Greg W. Roman peace // War and Society. . . P. 175-176; Harris W. V. War and imperialism in Republican Rome 327-70 В. C. Oxf. , 1979. P. 9-10; North J. A. The developement of Roman imperialism // JRS. 1981. Vol. 71. P. 6.
⁹ Mommsen Th. Militum provincialium patriae 11 EE. 1884. Vol. V. P. 158-249.
¹⁰ Лe Боэк Я. Римская армия эпохи Ранней Империи / Пер. с фр. М. , 2001. С. 100-101.
¹¹ Из специальных работ о dilectus см. : Mommsen Th. Die Conscriptionsordnung der romischen Kaiserzeit // Hermes. 1884. Bd. 19. S. 1-79; 210-234; idem. Romisches Staatsrecht. Bd. 11. 2. Leipzig, 1887. S. 849 f. ; Liebenam W. Dilectus // RE. Bd. V. 1905. Sp. 615-629; Watson G. R. Conscription and voluntary enlistment in the Roman army // Proceedings of the African Classical Association. 1982. Vol. 16. P. 46-50; Brunt P. A. Conscription and volunteering in the Roman imperial army // Acta classica Israelica. 1974. Vol. I. P. 90-115 ( = idem. Roman imperial Themes. Oxf. , 1990. P. 188-214); idem. Italian Manpower, 225 В. C. — A. D. 14. Oxf. , 1987. P. 625-634; Davies R. W. Joining the Roman Army // BJ. 1969. Bd. 169. P. 208-232; Gilliam J. F. Enrollment in the Roman Imperial Army I I Symbolae R. Taubenschlag dedicatae. Fasc. 2. Vratislaviae; Varsaviae, 1956 (Eos. Vol. XLVIII. Fasc. 1-3). P. 207-216; GasparD. The concept in numeros referri in the Roman army // AAASH. 1974. Bd. 26. P. 113-116; Priuli S. La probatio militum e il computo del servizio militare nelle coorti pretorie // Rendiconti della Classe di Scienza morali, storiche e filologiche dell'Academia dei Lincei. 1971. T. 26. P. 697-718; Иванов P. Новобранците в римската войска // Анали. София, 1995. Г. 2. Бр. 1/2. С. 76-85. Об этническом и социальном составе императорской армии и его эволюции см. : Forni G. Il reclutamento delle legioni da Augusto a Diocleziano. Milano; Roma, 1953; idem. Estrazione etnica e sociale dei soldati delle legioni nei primi tre secoli dell'impero // ANRW. Bd. II. 1. 1974. P. 339-391; Kraft К Zur Rekrutierung der Alen und Kohorten an Rhein und Donau. Bern, 1951; Webster G. The Roman imperial army. L. , 1969. P. 104 ff. ; Watson G. R. The Roman Soldier. N. Y. ; Ithaka, 1969. P. 30 ff. ; Le Bohec Y. La IIIe legion Auguste. P. , 1989; Штаерман E. M. Этнический и социальный состав римского войска на Дунае // ВДИ. 1946. № 3. С. 256-268; Болтинская Л. В. К вопросу о принципах комплектования римской армии при Юлиях — Клавдиях (по военным дипломам) // Вопросы всеобщей истории. Вып. 3. Красноярск, 1973. С. 18-22; Колобов А. В. Римские легионы вне полей сражений (Эпоха ранней Империи): Учеб. пособие по спецкурсу. Пермь, 1999. С. 12-21. В целом по проблеме: Лe Боэк Я. Указ. соч. С. 97-147.
¹² См. , например: Ле Боэк Я. Указ. соч. С. 146; Nicolet С. Op. cit. Р. 126, 127; Michel А. De Socrate a Mixame de Туг: les problemes sociaux de l'armee dans l'ideologie romaine // Melanges Marcel Durry ( = REL. 1970. Vol. XLVII bis. ); Garlan Y. La guerre dans l'Antiqite. P. , 1972. P. 64-65; 77.
¹³ Ср. красноречивые выводы Т. Моммзена по этому поводу: «. . . эта военная реформа была настоящей политической революцией. . . Конституция республики строилась главным образом на принципе, что каждый гражданин — в то же время солдат и каждый солдат — прежде всего гражданин. Поэтому с возникновением особого солдатского сословия этой конституции должен был наступить конец. . . Военная службы постепенно стала военной профессией. . . В армии, как и в гражданских учреждениях, были уже заложены все основы будущей монархии. . . Как двенадцать орлов, паривших некогда над Палатинским холмом, призывали царей, новый орел, врученный легионам Марием, предвещал власть императоров» (Моммзен Т. История Рима. T. И. СПб. , 1994. С. 145-146).
¹⁴ Машкин Н. А. Принципат Августа. Происхождение и социальная сущность. М. ; Л. , 1949. С. 512.
¹⁵ Евсеенко Т. П. Военный фактор в государственном строительстве Римской империи эпохи раннего принципата. Ижевск, 2001. С. 112. Ср. : Парфенов В. Н. К оценке военных реформ Августа // AMA. 1990. Вып. 7. С. 72-73.
¹⁶ Ростовцев М. И. Общество и хозяйство в Римской империи: В 2 т. Т. 1 / Пер. с нем. И. П. Стребловой СПб. , 2000. С. 56; 110; Forni G. Il reclutamento. . . P. 119; Vendrand-Voyer J. Normes civiques et metier militaire a Rome sous le Principat. Clermont, 1983. P. 76.
¹⁷ Vendrand-Voyer J. Op. cit. P. 69 suiv. ; 76; 83 suiv. ; 91; Le Bohec Y. L'armee romaine sous le Haut Empire. P, 1989. P. 74 et passim; Carrie J. -M. Il soldato // L'uomo romano / A cura di Giardina Andrea. Bari, 1989. P. 109 sgg.
¹⁸ Vendrand-Voyer J. Op. cit. P. 74-75.
¹⁹ Carrie J. -M. Op. cit. P. 113-114. Ср. : FlaigE. Den Kaiser herausforden: die Usurpation im Romischen Reich. Frankfurt; N. Y. , 1992. S. 165.
²⁰ Глушанин E. П. Ранневизантийский военный мятеж и узурпация в IV в. // Актуальные вопросы истории, историографии и международных отношений: Сб. науч. ст. Барнаул, 1996. С. 28 сл. ; он же. Позднеримский военный мятеж и узурпация в эпоху первой тетрархии // Античная древность и средние века. Екатеринбург, 1998. С. И. Автор употребляет даже такие понятия, как «гражданственность армии», «военное гражданство» (Ранневизантийский военный мятеж. . . С. 29-30, 32), «Особая отрасль римского гражданства — военная» (Позднеримский военный мятеж и узурпация в первой половине IV в. // Вопросы политологии. Барнаул, 2001. Вып. 2. С. 124; Глушанин Е. П. , Корнева И. В. Представления о легитимности императорской власти в эпоху тетрархий // Исследования по всеобщей истории и международным отношениям. Барнаул, 1997. С. 59).
²¹ Brisson J. -P. Introduction // Problemes de la guerre a Rome. P. , 1969. P. 12. Ср. : Токмаков В. Я. Воинская присяга и «священные законы» в военной организации раннеримской Республики // Религия и община в древнем Риме / Под. ред. Л. Л. Кофанова и Н. А. Чаплыгиной. М. , 1994. С. 137.
²² Vendrand-Voyer J. Op. cit. P. 55.
²³ Ibid. P. 29 suiv. ; Токмаков В. H. Сакральные аспекты воинской дисциплины в Риме Ранней республики // ВДИ. 1997. № 2. С. 49-50.
²⁴ Vendrand-Voyer J. Op. cit. P. 55-56 et suiv.
²⁵ Кнабе Г. С. Историческое пространство и историческое время в культуре Древнего Рима // Культура Древнего Рима: В 2 т. Том II. М. , 1985. С. 110-112; Токмаков В. Н. Сакральные аспекты. . . С. 49.
²⁶ Domaszewski Аvon. Lustratio exercitus // Idem. Abhundlungen zur romischen Religion. Leipzig; В. , 1909; Le Bonniec H. Aspects religieux de la guerre a Rome // Problemes de la guerre. . . P. 106, 110; Vendrand-Voyer J. Op. cit. P. 28-36. См. также: МахлаюкА. В. Римские войны. Под знаком Марса. М. , 2003. С. 52-56.
²⁷ Грешных А. Н. Янус и «право войны»: один из аспектов культа // lus antiquum. Древнее право. 2000. № 1 (6). С. 98-104.
²⁸ Токмаков В. Н. Сакрально-правовые аспекты ритуалов жреческой коллегии салиев в архаическом Риме // lus antiquum. Древнее право. 1997. № 1 (2). С. 9-17; он же. Жреческая коллегия салиев и ритуалы подготовки к войне в архаическом Риме в российской историографии // lus antiquum. Древнее право. 1999. № 2 (5). С. 124-138; Жреческие коллегии в Раннем Риме. К вопросу о становлении римского сакрального и публичного права. М. , 2001. С. 180-212.
²⁹ Van Gennep A. The Rites of Passages. L. , 1909. P. 120 ff. ; Dumezil G. La religion romaine archaique. P. , 1974. P. 216 suiv.
³⁰ Brisson J. -P. Op. cit. P. 13.
³¹ Latte К. Romische Religiongeschichte. Munchen, 1960. S. 119.
³² Tac. Ann. VI. 37. 2; App. В. С. I. 96. Колонна Траяна № 37, 77-78 (ср. : № 7, 63-64); колонна Марка Аврелия, № 6.
³³ Vendrand-Voyer J. Op. cit. P. 36 et suiv. , особенно P. 41; Rupke J. Domi militiaeque: Die religiose Konstruktion des Krieges in Rom. Stuttgart, 1990. S. 76 ff. ; Seston W. Fahneneid // Real. Lexicon fur Antike und Christentum. Bd. VII. 1964. Sp. 277 ff; см. также: Токмаков В. H. Воинская присяга. . . С. 128 сл. ; 134.
³⁴ Токмаков В. Н. Сакральные аспекты. . . С. 52, 57.
³⁵ Vendrand-Voyer J. Op. cit. P. 72.
³⁶ Ibid. P. 70-72.
³⁷ См. , например: Veil. Pat. II. 111. 1; Dio Cass. LV. 31. 1; SHA. M. Aur. 21. 6. В целом об использовании рабов в вооруженных силах см. : Rouland N. Les esclaves romaines en temps de guerre. Bruxelles, 1977; Welwei K. -W. Unfreie im antiken Kriegsdienst. T. 3. Rom; Stuttgart, 1988.
³⁸ Jung J. H. Die Rechtsstellung der romischen Soldaten: Ihre Entwicklung von den Anfangen Roms bis auf Diokletian // ANRW. II. 14. 1982. S. 885-886.
³⁹ Dig. 49. 16. 11 : Ab omni militia servi prohibentur, alioquin capite puniuntur. Впрочем, на практике смертная казнь к рабам, теми или иными путями оказавшимся в армии, могла и не применяться, однако срок давности у данного преступления, по всей видимости, отсутствовал и даже успешная служба не являлась смягчающим обстоятельством. Об этом может свидетельствовать сообщение Диона Кассия о том, что Домициан, будучи в 93 г. цензором, вернул господину некоего Клавдия Паката, который дослужился уже до звания центуриона, после того как было доказано, что он является рабом (Dio Cass. LXVII. 13. 1).
⁴⁰ Dig. 49. 16. 2. 1: Dare se militiam, cui non licet, grave crimen habetur et augetur, ut in ceteris delictis, dignitate gradu specie militiae.
⁴¹ Исключение, однако, делалось для тех, кто был обращен в рабство по ложному навету: per calumniam petitus in servitutem est (Dig. 40. 12. 29 pr. Menander).
⁴² Вероятнее всего, это были беглые рабы. См. : Dig. 40. 12. 29 pr. ; Isid. Etym IX. 3. 39; CTh. VII. 13. 8; VII. 18. 9. 3. Ср. Rouland N. Op. cit. P. 58 suiv. ; Welwei K. -W. Op. cit. S. 5 ff.
⁴³ Как известно, в обычных условиях присяга приносилась через четыре месяца после проведения probatio (специальной комиссии по отбору новобранцев). См. : Ле Боэк Я. Указ. соч. С. 106.
⁴⁴ См. комментарий к этим письмам: Sherwin-White А. N. The Letters of Pliny: A Historical and Social Commentary. Oxf. , 1966. P. 601-602.
⁴⁵ Dig. 47. 11. 6. 2: ne quis ob militem legendum mittendumque aes accipiat. Источники свидетельствуют о распространенности подобного рода злоупотреблений и в эпоху Империи. См. : Tac. Ann. XIV. 18. 1; Hist. IV. 14. 1.
⁴⁶ Jung J. Н. Op. cit. S. 898.
⁴⁷ Suet. Aug. 25. 2; Plin. NH. VII. 149; Dio Cass. LVI. 23. 3; SHA. M. Aur. 21. 6. Императоры в этом отношении следовали более ранним прецедентам: по сообщению Ливия и Макробия, впервые отдельные когорты из отпущенников были сформированы во время Союзнической войны Гаем Марием (Liv Per. 74; Macr. Sat. I. 11. 32). См. : Mommsen Th. Romisches Staatsrecht. Bd. III. Leipzig, 1888. S. 450; Libenam W. Op. cit. Sp. 621 f.
⁴⁸ Wesch-Klein G. Soziale Aspekte des romischen Heerwesens in der Kaiserzeit. Stuttgart, 1998. S. 157-158; Forni G. II reclutamento. . . P. 116 sg. ; 125; idem. Estrazione etnica e sociale. . . P. 353; Davies R. W. Joining the Roman army. . . P. 213.
⁴⁹ АЕ. 1912, 187: Iulius Saturnio Iuli l(ibertus) dom(o) Haed(uus) missic(ius) ala Capit(oliana). Об этой надписи см. , в частности: Welwei K. -W. Op. cit. S. 20 f. Anm. 52.
⁵⁰ Wesch-Klein G. Op. cit. S. 158. Anm. 64 (с литературой).
⁵¹ Jung J. H. Op. cit. S. 903.
⁵² Mommsen Th. Die Conscriptionsordnung. . . S. 78.
⁵³ Carrie J. -M. Op. cit. P. 109-110.
⁵⁴ Ritterling E. Legio (Prinzipatszeit) // RE. Bd. XII. 2 (1925). Sp. 1564.
⁵⁵ Ibid. Sp. 1380 ff. ; 1437 ff. ; Kienast D. Untersuchungen zu den Kriegsflotten der romischen Kaiserzeit. Bonn, 1966. S. 61 ff. ; 69 ff.
⁵⁶ I Adiutrix: CIL XVI. 7 = III p. 847, IV + 1959 + 1957 = X. 770 = ILS 1988; CIL XVI. 8 = III p. 848, V + 1058 + 1957 = X. 771; CIL XVI. 9 = III p. 1958, VI = X. 7891; RMD, 136. II Adiutrix: CIL XVI. 10; 11 = 111 p. 849, VI + 1959 = X. 1402 = ILS 1989.
⁵⁷ Mann J. С. Honesta missio from the Legions // KHG. P. 156 f. ; 161.
⁵⁸ Однако еще Октавиан Август, хотя после завершения гражданских войн всех неримлян из армии Антония отправил по домам и в целом следовал принципу набора в легионы только римских граждан, принял в состав своей армии legio XXII Deiotariana и позже обращался к неримским источникам пополнения личного состава легионов, особенно на Востоке. См. : Keppie L. The Army and the Navy // САН2. Vol. X. (2001) P. 389.
⁵⁹ Harmand J. Les origines de l'armee imperiale. Un temoignage sur la realite du pseudo-Principate et sur l'evolution militaire de l'Occident // ANRW. Bd. II. 1. 1974. P. 290.
⁶⁰ Камерин — городок в юго-восточной Умбрии, давний союзник Рима. По Плутарху, за этот шаг Марий был обвинен в противозаконных действиях и фактически признал это, ответив обвинителям знаменитой фразой: «Грохот оружия заглушил голос закона» (Plut. Mar. 28. 2). Однако в конце Республики практика дарования гражданства полководцами стала неписаным правилом, в отличие от прежних времен, когда это право принадлежало народу (Mommsen Th. Romisches Staatsrecht. . . Bd. II. S. 890 ff. ).
⁶¹ Процитируем вторую часть этого текста: [C]n. Pompeius Se[x. f. imperator] virtutis causa I equites Hispanos ceives [Romanos fecit in castr]eis apud Asculum a(nte) d(iem) XIV K(alendas) Dec(embres) | ex lege Iulia (ILLRP, 515 = CIL VI 37045 = CIL I2 709 = ILS 8888). См. также: Criniti N. L'Epigrafo di Asculum di Gn. Pompeio Strabone. Milano, 1970. P. 26; 57-61; Roldan J. M. El bronce de Ascoli en su contexto historico // Epigrafia hispanica de epoca romano-republicana. Zaragoza, 1986. P. 115-135.
⁶² Подробно см. : Maxfield V. A. The Military Decorations of the Roman Army. L. , 1981. P. 126-127; 218 f. ; 227.
⁶³ Mann J. С. A Note on the Numeri // Hermes. 1954. Bd. 82. P. 501-506; Speidel M. P. The Rise of Ethnic Units in the Roman Imperial Army // ANRW. Bd. II. 3. 1975. P 203.
⁶⁴ Holder P. A. Studies in the Auxilia of the Roman army from Augustus to Trajan. Oxf. , 1980. P. 29-30.
⁶⁵ Лe Боэк Я. Указ. соч. С. 142.
⁶⁶ Ср. : Carrie J. -M. Op. cit. P. 104.
⁶⁷ P. Fay. Barns 2 = CPL, 102 = Daris, 2: [ — iuratusque dixit per — se inge]nuum natum et c(ivem) R(omanum) esse iusque militandi in leg(ione) habere. См. : Davies R. W. Joining the Roman army. . . P. 208 ff. ; Gilliam J. F. Op. cit. P. 207 ff.
⁶⁸ Ps. -Hyg. De munit, cast. 2: Legiones, quoniam sunt militiae provinciales fidelissimae, ad vallum tendere debent, ut opus valli tueantur et exercitum gentibus suo numero corporali in muro tenefant].
⁶⁹ Дион Кассий (LIX. 2. 3), сообщая о подарках Калигулы по случаю его облачения в toga virilis, пишет, что наряду с гражданами их получили преторианцы, vigiles и «войска из граждан» στράτευμα πολιτικόν, Т. е. легионы и cohortes civium Romanorum.
⁷⁰ Wesch-Klein G. Op. cit. S. 57, со ссылкой на: Bagnall R. S. The Florida Ostraka. Documents from the Roman Army in Upper Egypt. Durham, 1976. См. также: Fiebiger О. Donativum // RE. Bd. V. 1905. Sp. 1542 ff.
⁷¹ Wesch-Klein G. Op. cit. S. 186.
⁷² Domaszewski A. , von. Die Rangordnung des romischen Heeres / Einfuhrung, Berichtigungen und Nachtrage von B. Dobson. 3. , univeranderte Auflage. Koln; Wien, 1981. S. 68; Maxfield V. А. Op. cit. P. 121 ff.
⁷³ Brunt P. A. Conscription and volunteering. . . P. 98-99, с указанием источников. См. также: Mann J. С. The Raising of New Legions during the Principate // Hermes. 1963. Bd. 91. P. 483-489. Это, в частности, были I Италийский легион, созданный Нероном для похода к Каспийским воротам, II и III Италийские, набранные Марком Аврелием около 165 г. , а также Парфянские легионы, сформированные Септимием Севером.
⁷⁴ У античных авторов причины этого процесса связываются с установлением единовластия, которое, обеспечив мир и защиту границ, оградило италийцев от трудов, что лишило их воинственности (Herod. II. 11. 3 sqq. ; Tac. Hist. I. 11. 3; Dio Cass. LVI. 40. 2; LII. 27; Aur. Vict. Caes. 3. 14). Современными исследователями предлагаются различные объяснения. Одни фактически разделяют мнение древних о том, что после гражданских войн италийцы утратили воинский дух, или же принимают старую версию о том, что италийцы были сознательно отстранены от военной службы Веспасианом и его преемниками по политическим мотивам. Другие считают, что власти руководствовались стремлением сохранить население Италии и избежать непопулярности в связи с проведением наборов, вызывавших ненависть населения, которое не желало покидать комфортную привычную жизнь на родине ради службы в отдаленных провинциях. П. Брант полагает, что отказ от привлечения италийцев связан с заинтересованностью властей в локальном наборе, который гораздо успешнее обеспечивал приток солдат-добровольцев и позволял экономить средства на транспортных расходах. Не сбрасывает он со счетов и обескровленность Италии гражданскими войнами (Brunt P. A. Italian Manpower. . . P. 414; idem. Conscription and volunteering. . . P. 103-107, с обзором существующих точек зрения). К этому можно добавить и то соображение, что при Флавиях происходит переориентация клиентских связей новой династии с общин Италии на города римского права в Галлии и Испании (Колобов А. В. Указ. соч. С. 14-15).
⁷⁵ Brunt P. A. Conscription and volunteering. . . P. 98-99.
⁷⁶ Mommsen Th. Romische Staatsrecht. . . Bd. III. S. 298; ср. : Bd. II. S. 849 f.
⁷⁷ Brunt P. A. Italian Manpower. . . R 391 ff. ; 408-415; idem. Conscription and volunteering. . .
⁷⁸ Brunt P. A. Conscription and volunteering. . . R 112-113.
⁷⁹ Dig. 49. 16. 4. 10: Gravius autem delictum est detractare munus militiae quam adpetere. См. об этой норме: Kissel Th. К. Kriegsdienstverweigerung im romischen Heer // Antike Welt. 1996. Bd. 27. Hft. 4. S. 290; Wesch-Klein G. Op. cit. S. 160 f.
⁸⁰ Брант отмечает (Italian Manpower. . . R 391, с источниками), что эти суровые наказания часто могли заменяться более мягкими: штрафами, содержанием в оковах, поркой, лишением имущества.
⁸¹ Так, известно, что Август приказал продать в рабство вместе со всем имуществом одного римского всадника, который двум своим сыновьям отрубил большие пальцы рук, чтобы избавить их от военной службы (Suet. Aug. 24. 1). К аналогичному способу избежать призыва на военною службу прибег во время Союзнической войны римский всадник Гай Веттиен, который отрубил себе все пальцы на левой руке, но мы не знаем, понес ли он какое-либо наказание (Val. Max. VI. 3. 3). Согласно эдикту Траяна (Dig. 49. 16. 4. 12), отец, изувечивший своего сына при наборе во время войны с целью сделать его негодным к военной службе, подлежал ссылке. Известен декрет Константина, воспроизводимый императорами Валентинианом и Валентом, по которому тех, кто избегает военной службы, отрубая себе пальцы (eos, qui amputatione digitorum castra nigiunt), все равно надлежало использовать на государственной службе, но в другой сфере (CTh. VII. 13. 4), а согласно конституции Валентиниана и Валента, колоны, пытавшиеся избежать военной службы таким путем, подлежали сожжению, их же владельцы, не помешавшие им в этом, наказывались штрафом (CTh. VII. 18. 2, 368 или 370 г. ). Аммиан Марцеллин как о распространенном явлении пишет о таких членовредителях, которых в Италии называли murci (Атт. Marc. XV. 12. 3). Отец, укрывавший во время войны своего сына от набора, карался изгнанием и конфискацией имущества; а если это происходило в мирное время, то он наказывался палками, сын же зачислялся в более низкий род войск (in deteriorem militiam) (Dig. 49. 16. 4. 11). См. подробнее: Kissel Th. Op. cit. S. 289; 293; Jung J. H. Op. cit. S. 886, 888.
⁸² Jung J. H. Op. cit. S. 907 ff.
⁸³ В годы гражданской войны конца Республики некоторые граждане из страха перед военной службой (sacramenti metus) даже скрывались в эргастулах (Suet. Tib. 8). О страхе перед набором (trepedatio dilectus) в правление Августа упоминает Веллей Патеркул (II. 130. 2).
⁸⁴ Cato. De agricult. Praef. 4: At ex agricolis et viri fortissimi et milites strenuissimi gignuntur. . . Ср. : Cic. De off. 1. 42. 151, где также занятие земледелием как достойное свободного человека противопоставляется занятиям, связанным с ремесленным производством и торговлей.
⁸⁵ Propert. IV. 10. 17-20: urbis virtutisque parens sic vincere suevit,
qui tulit a parco frigida castra lare.
idem eques et frenis, idem fuit aptus aratris,
et galea hirsuta compta lupina iuba.
⁸⁶ Baker R. J. Miles annosus. The Military Motif in Propertius // Latomus. 1968. T. 27. P. 347; Michel A. Op. cit. P. 237 suiv.
⁸⁷ Brunt P A. The Army and the Land in the Roman Revolution // JRS. 1962. Vol. 52. P. 83.
⁸⁸ Mann J. C. Legionary Recruitment and Veteran Settlement during the Principate. L. , 1983. P. 29; 67; Wolf H. Die Entwicklung der Veteranenprivilegen // Heer und Integrationspolitik. Die romischen Militardiplome als historische Quelle. Bohlau; Koln; Wien, 1986. S. 55. Anm. 46. См. также ссылки на источники и литературу в сн. 45 и 48 к гл. V.
⁸⁹ Впрочем, в другом контексте в письме к Д. Юнию Бруту он пишет о деревенских солдатах как о храбрейших мужах и честнейших гражданах (Ad Farn. XI. 7. 2).
⁹⁰ Gell. XVI. 10. 11: sed quoniam res pecuniaque familiaris obsidis vicem pignorisque esse apud rem publicam videbantur amorisque in patriam fides quaedam in ea firmamentumque erat, neque proletarii neque capite censi milites nisi in tumulto maximo scribebantur, quia familia pecuniaque his tenuis aut nulla est. Ср. : Iul. Exuperant. 2. 10-11.
⁹¹ Этому стереотипу вряд ли противоречит точка зрения, излагаемая в речи Мецената в «Истории» Диона Кассия, согласно которой военную службу должны нести самые крепкие и самые бедные (οϊ ςε ισχυρότατοι και οί πενέστατοι), они же и самые беспокойные элементы. Конечно, к началу III в. ситуация изменилась, но все же Дион акцентирует не столько бедность, сколько врожденную воинственность, полагая, что именно военная служба лучше всего может отвратить этих людей от занятий грабежами, направив их энергию в общественно полезное русло (Dio Cass. LH. 14. 3; 27. 1-5).
⁹² По свидетельству Ливия (VIII. 20. 4), в 329 г. до н. э. во время войны с галлами консул Эмилий Мамерк призвал в войско «чернь из ремесленников и работников — народ, к военной службе никак не годный» (opificum quoque vulgus et selluarii, minime militiae idoneum genus). Были призваны в войско пролетарии и во время войны с Пирром (Cass. Gemina. Fr. 21 Р. ; Oros. V. 1. 3; Aug Civ. Dei. III. 17; cp. Gell. XVI. 10. 1).
⁹³ Brunt Р A. Italian Manpower. . . P. 406 ff. ; Rich J. Introduction // War and Society. . . P. 5; idem. The supposed Roman manpower shortage of the later second century ВС // Historia. 1983. Bd. 32. Hf. 3. P. 287-331. См. также: Sordi M. L'arruolamento dei «capite censi» nel pensiero e nell'azione di Mario // Athenaeum. N. S. 1972. Vol. 60. P. 379-385.
⁹⁴ Ср. : Dig. 49. 16. 8, цитированное выше.
⁹⁵ Dig. 48. 19. 14: . . . si miles artem ludicram fecerit vel in servitutem se venire passus est, capite puniendum Menander scribit.
⁹⁶ . . . ut tirones non tantum corporibus, sed etiam animis praestantissimi deligantur. Ср. : Isid. Etym. IX. 3. 36 и Ael. Arist. Or. 26. 74-78 Keil, а также замечание самого Вегеция в II. 12 о том, что в первую когорту легиона по обычаю набирали мужей, отборнейших по своему богатству, происхождению, образованию, красоте и доблести (censu genere litteris forma virtute pollentes milites mittabantur).
⁹⁷ CTh. VII. 2. 1: Quotienscumque se aliquis militiae crediderit offerendum, statim de natalibus ipsius ac de omni vitae condicione examen habeatur, ita [ut] domum genus non dissimulet et parentes. Nec tarnen huic ipsi rei nisi honestissimorum hominum testimonio adstipulante credatur. . .
⁹⁸ Среди них наиболее важными являются: P. Оху. I, 32 = CPL, 249 (письмо бенефициара Аврелия Архелая легионному трибуну Юлию Домицию с рекомендацией молодого человека по имени Теон, II в. ); P. Berl. 11649 = CPL, 257 (письмо, датируемое III в. , в котором Приск рекомендует своему отцу дупликария Кара); Р. Mich. VIII 467-468 = CPL, 250-251 = Daris, 7 (письмо начала II в. , в котором солдат флота Клавдий Теренциан пишет отцу домой о своем желании стать легионером, но замечает, видимо, получив неудачную рекомендацию, что даже рекомендательные письма не будут иметь необходимого значения без денег и непосредственной протекции); Р. Mich. 466 (письмо солдата Юлия Аполлинария, который получил столь хорошие рекомендации, что сразу стал иммуном). См. также: Р. Mich. VIII 485. В литературных источниках намек на такие письма имеется у Ювенала (Sat. XVI. 5-6: commendet epistola).
⁹⁹ Об этих письмах и их практической роли подробнее см. : Davies R. W. Joining the Roman army. . . P. 216-217; Watson G. R. The Roman Soldier. . . P. 37-38; idem. Documentation in the Roman Army // ANRW. Bd. II. 1. 1974. P. 496; Strobel K. Rangordnung und Papyrologie // La Hierarchie (Rangordnung) de l'armee romaine sous le Haut-Empire. Actes du Congres de Lyon (15-18 septembre 1994). P. , 1995. S. 257 ff.
¹⁰⁰ Saller R. P. Personal patronage under the early Empire. Cambridge; L. ; N. Y. , etc. 1982. P. 157 f. ; 182 f.
¹⁰¹ Vendrand-VoyerJ. Op. cit. P. 83-84; 86-87.
¹⁰² Ibid. P. 88-89 et suiv. Об их военной направленности см. : Ростовцев М. И. Указ. соч. Т. 1. С. 110; 129-130; Devijver H. Les milices equestres et la hierarchie militaire // L'Hierarchie (Rangordnung) de l'Armee romaine. . . P. 117, со ссылкой на: Ginestet P. Les organisations de la jeunesse dans l'Occident romain. Bruxelles, 1991. Анализ различных точек зрения на функции юношеских коллегий с указанием литературы см. : Jaczynowska M. Les associations de la jeunesse romaine sous le haut-empire. Wroclaw, etc. 1978. P. 11-12; 60-61. (Сама M. Якжиновска склоняется к более взвешенной позиции, считая, что скудные данные источников не позволяют с твердой уверенностью говорить о преимущественно военном предназначении этих коллегий. ) См. также: TaylorL. R. Seviri equitum Romanorum and Municipial seviri. A Study in Pre-Military Training Among the Romans // JRS. 1924. Vol. 14. P. 158-171 ; Gage J. Les organisations de iuvenes en Italie et en Afrique du debut du Il-e s. Au bellum Aquileiense // Historia. 1970. Bd. 19. P. 232-243.
¹⁰³ Ср. : Plin. Pan. 26. 3: «. . . чтобы, получая от тебя пособие, они подготовлялись к твоей военной службе (alimentis tuis ad stipendia tua pervenirent). . . » и 28. 5: «Немногим меньше пяти тысяч свободнорожденных. . . было привлечено щедростью нашего принцепса. Они содержатся на общественный счет в качестве запасного войска на случай войны. . . Из их числа будут пополняться лагеря и трибы. . . » (пер. В. С. Соколова). См. : Vendrand-VoyerJ. Op. cit. P. 92-93. Not. 212, с указанием литературы, посвященной этим фондам.
¹⁰⁴ В дополнение к сказанному надо отметить, что, согласно рескрипту Траяна, воин, добровольно поступивший на службу, в случае если он был виновным в уголовном преступлении, подлежал смертной казни (Dig. 49. 16. 4. 5); если же его дело рассматривалось гражданским судом или он был объявлен в розыск по подозрению в преступлении, то он подлежал позорящей отставке и возвращался к гражданскому судье. При этом даже в случае оправдательного приговора он не мог впоследствии вновь быть принят в армию в качестве добровольца (Dig. 49. 16. 4. 6).
¹⁰⁵ Траян, вынесший этот приговор, прибавил к нему памятку о нарушении военной дисциплины, чтобы впредь в подобных случаях не считали необходимым обращаться непосредственно к императору.
¹⁰⁶ Dig. 48. 5. 12. 11 pr. : Miles, qui cum adulterio uxoris suae pactus est, solvi sacramento deportarique debet. JungJ. H. Op. cit. S. 1000.
¹⁰⁷ Бартошек M. Римское право: Понятия, термины, определения / Пер. с чеш. М. , 1989. С. 106; 272.
¹⁰⁸ Wesch-Klein G. Op. cit. S. 106-107.
¹⁰⁹ Dig. 29. 1. 41. 1: mulier, in qua turpis suspicio cadere potest. Ср. : Dig. 34. 9. 14; Cod. lust. VI. 21. 5. В связи с этим можно отметить и конституцию Гордиана III, согласно которой солдат, который женился на вдове, зная, что у нее еще не закончился срок траура, подлежал инфамии и позорящей отставке (Cod. lust. II. 11. 15).
¹¹⁰ Vendrand-Voyer J. Op. cit. P. 84. Так, бывший дезертир мог потом вновь поступить или быть призванным на службу в иной род войск (in aliam militiam nomen dederunt legive passi sunt), подвергнувшись только воинскому дисциплинарному взысканию (hos militanter puniendos) (Dig. 49. 16. 4. 4). О наказаниях за дезертирство см. : Dig. 49. 16. 3. 9 и 4. 5 рr. 1-8. При смягчающих обстоятельствах в мирное время наказанием за дезертирство могло быть разжалованье, понижение в чине или перевод в менее почетную часть.
¹¹¹ Здесь Макр ссылается на Менандра, который писал о наказании воина смертью за занятие актерским ремеслом или продажу себя в рабство.
¹¹² Vendrand-Voyer J. Op. cit. P. 83.
¹¹³ Ibid. P. 84.
¹¹⁴ Ужесточение критериев отбора новобранцев, как и усложнение самой процедуры dilectus'a, несомненно, объясняется также сложной организацией и иерархической структурой римских вооруженных сил, необходимостью тщательной и длительной подготовки профессиональных солдат. См. : Ле Боэк Я. Указ. соч. С. 93-94; 106-107. Ср. : Ростовцев М. И. Указ. соч. Т. 1. С. 55-56.
¹¹⁵ Vendrand-Voyer J. Op. cit. P. 87.
¹¹⁶ Ibid. P. 83; 87; 91. Характерно, что в юридических текстах к военной службе применяются такие понятия, как officium publicum и missio (Dig. 4. 6. 29; 4. 6. 33. 2; 49. 16. 9).
¹¹⁷ Например, см. : Liv. IX. 17. 10; los. В. lud. II. 20. 7; III. 5. 1 sqq. ; Ael. Arist. Or. 26. 71; 73; 85; 87; Veget. I. 1.
¹¹⁸ Michel A. Op. cit. Р. 240; 250; Carrie J. -M. Op. cit. P. 105-106.
¹¹⁹ Blumenson M. The Development of the Modem Military // Armed Forces and Society. 1980. Vol. 6. P. 670. Цит. по: Harries-Jenkins G. , Moscos Ch. С. Armed Forces and Society // Current Sociology: The Journal of the International Sociological Association. 1981. Vol. 29. N 3. P. 25.
¹²⁰ Токмаков В. H. Военная организация Рима. . . С. 176.
¹²¹ Keppie L. The Making of the Roman Army: From Republic to Empire. L. , 1984. P. 55.
¹²² Apul. Met. VII. 4: «. . . призвать молодых новобранцев и довести ряды воинственного ополчения до положенной численности: сопротивляющихся — страхом можно принудить, а добровольцев привлечь наградами. К тому же немало найдется людей, которые предпочтут унижениям и рабской жизни вступление в шайку, где каждый облечен властью чуть ли тиранической» (пер. М. А. Кузмина). См. : Brunt P. A. Conscription and volunteering. . . P. 189.
¹²³ Flaig E. Op. cit. S. 165.
¹²⁴ Николе К. Римская республика и современные модели государства // ВДИ. 1989. № 3. С. 99.
¹²⁵ Kraft К. Op. cit. S. 69.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 3384

загрузка...

Другие книги по данной тематике

Уильям Тейлор.
Микенцы. Подданные царя Миноса

Татьяна Блаватская.
Ахейская Греция во II тысячелетии до н.э.

Ю. К. Колосовская.
Паннония в I-III веках

А.М. Ременников.
Борьба племен Северного Причерноморья с Римом в III веке

e-mail: historylib@yandex.ru

разделы

Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Случайные книги

Полезное

Реклама

Глава IV. Дихотомия civis – miles в Риме позднереспубликанского и императорского времени